его учения — язык истинной Мудрости, которая призывает положиться на Бога и жить по его слову, тем самым вступая в противоречие с мудростью человеческой. Но теперь Мудрость заключалась в том, чтобы слушать Иисуса, верить в его эсхатологическое откровение и жить в соответствии с ним.
Итак, первые три Евангелия свидетельствуют (пусть косвенно) о том, что, говоря о своей личности и делах, Иисус по–новому использовал пять современных ему иудейских символов живого присутствия Яхве в мире. Все это, разумеется, следует рассматривать в более широком контексте его эсхатологической проповеди, его слов о том, что Царство Божье приблизилось к
Эта важная текла выходит на передний план в описании последнего посещения Иисусом Иерусалима. В третьей главе я говорил о том, что поведение Иисуса в Храме явно символизирует его мессианские намерения, его убежденность в своем призвании сделаться олицетворением долгой истории Израиля. Выше я выразил предположение о неразрывной связал его действий с уверенностью в том, что сам он и его дела должны были прийти на смену Храму. Что же касается символической пасхальной трапезы, то она стала предвестием смерти Иисуса ради искупления Израиля, а значит и всего мира. Итак, я прихожу к следующему выводу: оба действия, символизировавшие крест и воскресение, в свою очередь указывают еще на один, более важный, символ. Последнее путешествие Иисуса в Иерусалим, по моему мнению, должно было символизировать и олицетворять долгожданное возвращение Яхве на Сион (наиболее ярко это выразилось именно в его поведении в Храме и во время пасхальной трапезы). Иисус предпринял это путешествие, полностью осознавая возможные последствия. Оно призвано было сыграть ту же роль, что и неподвижное возлежание Иезекииля на боку или глиняный сосуд, разбитый Иеремией, Действия пророков
У меня нет возможности представить подробное обоснование своих взглядов. Достаточно будет сказать, что, в течение долгого времени изучая притчи Иисуса о царе (или господине), требующем отчета у своих подданных (или слуг), я пришел к выводу о том, что они не имели своей изначальной целью предсказание
Прежде всего, хочу внести полную ясность (поскольку мне пришлось неоднократно сталкиваться с недопониманием в этом вопросе); я не считаю, что новое прочтение притч о царе (господине) отрицает «второе пришествие» Иисуса. Никоим образом! Вера в намерение Бога–Творца в конце времен воссоздать всю Вселенную, в которой Иисусу будет принадлежать главенствующее место, имеет твердое новозаветное основание. Особенно важны в этом отношении такие отрывки как Рим. 8; 1 Кор. 15 и Откр. 21–22. Однако именно об этом событии Иисус не говорил ничего (помимо нескольких упоминаний о полном искуплении, которое, как нам известно и теперь, все еще ожидает нас в будущем). Даже с учетом того, что слушатели Иисуса не всегда понимали его, сложно предположить с его стороны попытку рассказать людям, неспособным даже осмыслить факт eгo предстоящей смерти, о каком–то неопределенном периоде времени, за которым последует его собственное триумфальное возвращение (при этом также следует помнить об отсутствии в иудейской традиции каких–либо указаний па такое развитие событий).
Итак, я не думаю, чтобы именно об этой важной истине шла речь в вышеупомянутых притчах — в частности, Мф. 25, 14–30 и параллельное место в Лк. 19, 11–27, — в которых рассказывается о царе или господине, поручившем своим слугам определенного работу и по возвращении оценивающем, насколько прилежно они с ней справились. Мне кажется, сам Иисус вложил в эти притчи иной смысл, что–то гораздо более важное и в данной ситуации более насущное: его последний приход в Иерусалим ознаменовал собой исполнение давнего обещания о возвращении на Сион Яхве в качестве судьи и в качестве спасителя. По сути, эта притча повторяет предостережение Малахии; «Внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете… И кто выдержит день пришествия Eгo?».
Не представляет сомнений, что именно так понимал данную притчу Лука. Изображенная им картина (а «полотно» Луки — художника по натуре — заслуживает самого пристального внимания) написана так, чтобы обратить наш взгляд к образу Иисуса, въезжающего в Иерусалим на осле, горько oплакиваюшего судьбу города под звуки хвалебных возгласов толсты. Слова предупреждения Иисуса не оставляют никаких сомнений (по крайней мере для Луки) в том, что это и eсть» возвращение Яхве на Сион. «Твои враги, — говорил Иисус, — нe оставят в Иерусалиме камня на камне, „за то что ты не узнал времени посещения твоего». Выражение «посещение твoe» говорит здесь о прибытии самого Яхве. Однако речь идет не об очередном «визите» Бога к своему народу. Он «посетил» их в более древнем и тревожном смысле этого слова. Он вернулся, чтобы окончательно выяснить отношения и привести все к логическому завершению. Эта и другие притчи возвестили Израилю, что назначенный час пробил. Яхве грядет на Сион. Но его «посещение» несло Израилю не только благословенное спасение, но и страшное осуждение отвергшим то, «что служит к миру твоему) (Лк. 19, 42).
Все это дает нам возможность по крайней мере попытаться понять таинственные высказывания Иисуса, относящиеся к последним дням его жизни. Ответив на бесчисленные вопросы книжников, фарисеев и саддукеев, Иисус сам предложил им загадку; «Почему книжники называют Мессию Сыном Давидовым». Согласно псалму (109), Мессия должен воссесть на престоле одесную Яхве. Иисус видит исполнение своего мессианского призвания (которое привело его в Иерусалиме): свое восседание на престоле рядом с Яхве. Вера в это находит свое выражение в сцене суда, когда в Мк. 14, 62 и параллельных местах Иисус предсказывает, что Каиафа со своими приближенными увидят его победителем, «сидящим одесную силы», то есть Бога (Пс. 109), и «грядущим на облаках небесных» (Дан. 7). Осудившие Иисуса станут свидетелями eгo оправдания и воцарения.
Отрывок из книги Даниила в данном контексте может легко вызвать недопонимание. Как мы уже имели возможность убедиться, в Дан. 7 говорится о восхождении Сына Человеческого на небеса, а не с небес на землю. Странно было бы предположить, что в Мк. 14 или других евангельских отрывках речь идет о его нисхождении (равно как нет причин подозревать меня в отрицании «второго пришествия» Иисуса; я лишь утверждаю, что данный текст не имеет к нему никакого отношения), Иисус пророчит совсем не о том, что в один прекрасный день он в буквальном смысле сойдет с небес на землю на настоящем облаке. Также не стоит полагать, что Иисус обещает Каиафе и его приближенным, что те увидят его сидящим на материальном престоле. Вместо этого им предстояло стать свидетелями событий, исполненных глубокого смысла в отношении Бога, Храма и самого Иисуса. Эти вполне реальные события, от рождения Церкви до падения Иерусалима, должны были, вне всяких сомнений, доказать, что Бог Израиля возвысил Иисуса после перенесенных им страданий и посадил на престоле рядом с собой. Воскресение Иисуса и все последовавшее за ним призвано было свидетельствовать о его окончательной правоте.
В этом–то и кроется истинная причина обвинения Иисуса в богохульстве. Признание себя Мессией таковым еще не считалось. Оно могло показаться безумством, представлять личную или политическую опасность, но само по себе не являлось оскорблением для Яхве. Немного более серьезным шагом было оскорбление Храма, ведь он считался местом пребывания Яхве. Однако и здесь нет причин думать, что это могло быть расценено как богохульство. По моему мнению, «преступление» Иисуса, заставившее Каиафу разодрать на себе одежды и предрешившее приговор суда (а также искусное превращение этого приговора из богословского в политический, который не мог не привлечь внимания Пилата), заключалось в следующем; отвечая на вопросы о своем поведении в Храме и предполагаемом мессианстве, Иисус один за другим процитировал два отрывка, в которых, как нам известно, говорилось о восшествии на престол Яхве посредника, с чьей помощью должно было свершиться освобождение Израиля.
