талые струйки текли за ворот.
— Идти можешь?
Ястреб кивнул, облизнул прокушенную до крови ладонь.
— Савва! Смотришь справа, — распорядился Лэти. — Тумаш — слева. Соланж, замыкаешь.
Он взял друга под локоть, помогая сделать первые шаги.
Соланж повиновалась беспрекословно. Она чуяла, как пограничники не глазами — глаза мало пригодны в такой темноте — нутром ощупывают пространство вокруг себя в поисках возможной опасности. Шли медленно.
— Вернемся? — спросил Лэти.
— Впе-ред!
Что ж. Иначе нельзя было. Ни слепота, ни боль не могли Ястреба остановить.
По счастью, идти оставалось недолго.
Ночь Имболга опиралась на прогнувшиеся черные ели. Ветер завивал и смешивал лохмотья туч, скрипел стволами, стенал в печных трубах. С разбойничьим посвистом выметал изрытую конскими подковами и рассеченную следами полозьев поляну. Гулял под столбами, возносящими к небу просторный терем; дергал мох, заткнутый между бревнами для тепла, драл солому стрехи и звякал стеклом часто переплетенных окошек. Терем казался мертвым: двери затворены, не шел дым из труб, в окошках не было света.
— Вот… — голос Соланж пресекся.
Глаз выхватил на ступенях крутого заледенелого крыльца редкие пятна — небрежно просыпанные черные цветы.
Скрипнуло под крыльцом. Обожженная невозможной надеждой, Соланж заглянула туда. В просвистанной ветром темноте у корней терема, у одного из столбов, напоминающих огромные куриные ноги, сидела нищенка. Как ребенок, играла с кучкою пыли: пересыпала из руки в руку, с тихим смешком просеивала между пальцами… Выкапывала и засыпала ямки в пыли, что-то знаменила и тут же стирала рисунок. Соланж удивленно созерцала ее наряд: латаная безрукавка на голое тело, гашти на поджатых от холода ногах, как будто — ведьма прищурилась, не доверяя себе — сделанные из перьев. Закрученный браслетом вокруг запястья сухой обломанный стебель. Длинные спутанные волосы, укрывающие плечи и лицо.
— Опоздал, — голос оказался глухой, бродяжка рывком прижала к груди руки, точно ей болело. — Увезли вашу касатку.
— Куда?!
— Свет велик…
— Ты кто?!
Крик спугнул видение. Оно расплылось, погружая ведьму во тьму.
Соланж несильно били по щекам. Потом подняли и удерживали на весу, пока она не смогла стоять самостоятельно.
— Она…там?!
Голос Ястреба резанул.
— Нет. Мара.
Ведьма коротко передала видение, все же сказала про означавшие кровь государыни цветы. Ястреб сидел на нижней ступеньке крыльца. Молчал, не отводя от глаз снежка, зажатого в кулаке. Талый снег слезами катился по лицу.
Они обыскали терем. И огонь небесный не спалил их за кощунство. Терем был пуст и мертв. Следы полозьев и верховых, по которым отряд пришел сюда, уводили в сторону Кромы, но могли свернуть в любом месте и в любую сторону. Соланж думала, что мир и вправду велик, и немало воды утечет, пока они отыщут государыню, если та еще жива.
— На мельницу, — распорядился Лэти.
Почти на выходе из священных рощ, на урвище, пылала наклоненная береза. Огонь лениво облизывал ее ствол, прислоненный к столбу из дикого камня. Огонь слизал с камня мох, открыв пронзительно белую сердцевину. Из-под арки между столбом и деревом змеями кивали огненные языки. Ручейками сбегал в низину талый снег, скворчала затлевшая трава. Рыжее пламя казалось бы радостью в зимней ночи, если бы Соланж не знала, что горит святилище Темной Луны, изменяющей дороги. И ведьма заплакала, понимая, кто была та, с кем она заговорила. Догадаться бы прежде! А теперь вопросы не заданы, и ответы сгорают, скручиваются вместе с ветками, снегом оплывают в огне.
15
Безумный город скалился выбитыми окнами и вывороченными дверьми. Шаги отзывались в них гулким эхом. Ястреб шел по улице между Саввой и Лэти, чувствуя ледяную твердость булыжника сквозь прохудившиеся сапоги. Город, знакомый до щербинки, до кошачьей шерстинки или синичьей трели, вложенный в картину-ключ, трогающий мягким снегом лицо. Ястреб шел по своей Кроме так твердо и уверенно, что никто бы и не подумал, что он ослеп.
За ночь пограничники успели сделать многое. Успели перевести в Крому с волшебной мельницы ведьм-учениц и переправить дальше, на Ястребиную заставу. Туда же через картину-ключ ушли уцелевшие семьи: бургомистра Хагена и стражников. На заставах было пока спокойно, там не случилось безумия, захлестнувшего Крому. И Черта молчит, не движется, не выплескивает из себя пришельцев и странные вещи. Лэти принес привет от кудрявого бородача Андрея, побратима Саввы. Андрей не пошел с Ястребом, потому как отлеживался после поединка с чужовищем. История вышла по-своему смешная. Когда Андрей месяц назад, не долечившись, вынужден был бежать из Кромы через картину-ключ, то выпал как раз посреди толпы напуганных и взволнованных ратаев. Разбираться в заполошных криках пришлось долго. Не сразу и понять удалось, что из Черты выбралось и быстро-быстро поползло под горку воняющее земляным маслом что-то. Вместо ног у него были колеса, замкнутые железной суставчатой полосой; туша овальная, а из туши косо торчал то ли длинный нос, то ли водосточная труба с нашлепкой на конце. Чужовище катилось, никому зла не делало, но все равно все встречные-поперечные порскали в стороны и бежали прятаться. Докатив до селения, тварь проткнула носищем овин и застряла, уткнувшись в бревенчатую стену. Андрею пришлось, собрав свое мужество, идти с сельчанами, тыкать в чужовище вилами, услыхать железный звук, а потом, обхватив руками болящую голову, долго и напрасно втолковывать, что это механизм. Ну, вроде, ветряк, поставленный на колеса. Мужество пограничника оценили, а в ветряк не поверили. Пока через село, размахивая руками, с криками не пробежали пятеро меленьких незнакомцев в черных одеждах и черных ушанках на голове. Ахая и лопоча не по-нашему, они откинули на чудище крышку — как в бочке с огурцами, сиганули внутрь, и тварюга с ревом, дымом и лязгом убралась задом туда, откуда пришла. Испуганный народ и скотину пришлось вытаскивать из таких щелей, что Андрей, добравшись до заставы, слег снова. Каким же страшным должен казаться им мир за Чертой, где, Лэти говорил, даже воздух другой. Он смердит земляным маслом и выхлопами повозок, и там с непривычки почти невозможно дышать. Лэти с Саввой сумели выжить за Чертой и вернуться. Пограничников нарочно учат гибкости разума, умению не теряться перед новым и невероятным. Среди людей ходят слухи, что они даже знают день и час собственной смерти. Это вранье, положим. То, что идет из-за Черты, настолько чуждо Берегу, что заранее невозможно угадать, смертоносно оно или нет… Стражников Кромы тоже кое-чему учили, и они вчера и сегодня помогали Ястребу с друзьями, делали, что могли. Но обстоятельства изменились слишком резко, власти города оказались не готовы. Ведьмы столь же гибки, как пограничники, но, похоже, утратили силу. А пыльные порождения пока еще прячутся в тень от прямого взгляда, но давление их ощущается все сильнее. Как будто паучьи лапки шуршат в голове, уговаривают забыться. Поддаться, ничего не предпринимать. И с этим вкрадчивым голосом справляться все труднее. Заледеневшая Крома была очень тихой. Как будто горожане почивали после затянувшегося до утра пира. На самом деле это было больное тягостное похмелье после крови, затаившиеся дома, обугленные стропила, вознесенные к небу, не погребенные мертвецы. К
