— Не спеши. Лечись. Я у Саввы живу, рядом, без тебя не уйду. И не забуду. Бирн, беловолосая ведьма, да, они ж поженились! Так вот, сдается мне, она тоже помнит — только молчит.
— Эй! Серега! — оборвал разговор оглушительный вопль дяди Сени. — Ируська в двери рвется! Давай сигай! Не все ж кричать, что замок заклинило. Она уже за слесарем пошла.
Лэти сжал руки Ястреба, коротко обнял:
— Ну, давай.
Подтолкнул в спину, помогая забраться на подоконник.
17
Этот мир оказался вовсе не мертвым, как им виделось из-за Черты. Просыпаясь по утрам, Ястреб ощущал совсем слабенькое его дыхание: как у скованного морозом, спящего дерева. А весне неоткуда было наступить.
Утренние уколы сегодня отменили, и он счастливо проспал это время, проснувшись только к завтраку, оттого, что Семен тщательно выскребал кашу из металлической миски, звеня ложкой, сопя и чмокая. Но почуял, что сосед проснулся, повернулся и пробасил:
— А тебя нынче не кормят? Бедняга. Первое дело мужику — хорошо пожрать.
Ястреб хмыкнул, потянулся, взбил кулаком квелую подушку, пахнущую лекарствами и прелой соломой. Под ребрами радостно отозвался каждым комом ватный матрас. Скрипнули провисшие пружины кровати.
— Не ерзай. Придут и повезут, как директора.
Семен с хлюпаньем выхлебал разбавленное до воды какао и замолчал. Слышались его сопение, тиканье наручных часов, шарканье за дверью. Звякало от ветра стекло и бормотало радио. Пришла, загремела шваброй нянечка. Завоняло хлоркой. Влетела, загремев дверью, сегодняшняя медсестра — Галочка. Споткнулась о ведро, звякнула дужка.
— Куды бежишь? Чего бежишь? — заворчала Трофимовна.
— Сергей Владимирович, — объявила Галя бодро. — На операцию. Выходите в коридорчик. Я вас под ручку возьму и дядя Сеня. А там на каталочку.
— Зачем? — удивился Ястреб. — На ногах держусь.
— Положено! — отрезала Галя. — Так… Трофимовна, что ж вы ему выдали?!
— А что?
— Дырка на спине, ужас. Кладовку откройте. Потерпите, Сергей Владимирович. Пижамку поменяем. А то Татьяна Арсеньевна меня съест.
Семен хмыкнул. Трофимовна укатилась со шваброй и ведром, ворча под нос. Ястреб терпеливо ожидал.
Без особых церемоний переодела Галюня пациента в новую пижаму, столь же ветхую, но, по крайней мере, целую. Заставила лечь и толкнула каталку. Та, подпрыгивая, покатила по неровностям больничного коридора — примерно так скачет по каменистой дороге телега. Последний толчок передался костям Ястреба от порога операционной. Там пахло по-другому, и движения совершались целеустремленно и деловито. Звякали инструменты, била о фаянсовую раковину вода. А разговоры, пока его перекладывали с каталки и привязывали к столу, велись отвлеченные. О ползущих вверх ценах, и что на границе перехватила партию туфель. Так если выйти на «ЗИПе», перейти и обогнуть баню, там совсем дешево. И ничего, каблучок и все такое… Шаги Татьяны Арсеньевны Ястреб узнал. Стремительные, легкие. Словно сквозняк прошел.
— Капельницу…
— Да уже, Тань Арсенна…
— Ну, как вы?
— Хорошо, — сказал Ястреб сухо. Неприятно было не видеть собеседника.
— Это хорошо, — похоже, Таня улыбнулась. — Сейчас сделают укол, досчитаете до трех, голова закружится, и вы уснете. — Галя! В трубку…
Голова действительно закружилась. А потом привиделась цветная, скручивающаяся спиралью радуга. Ястреба утаскивало в ее середину, и настойчиво повторялось какое-то слово. А какое — он забыл.
Глаза болели. Боль была не жгучей, но неприятной. И еще колотило от холода. Потом Семен объяснил, что так отходит наркоз. А язык никак не хотел поворачиваться во рту.
— Просыпайтесь! Просыпайтесь! — его несколько раз ударили по щекам.
— Н-не… сплю…
Очень скоро он оказался на кровати. Правая рука с ощутимой в вене иглой была привязана.
— Отвяжите…
— Капельницу сдвинете.
— Нет…
Галюня послушалась.
— Ну, жив, сосед? — выходит, его привезли в ту же палату, откуда забрали.
— Тише…
— Галка, не шипи! — Семен и не подумал приглушать бас. Ястреб выдохнул:
— Жив.
— И молодец.
Пограничник понял, что все лучше чувствует себя с каждым произнесенным словом.
— Пить ему дай! — распорядился сосед.
В пересохший рот капнула вода.
— Ишь ты, с ложечки поят, — хмыкнул Семен. Галюня фыркнула. А Ястреба попросила очень нежно:
— Потерпите… морфий можно только через два часа колоть.
— Иди, коза, еще одеяло притащи, вон как беднягу выколачивает, — дядя Сеня, шумно двигаясь и сопя, плотнее закрыл окно. Накинул на Ястреба собственное одеяло.
— Через три дня повязку снимут. А через неделю — швы. И выпишут тут же. Не боись.
— Да.
— Ты мужик хороший… Вот что…
Семен пошуршал в тумбочке, воткнул в уши Ястреба прохладные шарики, и что-то легкое положил на живот:
— Мне зять плеер принес. Песни у мужика странные, но мне нравятся. Слушай лучше, чем из штанов вылезать от нетерпения.
Семен чем-то щелкнул, и зазвучали голос и струны:
