потрохами две трети земного шара, Крузя, друг забулдыжный, подпольную армаду охмурил, двести тысяч длинных ножей ждут сигнала, не за совесть идут, за добычу, но подмога важная, тридцать семь бронеходов в полном боевом на орбите висят, стосковалися все… а Ванюша, бомбомет ему в глотку, здоровьишко поправлять надумал, в спецбольницу оформился на постой! Охладеет народ, один останется!
Хук Образина встал, сплюнул, выругался и вышел.
— Ничего, — рассудительно заключил Кеша, — возвернется Иван. Вовремя придет.
— Уговор у нас с тобой был, — напомнил Авварон и ехидно осклабился. — А ты и позабыл, видать, про все?!
На Ивана пахнуло трупной вонью. Но он не показал виду. Улыбнулся.
— Ты, нечисть поганая, слова не держишь. А с меня требуешь?
— Твои же интересы блюду, Ваня. Тебе в Пристанище надо. Без меня не попадешь туда!
Иван потер ушибленный локоть. Потом разжал кулак и показал черный кубик, будто похваляясь перед карликом-крысенышем, перед колдуном и мерзавцем своей силой да мощью.
— Нет! Не попадешь, — прогнусавил Авварон.
— Сгинь, нечисть!
— Напрасно нервничаешь, Иван, я же пришел за долгом. А долг дело святое! — Авварон приподнялся и вдруг гнусненько, похотливо захихикал. — Гляди, а то твоя мертвая красавица, кою ты оставил во хрустальном гробе, не дождется тебя.
— Дождется! — уверенно ответил Иван.
— Нет, не дождется! — настоял на своем Авварон.
Перед глазами у Ивана встало встревоженное, измученное лицо Светы. Одну он не уберег. Вытащил, называется, из Осевого… сгубил, негодяй. Не будет ему за это прощения. Никогда не будет! Но Аленка — она в надежной биоячейке, она под такой защитой, что неподвластна никому! Она будет ждать его вечность. И дождется. Он придет к ней.
— Да, Иван, — сокрушенно, с явным притворством пронудил Авварон, — ты прав, она тебя ждала. Но вечность уже прошла! — Он не выдержал и торжествующе рассмеялся. Желтые, дурно пахнущие брызги полетели во все стороны. — Прошла, Ванюша, друг ты мой и брат!
— Врешь!
— Нет, не вру. Это тебе так хочется, чтобы я врал. А я не вру. — Авварон перестал ухмыляться, насупился и сказал с укором: — Не любишь ты правды, Иван!
— Издеваешься?!
— Как можно? Ты вспомни-ка, совсем недавно своему дружку ты показывал Систему. Я рядышком был, я все видел.
— И снова врешь, нечисть! — Ивана начинало трясти от нахальства этого карлика-крысеныша, готового вползти в душу червем.
Но смутить Авварона Зурр бан-Турга было невозможно.
— Я завсегда рядом, Ваня, ты не сомневайся, за левым плечом твоим. Ты как почуешь нужду в чем, так оглянись налево, да позови только, мол, Авварон, друг сердешный! И я мигом отзовусь… вот тогда и поверишь. Ну это присказка, — Авварон надул щеки и даже подрос будто бы. — А я тебе твою ненаглядную показать хотел, как ты Дилу, Гугу-бандиту и Правителю вашему кривобокому Систему показывал, я ведь умею. Хочешь?!
Соблазн был сильный. Но Иван знал, этот колдун-телепат может запросто не правду показать, а наведенный морок, только запутает, охмурит, своего добьется и опять в погибельном месте на смерть бросит. Ага, бросит! Это коли сам не убьет. Ему ведь только Кристалл нужен.
— Нужен, Иван… очень нужен, — вновь прочитал мысли Авварон.
— Показывай! Но без всяких условий чтобы!
— За показ денег не берут, Ваня. Гляди! — Авварон вдруг поднялся над каменным полом до уровня Иванова лица, тяжело, надсадно с маятой заглянул прямо в глаза — и налились его базедовые желтушные белки свинцовой пустотой, будто распахнулись в сам ад, в преисподнюю. Иван только успел выставить барьеры Вритры… и канул — в пустоту, во мрак. И почти сразу увидал ее. Он узнал Алену, хотя это было невозможно, это было просто безумием каким-то: на прозрачнохрустальном кубе сидела седая, высохшая старуха, глаза ее были словно замороженные — свет от них отражался, но не проникал внутрь, омертвевшие глаза. Желтая кожа, морщины, плотно сжатые губы… И все же это была она, именно она, Алена. Нет! Ивана передернуло. Нет! Он на самом деле сошел с ума! Или этот нечистый морочит его. Не может быть! Но каким-то внутренним, глубинным чутьем ой знал, что никто его не морочит, что он видит ее… и еще кого-то. Странно! Ивана затрясло. Очень странно. В этой старой высохшей женщине непостижимо сплелись черты невероятно красивой, когда-то молодой, нежной, доброй, ласковой, ждущей его прекрасной Елены, Аленки… и кого-то еще, очень знакомого, но страшного, гнетущего… Иван никак не мог понять. Будто кто-то стоял за спиной с занесенным в руке ножом. Будто сверлили затылок чьи-то ненавидящие глаза. Нет! Только не это! Иван мысленно взмолился: «Авварон! Я тебе верну Кристалл, он твой, только скажи, что это все неправда! Ты слышишь меня?!»
— Слышу, слышу, — явственно раздалось из-за левого плеча. — Но это правда, Иван, ничего не попишешь. Ты узнал ее, да?
— Узнал! — произнес Иван вслух.
— А ты всю ее узнал?!
— Как это… — Иван уже понимал, о чем говорит Авварон Зурр бан-Тург, но он не хотел в этом признаваться, будто от его признания зависело — сбудется это или нет. Когда ему явился впервые призрак страшной, безумной старухи? Давно, еще перед отправкой в сектор смерти, в комнате с хрустальным полом. Она выросла из-за спины, пронзила лютым взглядом. И он тогда понял, что ненавидит ведьма не только весь род людской, но и именно его, ненавидит до сладострастия, до жути. А потом в капсуле! А потом на планете Навей! А потом — когда он вырвался из Пристанища. Она не отпускала его! Она тянула к нему свои скрюченные старческие пальцы и злобно, нечеловеческим смехом хохотала. И вот теперь… нет, он не увидел ее, но он узнал страшные, проглядывающие черты той фурии в своей Аленке. — Этого не может быть! Не мучай меня!
— Может, — спокойно ответил Авварон, он почти не картавил, как и всегда, когда дело принимало серьезный оборот. — Она еще не стала злым духом планеты Навей. Но она станет. С каждой минутой, с каждым днем она стареет, наполняется злобой и ненавистью, она воплощается в оболочку фурии. И она становится ею!
Лицо Алены приблизилось, теперь Иван видел каждую черточку, каждую морщинку. В этом лице были добро, ожидание, былая краса, усталость… и проглядывало в нем иное, нехорошее. Время! Проклятое время перевоплощает людей без всяких причуд, без ворожбы и колдовства!
— Нет! Ты ошибаешься, Иван! Мы помогаем ей, по-своему помогаем! И она станет той, что преследует тебя, никуда не денешься — это твой злой дух! Прежде, чем ты покинешь свое бренное тело, он изведет тебя вчистую, не сомневайся!
— Гадина! Ты просто гнусная гадина! — сорвался Иван. — Но я не верю тебе. Она еще нескоро постареет и превратится в фурию… пройдут годы, десятилетия! А та мне являлась давно, значит, это не она. Не она!
Авварон раскатисто рассмеялся. Он хохотал до тех пор, пока смех не перешел в перхающий кашель, в удушливые, болезненные стоны. Потом внезапно смолк. И прошипел:
— Это она, Ванюша. Да, и тогда, в самый первый раз, и позже, и на Земле, и в Пристанище тебе являлась она. Ты же знаешь, что такое временная петля. Знаешь? Ну вот… Ты еще не узнал ее и не познал ее, ты еще не претерпел с ней тысячи злоключений, ты еще не бросил ее на тяжкие горести и муки, ты еще не оставил в ее чреве своего несчастного сына, а она приходила к тебе, потому что она уже пережила все это, она прошла через море страданий, боли, унижений, горя, она стала полубезумной, она воплотилась в фурию, в злого духа планеты Навей, и она возненавидела тебя! Потому что ты шел прямой тропинкой, а она попала в петлю времени… ты мог изменить ход событий, ты мог отказаться от задания, но ты не отказался, ты отправился в сектор смерти. И теперь она будет вечно с тобой. Она не оставит тебя и в преисподней! А ведь я предупреждал, Ванюша, разлюбезный ты мой брат, не путайся с мертвыми, не алкай усопших и пребывающих в мире ином — и не воздастся тебе злом и ненавистью! Не послушал ты меня!
