не услышать сказанного. Ведь последний раз Иисус преломил хлеб на Тайной Вечере (22, 19). А свои первые впечатления о ранней Церкви Лука передает в следующих словах (Деян. 2, 42): «Они постоянно пребывали в учении апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах». «Преломление хлеба» оказалось в этом перечне только потому, что несло в себе особую значимость. Для своих первых читателей Лука, в качестве главных составляющих церковной жизни, связал воедино хлебопреломление с толкованием Писаний, слово с таинством, повествование с символом. Сердце наполняется теплом, говорит нам Лука, когда истинная история открывается нам в Писании, а Господь — в преломлении хлеба. Эти два явления неразделимы. Они взаимно истолковывают друг друга, свидетельствуя о новом мире и новом призвании, о Божьем Царстве и, более всего, о самом Иисусе — Господе Вселенной, чье пришествие в мир стало решающим моментом в истории Израиля.
Новое прочтение Лукой Ветхого Завета помогает нам поместить Пс. 41–42 в характерный христианский контекст. Место Храма, где Бог обещал пребывать со своим народом, постепенно и решительно занимает сам Иисус. А на смену храмовым богослужениям приходит преломление хлеба в его имя. Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься. Уповай на Бога — Слово, сделавшееся Плотью, на Бога, стенавшего в Гефсиманском саду и тщетно взывавшего к Отцу с Голгофского креста; на Бога, который неузнанным является нам на нашем пути, даруя свет и истину, ведущие нас на святую гору и в обители его, который готовит нам трапезу в виду врагов наших и открывается нам в преломлении хлеба. Уповайте на Господа, ибо мы будем еще славить его, спасителя и Бога нашего.
От Эммауса до берегов Дувра
Какую же связь имеет все это с христианским служением в эпоху постмодернизма? Позволю себе кратко обобщить все сказанное мной в начале главы. Нам пришлось лицом к лицу столкнуться с тем, что реальность далека от наших представлений о ней. Все, ранее именовавшееся бесспорными фактами, оказывается чьей–то пропагандой. Мы с удивлением обнаруживаем, что независимая личность, которая столь высоко ценилась в XVIII — ХХ веках в западном мире вообще, и в некоторых направлениях христианства в частности, разрушилась и превратилась в беспорядочное смешение противоборствующих сил и внутренних импульсов. На наших глазах постмодернистское мышление одно за другим опровергло всеобъемлющие повествования, определявшие модернистское {в том числе и современное ему христианское) мировоззрение. Мы оказались за огромным виртуальным «шведским столом», где можно пробовать все, что приглянулось.
Как же нам нести в этот мир Христово евангелие? Ведь нельзя просто «выплеснуть» на него истинное учение. Так можно либо сломать человека, либо навсегда его оттолкнуть. Но отсутствие такой возможности само по себе неплохо, поскольку служение благочестия никогда не подразумевало стремления бросаться догматами вероучения. Оно предусматривает более цельный подход. Наряду с тем, что со времен модернизма принято называть «открытым» изложением «истины», в благочестии должны быть задействованы традиции, символы и повествования. Мне приходит на ум наставление Св. Франциска своим ученикам, посылаемым на служение: «Проповедуйте евангелие всеми доступными средствами, — говорил он им, — а когда это совершенно необходимо, можно даже воспользоваться словами». Размышляя о способности символов выходить за пределы того, что можно выразить словами, я вспоминаю высказывание одной из величайших балерин в истории человечества. После ее великолепного выступления кто–то набрался смелости и спросил, что означал ее танец. Ее ответ был прост, но весьма многозначителен. Она сказала; «Если бы я могла описать это словами, мне незачем было бы выходить на сцену».
Я думаю, что если эпоха постмодернизма действительно ознаменовала собой смерть модернистского общества, многие из нас вскоре ощутят свое сходство с учениками, направлявшимися в Эммаус. Мы, западные христиане, столь глубоко проникнувшиеся идеями модернизма, потрясены вестью о его скоропостижной кончине. Давайте же прислушаемся к голосу таинственного незнакомца, возникшего на нашем пути, дабы разъяснить, почему все должно было произойти именно так. Пусть он расскажет нам о новом мире, в рождении которого мы призваны принять участие. В ответ на вызов, бросаемый нам постмодернизмом, мы не должны со слезами устремляться назад в объятия модернизма. Устами критиков– постмодернистов Бог выносит свой приговор безрассудным заблуждениям и эгоистичной самонадеянности модернизма. Посему, нам надлежит с молитвой трудиться над тем, чтобы стать частью возрожденного Богом нового мира. Мы с вами живем в ) условиях великого культурного перелома. Христианское служение в наше время должно стать средством, с помощью которого Церковь возьмет инициативу в свои руки и направит человечество на путь истины.
Итак, нам необходимо посвятить себя служению, которое отражало бы сущность христианства: в нас и через нас изливается любовь Божья во Христе. Если это происходит, значит наше служение не пострадало от нападок критиков — приверженцев герменевтики подозрения, — с предубеждением взирающих на всякое слово, претендующее на истинность. История о Боге, Израиле, Иисусе и мире должна звучать в наших устах истинным метаповествованием о целительной самоотверженной любви. Всей своей жизнью мы должны свидетельствовать о том, что мы воистину умерли и воскресли со Христом, и наше «я», распавшись на части, было вновь собрано воедино не идеями, которые навязывает нам мир, но Божьим духом.
Люди, нашедшие в повествовании самих себя и выбирающие направление своей жизни в соответствии с символами, имеют особое призвание. Оно является неотъемлемой частью истины, и мы лишь тогда способны понять Бога (насколько это вообще возможно), когда история, символы и повседневная практика находят достойное отражение в пашей жизни, когда мы вместе с псалмопевцем проходим путь от отчаяния к хвале и ликованию, когда мы печально бредем по дороге в Эммаус, но, внимательно вглядевшись в Писание, внезапно ощущаем огонь в своих сердцах. Преломляя хлеб, мы понимаем, что Бог незримо присутствует с нами во Христе, и почувствовав удивительный прилив сил, мы спешим поделиться благой вестью с ближними,
Итак, я убежден, что культурный кризис, охвативший современный западный мир, нельзя расценивать как временное явление, не заслуживающее серьезного внимания. Постмодернизм может зачастую находить нелепые и эфемерные выражения, однако критика самонадеянности, присущей индустриальному миру, в том числе и современному ей христианству, направлена точно в цель. Ни в коем случае нельзя делать вид, будто ничего не происходит, цепляясь за отжившую эпоху в любых ее проявлениях, поскольку признание справедливости подобной критики для многих равносильно содействию разрушительным силам. С таким же успехом двое учеников могли бы сделать вид, будто Иисус не был распят и злобные и жестокие римские солдаты не убивали его. Чтобы продолжать хранить в душе прежние мечты, им пришлось бы отвергнуть истину. Утверждение, что солдаты действительно убили Иисуса, отнюдь не предполагало одобрения их поступка. Оно означало лишь признание свершившегося факта.
Вместе с тем нельзя формировать христианское мировоззрение на основе самого постмодернизма. Наша задача — отыскать в современном обществе эквивалент воскресения. Путь назад к легким ответам модернизма закрыт для всех, будь то католики, протестанты, фундаменталисты или либералы. Нам остается лишь двигаться вперед — в мир, где Бог творит новую историю. Сохраняя верность символам смерти и воскресения, смиренным традициям благочестия, мы привносим их в контекст нового, многослойного общества, сами обогащаясь свежими мыслями и доводами, глубже проникая в суть вещей. О, бессмысленные и медлительные сердцем, чтобы познать замысел Божий! Разве не надлежало модернистскому пониманию христианства умереть, дабы явить нам свежий взгляд на истину, представляющую собой не набор доктрин и теорий, а личность обитающую в сердцах множества людей?
Когда же, наконец, мы осознаем, что место христиан — в передних рядах строителей мира, грядущего на смену постмодернизму. Экзистенциональная тревога, охватившая индивидуум 1960–х годов, в 1990–х годах охватила все человечество. Люди, не сумевшие найти опору в жизни в 1960–е годы, в 1990–х сформировали общество, лишенное прочного основания. Какой же должна быть реакция христиан на все это? Мы призваны нести в мир Божью любовь, прошедшую долиной смерти, чтобы вернуться к жизни. Постмодернистскому мировосприятию не хватает именно любви. Характерная для постиндустриальной
