усердно молился за тех, кто просил его молитв и заступался за обиженных.
Незадолго до кончины его Харьковская консистория послала в Св. Синод донос о крайней медленности в епархиальных делах, и из Синода пришел на этот счет запрос. Позвав к себе зачинщика доноса, архимандрита Иоанна, архиепископ кротко стал говорить ему о неосновательности обвинения и затем, сняв с себя часть одежды, показал ему раны, покрывавшие все его тело: во многих местах были видны одни белые кости.
Этот архимандрит кончил жизнь в больших бедствиях.
Перемогаясь с величайшим напряжением воли, так что большинство не могло вообразить себе, как страшно болен архиепископ, преосв. Мелетий достиг последниих дней жизни.
Молился он теперь, сидя в постели, обложенный подушками и имея пред собою разогнутую книгу. Так проводил он целые ночи. Он задолго знал день своей смерти. За три дня до этого события, келейник архиепископа, очень к нему привязанный, имел видение о близкой и блаженной его кончине.
Когда он пришел к преосвященному, тот лежал с поднятыми к небу глазами; его лицо сияло неземною радостью, в комнате было какое-то блистание. Подозвав к себе келейника, архиепископ сказал ему тихо, что чрез три дня будет конец.
В последние дни жизни он ничего не вкушал, сделал несколько предсказаний, напутствовался св. Таинствами.
В ночь с 28 на 29 февраля 1840 г., вскоре после боя полуночи, он пригласил к себе священника со св. Дарами, взял Св. чашу в руки и, с глубоким чувством прочтя молитвы пред причастием, приобщился, и затем прочел 'Ныне отпущаеши раба Твоего', — Трисвятое и Отче наш… Уже последние дыхания вырывались из его груди, а он читал: 'Заступник души моя буди, Боже, яко посреди хожду сетей многих… Избави мя от них и спаси мя, Блаже, яко Человеколюбец… Все упование Мое на Тя возлагаю, Мати Божия, сохрани мя под покровом Твоим!' Оградив себя крестным знамением, он сказал: 'Прости меня', — и тогда предал дух свой Богу.
По смерти его найдено мелкою серебряною монетою восемь рублей ассигнациями, так что хоронить было не на что: харьковские граждане сделали складчину.
На третий день по кончине он во сне явился своему духовнику и сказал, чтоб вложили в руки забытые четки. Когда духовник исполнял это приказание, рука свободно далась, как у живого. А когда духовник нашел нужным поправить на почившем омофор, он при всех посадил мертвеца и тот сидел, как живой, пока духовник оправлял спустившийся на бок омофор.
Тело архиепископа Мелетия, пребывающее нетленным, погребено в усыпальнице под сводами нижней церкви Харьковского Покровского монастыря. Там устроен теперь небольшой придел во имя Трех Святителей, и нередко лица, почитающие память святителя, испрашивая его загробного ходатайства, не раз проявленного им в необыкновенных явлениях, служат по почивающем подвижнике заупокойные литургии и панихиды.
ИОСИФ, АРХИЕПИСКОП ВОРОНЕЖСКИЙ И ЗАДОНСКИЙ
Памятный еще многим богомольцам, бывавшим в Воронеже, архиепископ Иосиф был сын причетника с. Кобыльского, Зарайского уезда, Рязанской губернии, родился в 1801 г., обучался в Зарайском духовном училище и Рязанской семинарии. Здесь он занимался с братом ректора, архимандрита Илиодора (впоследствии архиепископ курский), жил у ректора на квартире, имел возможность читать много духовных книг из его богатой библиотеки, видел в молодом ректоре пример подвижнической жизни. Его мечтой тогда было по окончании курса поступить священником поближе к своей родине, чтоб помогать бедным престарелым родителям.
Но, когда он оканчивал старшие классы, пришло требование из московской духовной академии о присылке двух студентов, и одним из них был назначен будущий Иосиф.
В это время учение давалось ему легче, чем раньше, когда чувствовался недостаток прочной домашней подготовки.
Велико было значение той филаретовской школы, в какую попал рязанский семинарист, и которая образовывала людей добрых, со всесторонне развитым умом, закаленною волею, непоколебимых в правде.
Чрез несколько дней по окончании курса произошло пострижение юноши в монашество с именем Иосифа.
Перед тем митрополит Филарет имел случай долго говорить с ним и оценил его.
Через три года по окончании курса он уже назначается ректором московской семинарии, где становится особенно любим воспитанниками, так как всех сам одинаково любил и окружал заботами. Еще чрез 11 лет он был рукоположен в епископа и стал викарием московской епархии.
После семилетней здесь деятельности он назначен на самостоятельную кафедру в Уфу.
В состав этой громадной епархии входили тогда нынешние епархии: Уфимская, Оренбургская и Самарская, много было инородцев-идолопоклонников, много старообрядцев.
Главная сила успеха преосвященного Иосифа была в любви.
Не прошло года, как он устроил 20 единоверческих церквей для воссоединенных его личными беседами старообрядцев.
Ездил он и к идолопоклонникам, всюду всячески стараясь развить проповедывание слова Божия.
Чрез четыре года такой деятельности он назначен архиепископом воронежским и задонским — в епархии, где дела, за долгою болезнью его предшественника, были крайне запущены и требовали для приведения в порядок человека с сильною волею.
Ему пришлось здесь бывать строгим. Но никого не губил он, не отрешал от мест, и заботился об имущественном положении семей лиц, наказанных им временною высылкою в монастыри. Не только он сохранял за ними право пользоваться доходами, но часто помогал из своих средств.
Особые старания прилагал преосв. Иосиф к благоустройству духовно-учебных заведений, особенно семинарии.
Воспитанники же духовного училища, помещающегося во дворе Митрофанова монастыря, были как бы его дети. Он смотрел на их игры на училищном дворе, прогуливался с ними на монастырском дворе и среди богомольцев, вне стен монастыря. Беднейших учеников он узнавал не только по платью, но и по робости их, и оделял их часто деньгами, говоря: 'Возьми на булку, купи и поделись с товарищами'. Он признавал, что мальчикам полезно гулять среди богомольцев и что, под говор деревенских, они лишний раз вспомнят о родном доме.
Он же основал и епархиальное училище.
Через десять лет по назначении на воронежскую кафедру с преосв. Иосифом случилось несчастие, давшее новое направление его жизни.
Слабость зрения была семейным недостатком в родной семье его. При плохом зрении, по служебным обязанностям постоянно вынужденный много читать, он в конец испортил свое зрение.
Однажды, служа в одной приходской церкви, он начал читать евангелие, вдруг прервал чтение и потребовал свечу — одну, другую, несколько, но едва-едва, с подсказыванием служащих, мог дочесть евангелие. С этого дня зрение не возвращалось.
Удивительную при этом он оказал выдержку характера и заботливость к людям. В этот потрясающий для него час он не отказался зайти к чаю в дом церковного старосты, и уже оттуда приехал домой.
По предложению митрополита Филарета, он поехал лечиться в Москву, но безуспешно, и в 1864 г. он перестал видеть даже дневной свет.
Тогда он уволился на покой и провел 27 лет в нижнем этаже архиерейского дома в Митрофаниевом монастыре.
Это было время сплошных подвигов.
