В тот день мы обедали вместе – в ипохондрии Серж вас превосходил – и я сказала ему вы хорошо выглядите. Как так хорошо выгляжу! Да я не сомкнул глаз всю ночь и хорошо выгляжу?! Может быть дело в пигментации?!
И вышел в туалет проинспектировать свой цвет лица.
Перед смертью он мне сказал, я хочу чтобы на моих похоронах не было произнесено ни единого слова.
Будьте любезны, будьте там и проконтролируйте.
Что же до музыки, мне бы хотелось Шумана, но не хотелось бы быть излишне романтичным.
Так если честно, господин Парски, что, Серж – не один из ваших персонажей?
Боюсь я, господин Парски, что Сержа мне ужасно не хватает.
МУЖЧИНА. Подумать только, я не знал Дебюсси столько лет!
За тридцать лет ни одной вещи Дебюсси.
Позавчера я более-менее разобрался с «Лунным светом».
Если учитель предложил «Затонувший собор», то был, наверное, под впечатлением моей игры.
Правильно, что снова сел за рояль.
Имело место созревание… Внутренний всплеск…
Как только Натали могла сказать, что Юрий музицирует лучше меня?
Вот дефект слуха!
Да, конечно, я не берусь за те же вещи, что господин Юрий Коглофф. Я не берусь за Скрябина, не играю «Веселый остров».
Я слишком люблю музыку.
А он играет даже «Скарбо».
И все фальшиво, все не в такт, и половину нот съедает.
Как старый еврей, беженец, играющий в кабаках.
Собственную мою дочь обвели вокруг пальца.
Она говорит что я не умею пользоваться педалью.
Она права.
Я кстати пользуюсь ей все меньше и меньше.
Мало пассажей, где требуется педаль.
Даже у Шуберта. У Шуберта прекрасно - я обхожусь в этом «Экспромте», так сказать, без педалирования.
Играю его очень чисто. Да, с педалью, конечно, идеально, если умеешь пользоваться. Но и без педали совсем неплохо, даже хорошо.
Юрий умеет пользоваться педалью.
Японка счастлива, когда Юрий садится к роялю.
Юрий играет для кого попало.
Ни капли целомудрия.
Чем больше он растягивает, тем милее японке.
Я ведь действительно могу приняться за «Затонувший собор».
Успехами я обязан двум обстоятельствам.
Во-первых я читаю лучше с каждым днем. Благодаря Баху я привык к разнообразию, скорости, опережению в левой руке.
А во-вторых мне удается себя слышать.
Легко слышать других. А вот самого себя слышать – в этом и есть самая большая трудность.
Надо сказать учителю, чтоб проработал со мной несколько «Лесных сцен».
Всегда чувствовал Шумана. Теперь созрел.
«Вещая птица», вот что надо мне сыграть.
Вот следующий мой кусок.
Был бы художником, нарисовал бы это женское лицо.
Лицо волнующее. Холодность… нет – безразличие волнующее.
Женщина, отдающаяся фантазиям.
ЖЕНЩИНА. Когда Серж перед смертью мне сказал, что хотел бы, чтобы на его похоронах играли Шумана , но что он боится показаться слишком романтичным, я рассмеялась.
Я рассмеялась естественно. Однако он мне сказал, как же вы можете смеяться? Вы разве сами не помните, когда вам оперировали бедро и вы были уверены, что не выйдете из наркоза, вы мне сказали, если вдруг умру, не публикуйте, главное, мой возраст в «Фигаро»!
Так кто же из нас двоих легкомысленнее?
Мы легкомысленны вплоть до того света.
Принять то факт, что существо, нами любимое, умрет.
Принять то, что мир не досчитается любящего нас существа…
Мои родители ушли.
Ушел любимый муж.
Умерло несколько друзей.
И умер Серж.
Принять то, что ты не властвуешь над временем и одиночеством.
Правильно решила, что надо покраситься перед отъездом.
В прошлый раз вышла слишком светлой, но в этот раз все получилось хорошо.
Правильно сделала, что одела желтый костюм. Совсем не холодно, я зря боялась, а придает таинственность.
И если бы этот дурак-писатель соблаговолил поднять на меня взгляд, увидел бы меня во всей красе.
Уже одно это приносит удовлетворение.
Вы правда думаете, что человек не изменился с каменного века?
Горю желанием у вас спросить. Вы утверждаете это на протяжении всего романа «Человек случая», и что же, вправду думаете, что развивалось только его знание?
Разве не вы придумали теорию, что знание не меняет ничего. Конечно, нет, но излагаете ее с такою горечью. Так горьки ваши чувства.
Что я рассказываю вам так настойчиво – хотя и тайно – про Сержа, так это потому что множество вещей ведут меня от вас к нему и от него к вам.
Как-то я позвонила ему в дурацком возбуждении после падения Берлинской стены. Он мне сказал, хорошо, да, ну и что? Это падение изменит людей к лучшему?
- В конце концов я спрашиваю себя, а не примешивалась ли толика ревности к его антипатии к вам; его наверное раздражало то, что я отыскивала в вашем творчестве черты его характера и его мысли – В другой раз он сказал мне о китайцах с площади Тяньянмень, плевать мне на студентов из Китая, мне больше по душе иранцы.
Предпочитаю транс правам человека.
Серж во всем чрезмерен, как Страттмер, и как вы.
Ни капли меры.
Притягательность, основанная главным образом на недостатках.
В какой тоске я собирала вчера чемодан!
А у мужчин похожая тоска?
Тоска сегодня утром.
Тоска на вокзале.
Женщина, путешествующая из Парижа во Франкфурт с единственной книгой– «Человек случая» - такая женщина глубоко печальна.
Хотелось бы, чтоб мне однажды объяснили, почему грусть набрасывается неожиданно, когда все вроде бы идет как надо.
