груди:
- Жоржи, дорогой, сколько лет, сколько зим! Как ты, как ты, мой сладенький? – я пытаюсь его укусить, он уворачивается и лижет мой лоб.
- Ммм, с нашей последней встречи ты не растерял ни капли своей сладости, Жоржи! Ты же помнишь нашу последнюю встречу, сахарный мой мальчик? Помнишь, да? – на последних словах его голос набухает истерическими нотками.
Я обреченно закрываю глаза и вспоминаю планету-мегаполис Траас, место ожесточенной битвы между Псами и Великим Халифатом. Я работаю на стороне Халифата, публикую серию колонок о любимых методах пыток среди Псов и извращенных играх, устраиваемых Сангвиниусом. В воскресенье выходит мой последний материал, в понедельник официальный канал вооруженных сил Республики передает распоряжение всем подразделениям Псов стрелять в меня при первой возможности. Во вторник диверсанты Псов уничтожают коммуникационную и энергетическую системы Трааса, в среду в атмосфере рвутся атомные бомбы и планета погружается в вечную ночь. Кромешная темнота, бессмысленное потрескивание в радио, бесконечные помехи на телеэкранах, ветер, воющий в пустых небоскребах с выбитыми окнами. Финальная часть планетарной осады. Халифат обречен, всеобщая эвакуация через двадцать четыре часа, я присоединяюсь к одному из последних арабских патрулей для написания заключительного репортажа. Холодно и темно, мы осторожно крадемся по опустевшим улицам мимо разграбленных магазинов с разбитыми витринами. Под нашими ботинками хрустят осколки стекла, арабы беззвучно чертыхаются и вглядываются в черноту, пугливо поводя лазерными AKK-447. Я крадусь в конце патруля, и только это меня спасает, когда мы наталкиваемся на самого Сангвиниуса, вышедшего поохотиться в ночи. Перестрелка даже не успевает начаться – покрытая свастиками личная охрана генерала моментально разделывает визжащих от ужаса халифатцев. Рев боевых пил, чавкающие звуки распиливаемой плоти, фонтаны крови, брызгающие из перепиленных артерий – за десять секунд я теряю всех моих провожатых. С расширенными от ужаса зрачками я бросаюсь прочь и бегу, бегу, бегу, не разбирая дороги. За мной в тяжелых бронекостюмах грохает сама смерть, подстегивая меня беспорядочными очередями из болтеров. Мы бежим так десять, пятнадцать, двадцать минут, бежим до тех пор, пока я не теряю счет времени. Я рвусь вперед, не разбирая дороги, сбивая урны, перепрыгивая скамейки, врезаясь в палатки уличных торговцев. Единственная моя надежда – что облаченные в тяжелую броню псы Сангвиниуса устанут раньше меня, но я не успеваю додумать эту мысль, как слышу сзади характерное шипение боевых стимуляторов. Шипение прекращается, и через минуту озверевшие псы начинают меня нагонять. Я слышу, как приближаются их мощный топот, как запыхавшийся Сангвиниус уже довольно кричит «Живьем, живьем хватай говноеда!», я с трудом уворачиваясь от прыгнувшего на меня пса и тут мы выбегаем прямо к одному из последних блок- постов Халифата. Мощные прожекторы мгновенно берут псов в перекрестье лучей, стационарные пулеметы хлещут кнутами очередей по грудям со свастиками, здоровенные охранники захлебываются собственной кровью, а на Сангвинуса набрасываются сразу пятеро арабов. Он отбивается что есть силы, но наследники Салладина ловко вяжут брыкающегося гиганта, а затем, визжа и улюлюкая, уволакивают прочь беспомощного генерала. Я обессилено падаю у входа на блок-пост, достаю коммуникатор и пишу колонку до тех пор, пока за мной не приезжает персональный бронетранспортер со взводом охраны. Болтаясь в бронированном машинном нутре, я еще не знаю, что через полгода бесчеловечных пыток и истязаний Сангвиниус сможет вырвать из стены удерживавшую его цепь, перебить ей двадцать человек охраны и сбежать на личном космокатере начальника тюрьмы. Я не знаю, что после он потерпит крушение на пиратской луне Пиксара и космодесантники Псов организуют кровавый планетарный штурм ради спасения любимого генерала. Я не знаю, что по возвращению тридцать процентов организма генерала заменят на механическую плоть, чтобы спасти его от начавшейся гангрены. И, конечно же, я даже не предполагаю, что после всего этого я попаду к нему прямо в руки.
Резкий удар по лицу заставляет меня очнуться от воспоминаний. Я открываю глаза и вижу Сангвинуса, довольно потирающего механический кулак:
- Ты, Жоржи, наверное, думаешь, что я хочу тебя убить? Ты думаешь, что я сейчас достану пистолет и вышибу тебе мозги, да? Или, может, задушу тебя своими руками?
- Я думаю, что ты покупаешь себе перчатки в бутике для роботов – Сангвиниус ненатурально смеется и со всей бьет меня по ушам. Вспышка боли, я не удерживаюсь и тихо вою. Мой генерал улыбается:
- Нет, я не убью тебя. Ни сейчас, ни после. Если ты и умрешь, то только от старости. Лет через сорок-пятьдесят, я полагаю. Да что там, через все семьдесят – я не поскуплюсь и достану для тебя омолаживающие препараты. А знаешь почему? – Сангвинус наклоняется к самому моему лицу.
- Потому что ты входишь в благотворительное общество «Лекарства – маленьким больным журналистам»? – Сангвиниус зеленеет и душит меня механической рукой. Потом отпускает.
- Потому что это будут годы твоих страданий. Годы пыток, годы самых извращенных пыток, которые я только смогу придумать. Пятьдесят, нет, семьдесят лет бесконечной боли без права умереть! Семьдесят лет с одной мыслью – «Убейте меня!». Каково, мой друг, а? Каково? – он разражается смехом и смотрит мне прямо в глаза.
- Лучшие врачи Республики, лучшие препараты и медицинские инструменты, и все лишь ради того, чтобы ты мог перенести новую дозу боли! – в его глазах вспыхивает огонь настоящей, глубинной ненависти.
- Ты демон, Сангвиниус. Демон идиотского смеха с механическим членом в штанах и беспомощностью в душе. Ты настолько банален в своем уязвленном желании отомстить, что мне придется смеяться во время пыток, хотя я и ни разу не герой. Но я буду смеяться, буду, лишь бы ты, говноед железный, не получил ни капли удовольствия за все семьдесят лет. Я переживу тебя, я переживу тебя, говно, и когда ты будешь подыхать, корчась и задыхаясь, тебя будет мучить лишь одна мысль: «На что я потратил все эти годы?». Я еще на твоих похоронах простужусь, мудачок – я перевожу дух. Единственный способ вырваться от обиженного психопата – это заставить его почувствовать свою беспомощность.
- Я тоже так думал, Жоржи, тоже так думал, пока твоими стараниями не попал в нежные руки Халифата. Уверяю тебя, скоро ты изменишь свое мнение. И поможет тебе в этом наша дорогая Маллеус – Сангвинус заходит ко мне за спину, хватает стул и одним движением разворачивает меня. Я поднимаю взгляд и вижу перед собой девушку. Ту самую девушку, чьи глаза я пощадил, опустив железо.
Стоящий сзади Сангвиниус наклоняется к самому моему уху, и я слышу его тяжелый похотливый шепот:
- Ну как, хороша, а? Нравится, а?
Я едва заметно киваю головой. Сангвиниус целует меня в ухо, измазывая его своей слюной:
- Оставляю вас друг с другом наедине, голубки. Развлекайтесь!
Затем он уходит, хлопая дверью. Вежливо улыбаясь, девушка снимает форменные перчатки, подходит к незамеченному мной столу и срывает с него покрывало. Отполированные до блеска пыточные инструменты пускают солнечные зайчики. Я шепчу про себя: «Господи, не оставь меня в час испытаний моих» и закрываю глаза, готовясь нырнуть в омут боли и страданий.
Глава девятая.
Мой день в плену у Полярных Псов начинается с легкого завтрака. Стакан апельсинового сока, яичница с беконом, хлеб из муки грубого помола с отрубями, ломтик масла, маленькая баночка джема. Затем следует небольшая пятнадцатиминутная прогулка во внутреннем дворе тюрьмы. Во время прогулки я улыбаюсь небу и солнцу, жадно ловя лицом солнечные лучи. Возвратясь с прогулки, я прохожу получасовой медицинский осмотр. Сразу три врача высшей квалификации меряют мне пульс, проверяют мое давление,
