девятилетней зарабатывала деньги. Продавала семечки — в каникулы с утра до ночи и потом, весь год, — после уроков в престижной школе.
Я давно не была в этой части города. Надо бы как-нибудь навестить Светку и Стаса. Отчего-то я уверена, что они и сейчас вместе. Может быть, только Стас временно отсутствует. Он — у какой-нибудь очередной подруги. Но можно будет вместе со Светкой к ним сходить.
Как всегда, когда я вспоминаю про них, мне делается стыдно, что я никак не найду времени к ним забежать. Ведь было дело, они, как могли, помогали мне. К тому же, я вспоминаю Светкины слова — о том, что я не захочу общаться с ней, когда моя жизнь начнет налаживаться. Нет, надо, надо к ним зайти… Когда-нибудь…
На углу с мешком семечек — женщина лет пятидесяти.
— Вы не знаете Таню? У нее дочка стояла здесь?
— Я Танькина мать. Она тебе, что, должна? Я за нее не отвечаю. У меня денег нет…
— Она… она мне не должна.
— Не хочешь, не говори. Она всем должна. Не знаю я, где Танька. Дочки у нее в интернате. Она их била и… все было там. На что им было жить? На эти семечки? К детям ее не пустят теперь. Даже если появится. Но она не появляется там. Ее нигде нет. Я одна езжу к детям по субботам. Им хорошо. Рады, что попали в интернат. Она била их, если просили есть.
Что стало с тобой за это время, с тех пор, я первый раз услышала о тебе? Когда, на чем ты сломалась, как ты стала другой? Или ты всегда такая была, а я тебя только придумала — мой огонек в чужом городе, мой маячок-чемпионка по выживанию?
Когда я все-таки нахожу ее — передо мной женщина с темным изможденным лицом. Огромные глаза в обрамлении поднявшихся, вздутых жилок. Я ни разу не видела вздутые жилки вокруг глаз. И она говорит мне что-то малопонятное. О парне, с которым встречается сейчас. Что он того и гляди бросит ее. Как бросали остальные. И о конфликте с детьми — что дочки ее предали и отвернулись от нее, что это больно, само собой, но что любую боль можно превратить в радость. Что все зависит от нашего восприятия боли — только и всего. О том, как важно человеку быть свободным и сильным. Ее девчонки не захотели быть свободными и сильными, как она ни старалась. Иначе они смогли бы выжить все вместе. Мы все боимся быть свободными и сильными — пока не поймем, что это в любом случае самый лучший вариант. И о том, как она рада, что помогла мне в свое время выстоять — пусть и не зная об этом. И что она сильная и может также помочь еще многим, многим людям…
