не протолкнешься от тележек зеленщиков и молочников, старьевщиков, лоточников, точильщиков ножей и лудильщиков, нараспев голосисто предлагающих свои услуги; спешащих с полными корзинами с торга к очагам хозяек и служанок. Не слышны кудахтанье, хрюканье, цоканье подков, лошадиный храп, визг несмазанных колес и звонкий гомон. Только подвывал у самой земли ветер, больно колол песчинками вылезающие из коротких штанин ноги. А с другой стороны — и ладно: не нужно уворачиваться, извиняясь на ходу, кивая соседям; не потеряешь Сольвегу в толпе. Сашка несся до колотья в боку, и уже почти ее нагнал. Свернул за угол и, споткнувшись, замер. Сольвега лежала посреди мостовой, и трое в добротной неброской одежде мастеровых сноровисто, даже весело, затыкали ей рот и вязали руки. Сашки они не заметили.
— Ну, и чего уж твердили, что она такая страшенная ведьма? Легла и не пикнула.
— Чем ты ее?
Один из напавших горделиво помахал кожаным кошелем-«колбаской», в котором монеты умещались столбиком:
— Во, жалованье за три месяца.
Все трое заржали.
— И надо было стрелков становить, охраны сорок голов?.. Сдадим в ратушу, как зайку… — мужик мечтательно прикрыл глаза. Второй, с лисьей мордой, гыркнул:
— Вяжи, давай. Ведьмы хи-итрые…
Сашка понимал, что должен что-то делать: броситься на них, позвать на помощь… но язык словно прилип во рту, а слабость сковала руки и ноги.
— А красивая… да жива ли? — тот, что с кошельком, облизнулся. Как бы невзначай потрогал Сольвегину косу, обвел рукою щеку, шею и грудь… — Дышит вроде.
— Ага, дышит, — согласился лисомордый. А третий, молодой и носастый, зыркнул по сторонам: — Мы же никуда не спешим? Мы, того, следим как бы?
— Как бы следим, — лисомордый ощерился. — Ты, Петух, карауль.
Сольвега застонала.
— Лежи, голуба, — не слушая нытья Петуха, командир откинул алый подол и погладил обтянутое полосатым чулком круглое колено.
Загнанное глубоко-глубоко воспоминание, сковавшее до того Сашку, вдруг лопнуло и с ревом рванулось наружу, выплеснув двумя молниями из ладоней. Лисомордый и второй, с кошелем, пали сразу. Петух остался сидеть с выпученными глазами, из угла приоткрытого рта сбегала слюна. Сашка бросился к Сольвеге. Резанула жалость. Не так от лилового пятна у ведьмы на лбу, как — от упавшей с ноги и отлетевшей красной туфельки. Сашка застонал. Взял Сольвегу подмышки, перетащил на порожек, прислонил к стене. Убрал с лица разметавшиеся волосы. Сорвал с пояса лисомордого баклажку, зубами выдрал затычку и сунул в рот Сольвеге горлышко. Она глотнула, закашлялась, веки приоткрылись.
— Нельзя… Сёрен, не ходи…
— Что?
— Ведьм в болоте топят… тебе нельзя…
Сашка похлопал ее по щекам. Глаза ведьмы, до того мутные, вдруг сверкнули синими камушками. Она ощупала лоб, вырвала у Сашки баклагу, припав, всосала единым духом — как песок воду. Вытерла тылом руки кровавые губы.
— Ты ж мне соврал!! Это Сёрен башмак. Помоги встать!
Сашка повиновался.
— Что стоишь? Оружие возьми!
Сашка повиновался снова. Стараясь не заглядывать в мертвые лица, снял с убитых пояса с привешенными кордами, вытащил засапожные ножи. Сольвега, шипя сквозь зубы, застегнула один из поясов на себе. Сунула за него нож. Раздувая ноздри, полюбовалась трупами.
— Больше так не делай.
— Считаешь меня выродком?
Дохромав, она обула туфельку.
— Времени нет.
Общинный амбар за Торговыми рядами, выходящий торцом к дому Луны на Ущербе, был пуст; как выметен — утоптанный земляной пол. Только в воздухе витал запах костры. Девять стражников засады, маясь бездельем, сидели на корточках вдоль беленых стен, десятый со стропил пялился, высматривая, в незастекленные окошки или махал руками стрелкам, залегшим на соседней крыше. Те сигналили в ответ: «нет, никого». Опять наступала неподвижность. Клонило в сон.
Из сусека выскочила на середку амбара, задергала усами мышь. Оглянулась, точно недоумевая, какой леший ее сюда занес. Один из стражников лениво и неприцельно швырнул в мышку нож. Нож упал, царапнув землю. Глупая зверька окаменела. Тогда сотник, отличающийся от подчиненных лишь длиной усов да качеством кожанки, покрытой не круглыми клепками, а похожей на перья чешуей, выдвинул нижнюю челюсть и мяукнул басом. Мышь порскнула в закуты. Стражники засмеялись и тут же проглотили смех. Скрипнув, приоткрылись ворота: ровно настолько, чтобы пропустить отца-дознавателя, одетого в черное и с висящим на локте неизменным зонтиком с костяной рукоятью. Стражники подтянулись и, изображая рвение, выпучили глаза. Про отца-дознавателя ходила в Кроме недобрая слава, и боялись его едва ли не больше, чем того, что выпадет жребий идти к паутиннику. Слухи были смутны и противоречивы и тем страшнее.
Отец-дознаватель махнул рукой:
— Ну, что нового?
— Так тихо. Вышла — не вышла — не докладывался никто.
Дознаватель погрыз узкие губы:
— А уж должна бы. И так магистрат тянет, сколь возможно. Не топить же этих дур в болоте, в самом деле.
Стражники сохранили каменные выражения на лицах, один сотник позволил себе ухмыльнуться.
— Тихари доложатся, а мы свое дело знаем.
— И под сплетениями не пряталась — нам бы немедля дали знать…
Караульщик свесился со стропил, потирая глаза:
— Сверкнуло никак что-то. В той стороне, откуда ждем.
Засадники подобрались: началось.
— Повторить еще раз, как действуем!
— Баба эта будет пробовать чаровать из толпы. Она открыто ходит, да и времени ей не оставили. Стрелкам посигналят или сами ее увидят и выстрелами дадут знать, где она, заодно вынесут ее охрану. Тут наш черед. Берем живьем, мы отсюда, а оцепление развернется с болота да возьмет в кольцо, чтобы не ушла; на девок схваченных плевать. Дай знак!
Караульщик, до половины высунувшись в окошко, трижды крест-накрест махнул алым платком. Стрелки на крыше прицелились, а у болота, в оцеплении, десятники покачали протазанами: знак замечен и понят.
Ветер взметнул и погнал по пустырю коричневую пыль.
Сотник по выступам взобрался на балку, добежал и грудью налег на подоконник:
— Тихо стоят.
— Потому власть уважают.
— Мою бы дочку топили — я бы не молчал.
Дознаватель, будто расслышав, поднял голову с жестким профилем, желтая совиная зенка блеснула в полутьме.
— Го-товьсь!..
— Пока сплетения не творит — не трогать.
— К чему так изощряться? — подергал ус сотник. — Взяли бы в доме тихо-мирно…
— Пылевая ведьма уже взяла… в доме… да сдохла. Да и убежать оттуда можно не только в окна и двери. Выманить ее надо было, и подальше. И без помощи оставить. С ней пограничники.
