смущаясь, придите мне сказать'. Пребывая в молитвенном состоянии и занимаясь вышиванием параманов и схим для монашествующих, она достигла глубокой старости. Кроме Анны Сергеевны, еще три родственницы последовали примеру матери Феофании.
После пятилетнего пребывания в монастыре Господь послал матери Феофании великую отраду — спостницу, собеседницу и сомолитвенницу, с которою она прожила душа в душу до самой смерти.
Воспитанница графини Анны Орловой-Чесменской, Мария Крымова — с ранних лет тосковала по Боге и отдавалась тайной молитве. Посещения с графиней старцев-подвижников еще сильнее вкоренили в душе ее благое семя. Красавица, прекрасно образованная, она страшно скучала при блестящих выездах и приемах, куда являлась с графинею; божественная ревность жгла ее, и ни насмешки, ни препятствия не могли поколебать ее сердца, издавна предавшегося Богу. После пятилетних настояний, она в 1824 г. вступила в Горицкий монастырь, славившийся строгостью и духовными старицами. Она казалась там ангелом, слетевшим с неба. По брошенному жребию, она была отдана в научение матери Феофании, и ее духовная жажда нашла себе исход в подвигах.
Имея прекрасное контральто, она была определена на клирос; кроме того, подавала кушанье на трапезе, и, с матерью Феофаниею, месила квашню в хлебной и носила щебень к стройке собора. Вскоре она была пострижена с именем Варсонофии. Ее постигла болезнь ног, не оставлявшая ее до смерти. Тогда ее послушание было заменено перепискою святоотеческих книг. Душа ее была невинна, как у младенца, и не знала она зла в людях. Все, получаемое от графини Орловой, она отдавала обители; лакомств не ела, но собирала их про запас в шкаф и оделяла детей, которые были ее друзьями. Милостыни ее были велики и трогательны. Всю жизнь неотлучно находясь при матери Феофании, она была ей верным другом и помощницею, как мать Феофания была ей твердою опорою.
В 1823 г. мать Феофания сопровождала игумению в Петербург. Здесь она представлялась членам царской семьи и в последний раз видела императрицу Марию Феодоровну, которая опять предлагала матери Феофании занять место начальницы Екатерининского института, не снимая монашеского сана. В 1835 г. мать Феофания с матерью Варсонофией ездили в Воронеж и Задонск на богомолье; в этих городах они видели преосв. Антония и затворника Георгия. Оба назвали мать Феофанию игумениею.
Назначенная ризничею, мать Феофания обогатила ризницу многими превосходными облачениями, изготовленными трудами сестер, под ее присмотром.
Кроме того, обучившись сама у иконописца живописи масляными красками и вслед затем обучив ей своих келейниц, мать Феофания расписала иконостас в одном из монастырских храмов, посылала также образа в Петербург и на вырученные деньги украшала ризницу.
Поступив в монастырь, мать Феофания отказалась от состояния, но желала сохранить пенсию за заслуги мужа, которую она расходовала на помощь монастырю и на милостыню. В 1836 г. она обратилась к Государю Николаю Павловичу с ходатайством сохранить ей пенсию по пострижении, на что и последовало соизволение.
8 ноября 1837 г. в день рождения дочери своей, мать Феофания пострижена в мантию.
Как старая ветвь со множеством веток, которую нельзя без боли отнять от дерева — срослась мать Феофания с Горицким монастырем. Высокий пример и постоянная ревность в жизни воодушевляли сестер; ее поучительные речи, исполненные глубокой веры, теплоты и твердости, вразумляли их, а высокое обаяние, веявшее от ее цельной прекрасной личности, составляло отраду и утешение монастыря, который гордился матерью Феофаниею. Тут, в благословенном уединении, она надеялась окончить свои дни, а между тем Господь судил иначе.
Данными ей от Бога дарами должна была она послужить сложному, тяжкому и святому делу. Для этого дела трудно было отыскать более подходящую инокиню. Ее неутомимая деятельность, твердость воли, жизненная опытность, умениие обращаться с людьми, до всего доходившая распорядительность, презрение к себе, аскетическое понимание, нравственная выносливость и способность переносить самые жестокие обстоятельства, наконец, ее доброжелательная природа и та глубокая любовь и доверие, которые она вселяла во всех соприкасавшихся с нею, — все эти качества, помимо еще ее искреннего благочестия и духовной славы, окружавшей ее имя — указывали на нее как на превосходную настоятельницу. Еще в первые годы ее пребывания в Горицком монастыре арх. Феофан видел во сне невыразимо прекрасное место, и на нем много обителей, которые ему называли по имени. 'А эти кто, незнакомые мне?' — спросил он. 'Это Петербургские', был ответ. Тогда не могли понять этого предзнаменования.
В 1845 году Император Николай Павлович повелел восстановить Петербургскую женскую обитель, основанную в 1744 г. Императрицею Елисаветою Петровною и обращенною Екатериною II в воспитательное общество благородных девиц (носящее и поныне название Смольного Монастыря). В настоятельницы несуществующего еще монастыря митрополит петербургский Антоний представил мать Феофанию, как хорошо известную ему инокиню 'отлично хороших качеств, ревностную в богослужении, неутомимую в трудах и послушаниях, примерную в житии и кротости нрава'.
Предварительно был послан в Горицкий монастырь викарий, чтоб лично видеть мать Феофанию здоровою и действующею, чтоб отрезать ей путь ко всем отговоркам на слабость и нездоровье.
Вечером в день отъезда архиерея был получен указ, которым строжайше предписывалось матери Феофании немедленно прибыть в Петербург.
Невозможно описать горя Феофании и общего смятения, плача и рыданий, поднявшихся в монастыре. В эти последние дни открылись многие благодеяния матерей Феофании и Варсонофии: как, под видом посылок из дому, посылали они гостинцы новоначальным, скучавшим по дому. Припомнили, как по весне келейницы увидели на чердаке, что в беличьей шубке матери Феофании поселился рой пчел и из рукава устроили улей. Все припомнили, каждую вещь Феофании оплакали.
Феофания еле могла собрать деньги на проезд. С нею ехали Варсонофия и еще две монахини. Никто не спал в ночь перед отъездом. Когда в последний раз простясь земным поклоном с сестрами, мать Феофания села в экипаж и скрылась из глаз, сестрам казалось, что солнце померкло. Схимница Маврикия от горя согнулась и состарилась; она не могла выйти на провожанье сестры, ради которой оставила мир и с которою расставалась на веки. Игумению держали под руки; от потрясения у нее иссякли слезы; она почернела от глубокой гнетущей скорби.
Так провожал сокровище свое Горицкий монастырь, принявший около тридцати лет назад молодую, богатую и знатную женщину, уезжавшую теперь, по чужой воле, смиренною, убогою старицею. И в те годы, когда время было думать об успокоении в обители, ставшей ей родною — вышла она во всеоружии света в холодный, безответный и гордый город. В такие годы подняла она на плечи тяжелый крест, и несла его до конца, сгибаясь, но не падая никогда под невыносимым почти бременем — и доказала она, что может совершить во славу Божию беззаветная вера и горячая ревность.
Приехав в Петербург, мать Феофания с Горицкими сестрами остановилась в пустой квартире своего брата. Деньги все вышли, и они питались сухарями с чаем.
Явившись к митрополиту, мать Феофания слезно умоляла отпустить ее; митрополит же увещевал ее претерпеть до конца, приказал выписать двадцать монахинь из Горицкого монастыря и переселиться в казенный дом, на Васильевском острове, у церкви Благовещенья, при которой монастырь должен был устроиться. Не считая себя в силах понести такое иго, мать Феофания написала о всех обстоятельствах старцам-подвижникам в разных концах России, — но отовсюду получила один и тот же ответ — принять назначение, как волю Божию.
Переехав в большой четырехэтажный дом, пришлось терпеть нищету — в доме не было решительно ничего — ни мебели, ни припасов. Не на что было купить дров для варки пищи; в мелочной лавке брали в долг. Все четыре монахини были слабого здоровья, а прислуги не было. Одна добрая женщина вызвалась помочь трудами. Впоследствии мать Феофания говорила: 'Никогда не забуду, что в богатом Петербурге первая монастырю оказала помощь и благодеяние бедная женщина'.
Между тем, после трехнедельного плавания на лодке, прибыли двадцать выписанных из Горицы монахинь, и, увидя, на что они приехали, подняли такой плач, что мать Феофания не знала, как их утешить. Наконец, приехал митрополит взглянуть на учреждаемый монастырь, и, увидев положение сестер,
