распростертыми крыльями. В 1548 году он отправил послов к императору Карлу V, прося у него помощи против турок и предлагая соединение греческой церкви с латинскою, а вместе с тем и прося у императора мужей ученых и художников. И Карл был бы не прочь отвечать взаимным дружеским расположением, если бы всему этому не воспрепятствовали любекские купцы, которые в то время почти одни исключительно производили всю торговлю в Московии с громадной выгодою. Так как мне нельзя будет в дальнейшем повествовании о Иоанне не упомянуть, хотя и против воли, с омерзением, о некоторых чудовищно бесчеловечных пороках его, то я надеюсь, что это не будет вменено мне в преступление Алексеем Михайловичем, сим доблестным государем, который так не похож на него, что никакой порок не может быть в какой бы то ни было степени приписан ему, и который освещает блеском необычайных добродетелей своих яснее самого солнца мрак своей северной страны. Итак, Иоанн, этот усерднейший гонитель одинаково всего честного и бесчестного, предводитель головорезов всего рода человеческого, новый мститель, даже за чувство сожаления, правил над подвластным ему народом, который он ставил на одну доску с дикими животными, не повелевая ими, а свирепствуя над ними. Мало того: он терзал также и чужеземцев и наполнил чуть ли не всю вселенную позорною славою своего тиранства. Не постыдился же некто сказать о сем палаче и приятеле шутов, что он не поколебался бы превратиться в дьявола, так как, отринув все человеческое, он ни во что не ставил весь род людской.
Брата и тестя он без всяких на то причин безбожно лишил жизни. Собственного сына, жертву своей жестокости, он удушил, хотя вскоре с терзаемой фуриями совестью, послал, обуянный внезапным раскаянием, 77000 золотых патриархам константинопольскому и александрийскому и монахам, стерегущим Гроб Господень, дабы они молитвами и священнослужением упокоили душу убитого. Висковатова, мужа, выдающегося между прочими своим красноречием и весьма заслуженного, он велел своим слугам разрубить почленно на части; когда же дьяк, движимый состраданием, отсек Висковатому срамные части для ускорения его кончины, то он приказал ему либо съесть отрезанное, либо же идти на казнь. Итак, тот изжевал это страшное яство, хотя оно тщетно становилось ему поперек горла, и спас себе жизнь тем же средством, которым причинил другому спасительную смерть. Новгород (посаднику коего он велел вступить в брак с кобылою и которого он все-таки в конце концов умертвил вместе с священниками и 3000 других жителей), Псков, Нарву, Ливонию и иные города и области он наполнил таким количеством умерщвленных изысканными способами казни, что попытка с его стороны составить им краткий список была бы тщетною, так как их не вместили бы в себе целые обширнейшие тома. Взяв крепость Виттенштейн - пусть это будет один случай, взятый для примера, из многих - он защитников ее привязывал к копьям, жарил на медленном огне, не говоря здесь уже о другом, не поддающемся описанию, мучении жителей Ливонии.
Так как слава о его жестокости все более и более распространялась повсюду, то северяне и некоторые другие русские племена отвратили от себя гнев тирана, добровольно сдавшись ему. Предприняв пять походов против татар и оказавшись до сего гораздо слабее их, он, наконец, с таким успехом поднял оружие, что обуздал и почти совершенно подчинил их, самых неукротимых людей, себе. В 1559 году Готард, последний магистр тевтонского ордена в Ливонии и первый князь Курляндии и Семигаллии, разбил в большом сражении московское войско и взял в плен главных их вождей. Это обстоятельство раздражило дух Иоанна, как бы острейшими жалами, на общую свирепость до того, что он, как бы в отмщение, поклялся тиранить всячески весь мир. В 1569 году турецкий султан Селим с 300 000 войском, усиленным еще перекопскими татарами, двинулся против русских до самой Астрахани. Тщетно продержав город в осаде и потеряв большую часть вспомогательных со стороны Каспийского моря войск, перебитых московами, он, наконец, голодом и несколькими поражениями, нанесенными ему кн. Серебряным, военачальником русских, поставленный в безысходное положение, постыдно бежал и схоронил остатки войск, поглощенных бурею, в Меотидском озере. В 1571 году Менгли-Гирей, хан крымских татар, взяв город Москву, довел Иоанна до того, что он обещал ему верноподданство и дань и дал даже грамоты на это. Но, получив обратно от него письменные условия вынужденного подчинения чрез воеводу, т. е. наместника своего, рязанского (которому хан безрассудно вручил для рассмотрения грамоты Иоанна, когда он отказался сдать Рязань), Иоанн немедленно собрал войска, снова напал на громадные полчища варваров и разбил их. Когда же в 1572 году послы перекопских скифов потребовали от Иоанна дани, то он велел 300 из их свиты казнить топором, начальников же посольства он отослал обезображенных, обрезав им носы, губы и уши, к таврическому царьку вместе с топором. Засим он непрерывным рядом побед подчинил себе Казань, Астрахань, пермяков, симбирцев, лапландцев, югорцев, булгар, все Заволжское царство и другие народы, частью в Европе, частью в Азии обитающие, и оставил своим потомкам обширнейшие владения, приобретенные оружием. Правда, весьма благоприятствовало ему в этом деле то обстоятельство, что многие татарские племена ушли к своим, успешно в это время воюющим на востоке, в Индии и Китае. В 1578 году шведы, воевавшие и заключившие мир с Иваном Васильевичем при королях Густаве и Ерихе, отняли при короле Иоанне Третьем у московов крепость Падису и некоторые другие места Карелии, а также и обе Нарвы. Но и с Сигизмундом Августом и Стефаном Баторием, непобедимыми королями польскими, вел Иван Васильевич крайне тяжелую войну. Стараясь кончить ее весьма желанным миром, папа Григорий XIII послал знаменитого Поссевина из ордена иезуитов, который в 1582 году чрезвычайно ловко умиротворил все. Перед этою-то войною, говорят, в городе Москве между прочими чудесными явлениями выпал снег с кровяными пятнами и упал с неба мраморный надгробный камень с надписью на неведомом языке - предзнаменование несчастий и призыв к покаянию. Далеко, однако, от того, чтобы смягчить каменное сердце тирана, это скорее еще более ожесточило его, и он велел разбить зловещий камень вдребезги. Равным образом он нисколько не уважал, так как душа его была порабощена отвратительнейшими пороками, общего у всех народов закона о неприкосновенности послов и священного оказания гостеприимства. С герцогом Магнусом, братом от второй матери Фридриха II, короля датского, которому Иван Васильевич дал в жены Марию, дочь брата своего Георгия, и которого он называл королем Ливонии, он обошелся крайне позорно, заставив его однажды проползти на коленях две тысячи шагов и выпить меду, смешанного с собственною его кровью. Стражу его он изрубил в куски и лишил бы жизни самого герцога, сорвав с него всякую одежду, если бы тот сам не спасся счастливым бегством. Намереваясь по заключении перемирия войти в Нарву, он сел в колесницу, на которой был устроен помост, и потребовал, чтобы его везли люди, а не лошади. Духовенству, обращающемуся к нему с мольбою о смягчении хотя бы до некоторой степени сурового нрава его, он лицемерно объявил, что отказывается от царской власти, и удалился в свой дворец или, вернее сказать, в свой монастырь, называемый Александровскою слободою, где неоднократно, облекшись вместе со своими приближенными в монашеское одеяние, совершал лицемерные церковные службы, в заключение коих обыкновенно следовало избиение нескольких заключенных. Выйдя оттуда, о чем его все коленопреклоненно умоляли, он с еще большим ожесточением стал всячески исступленно свирепствовать, придумывая, кроме прежних, еще новые способы истязания. Желая расширить город Москву, он устроил по ту сторону реки новые слободы под названием Налей, от глагола наливать, ибо желал, чтобы воины там свободно напивались допьяна. При нем англичане начали приезжать по Белому морю, и им была открыта гавань. Стоя уже почти одною ногою в могиле, сильно, но, кажется, слишком поздно, в последнюю минуту жизни, он, говорят, раскаялся, когда к крайнему ужасу присутствующих тело его уже стало разлагаться и издавать зловоние, и он к общей радости испустил дух, терзаемый фуриями и стонущий от угрызения совести, в 1584 году от Р. Х., 66 лет от роду, возвратив перед смертью свободу заключенным и освободив подданных от податей на десять лет. Телосложения он был вполне крепкого, роста высокого, глаза имел быстрые, но небольшие, нос - орлиный, лицо морщинистое и красное; высокомерный в обращении, с крепкою памятью, он никогда не смеялся, кроме как в опасности и во время своих свирепств, так что находился в наилучшем настроении духа каждый раз, как устраивал омерзительное избиение людей. Ум имел проницательный и быстрый; не знал меры одинаково ни в ненависти, ни в благосклонности, одинаково был жаден до славы, как и до богатств; гордости же был необычайной, до того, что требовал непременно выучить слона преклонять перед ним колени. В военное и мирное время предавался хвастовству и расточительности. Более всего его потешали охота и борьба пленников с дикими зверями, и он полагал, что имеет право терять время, проводя его за игральными картами или шашками. Преступною страстью был до того обуреваем, что, говорят, даже будучи уже при смерти, пытался изнасиловать [Ирину, жену сына Феодора] и постоянно пользовался чужими женами. Вид же добродетели придавало ему то, что он сам читал просьбы, выслушивал людей даже низкого состояния, строго преследовал чиновников за бездействие и жестокость, являлся по временам покровителем чужестранцев, которых допускал во дворец, предоставляя им свободу вероисповедания и богослужения,
