– Ну, у меня кое-кто соберется...
– Позвольте узнать, зачем?
– Мало ли зачем.
– Товарищ Семенов, приступайте. Покажите ему кузькину мать.
Жесткая, тяжелая ладонь легла на его правое ухо и огненно завертелась, словно точильный круг. Рябинин вцепился в дужку очков, чувствуя, как она нагревается вместе с кожей.
– Хватит, – приказал Гостинщиков.
– Ну, так зачем соберутся люди?
– Допустим, у меня день рождения...
– Не врет? – узнал Семенов у Гостинщикова.
– Сейчас узнаем. – И спросил вкрадчивым, сладким голосом, каким бабушки спрашивают внучат: – И сколько же вам годиков?
– Все мои.
– По-вторить! – весело приказал он Семенову.
Теперь абразивный круг огненно лег на левое ухо. Когда боль прошла и по ушной раковине растеклось тепло, Рябинин признался:
– Сорок. Ну и что?
– А нас пригласил? – спросили они в два голоса.
– И не подумаю.
– Влепить еще? – спросил Семенов у своего начальника.
– У него же только два уха, – глубокомысленно заметил Гостинщиков.
– Друзья приходят без приглашения, – тоже глубокомысленно изрек Рябинин и добавил сорвавшимся голосом:
– Братцы, я сейчас заплачу от радости...
– Давай вместе, – предложил Димка, улыбаясь во всю ширину своего широкого лица.
– Поплачьте, мужики, поплачьте, – буркнул Гостинщиков, нервно мотая колышек бородки на палец.
В носу Рябинина действительно защекотало... Пыль – от бумаг всегда много пыли, будь это старые газеты или протоколы допросов.
Видимо, чтобы пресечь всякие носовые щекотания, Димка Семенов размахнулся и двинул Рябинина по плечу так, что подскочил 'Уголовно-процессуальный кодекс' и пишущая машинка шлепнула букву. Затем он пропал под столом, защелкав там замками своего чемоданистого портфеля. Когда разогнулся, то в его руках оказалась большая прямоугольная коробка, перевязанная шпагатом и заляпанная сургучными печатями. Димка поставил ее на уголовное дело, на чистые бланки, на кодекс и с чувством выдохнул:
– Тебе, следопыт.
– Что здесь? – спросил Рябинин.
Они ждали этого вопроса, но ему было неважно, 'что там': да хоть принеси они ее пустой, эту картонку, похожую на увеличенную коробку из-под ботинок, – лишь бы пришли.
– Лунный риголит, – объяснил Гостинщиков.
– Алмазы, – уточнил Димка.
– И кусок земной мантии, – добавил Рэм Федорович.
– Ну, и мешочек золотого песку, лично мною намытого, – улыбнулся Димка.
– Братцы... – начал было Рябинин, но дверь открылась без стука, сильно, нараспашку, обдав их сквозняком. Так входил только Петельников.
Он уже стоял посреди кабинета – высокий, какой-то беспечный, в светлом плаще с неожиданно стоячим воротником.
– Здравствуйте, товарищи. Извините, но срочное дело...
– У нас тоже дела, – гордо произнес Гостинщиков, вставая.
Рябинин не удерживал, – инспектор зря не побеспокоит.
– Братцы, жду в восемь, и спасибо.
– За что? – удивился Рэм Федорович уже у двери.
– Не забыли...
– Дурак ты, – сказал на прощанье Гостинщиков.
– Ага, дурак, – подтвердил Димка, проваливаясь в коридор.
– Оригинальные ребята, – заметил инспектор.
– Мои ребята, – блаженно улыбнулся Рябинин.
И промелькнуло, исчезая...
...В каждом мужчине вижу друга. В каждой женщине – любимую.
Петельников пошел к двери, словно хотел вернуть их, его ребят, но у порога остановился и сказал, вроде бы тоже испытывая радость:
– Сергей Георгиевич, на происшествие.
– На происшествие? – тихо удивился Рябинин.
– А что? – удивился инспектор удивлению следователя.
Рябинин не ответил.
Счастливый сон забыл, что снился он следователю, который в день рождения может выехать на происшествие и просидеть этот день у трупа. Да ведь счастливый сон уже сбылся: была радость дома, и только что была радость в этом кабинете, а ждать после единственного сна многих радостей то же самое, что пробовать по одному билету проехаться несколько раз.
В машине инспектор молчал, уставившись в затылок шофера-милиционера. Отвернулся к боковому стеклу и Рябинин. По дороге на место происшествия они обычно не разговаривали, могли лишь перекинуться словами о самом необходимом. Но сейчас не было и этих слов. Петельников, видимо, ждал, когда следователь спросит о деле: далеко ли ехать, что случилось, есть ли подозреваемый?.. Рябинин же – нет, без обиды, а с каким-то щемящим недоумением – тоже ждал вопросов: ну хотя бы зачем у него соберутся геологи...
– Начальник просил нас зайти, – вяло сказал Петельников когда машина проезжала мимо райотдела.
Рябинин кивнул: если начальник райотдела просит зайти, то ехали они на происшествие чрезвычайное. Водитель затылком ли, в зеркало ли увидел этот кивок и свернул на узкий проезд к особняку, закрытому кустарником, который стал по-осеннему прозрачным...
Рябинин открыл дверь кабинета начальника райотдела и замешкался у порога – комната была полна народу.
За столом белела седая голова самого подполковника; он держал ее, как всегда, прямо и сурово, стараясь придать своему маленькому сухому телу некоторую габаритность, подобающую работнику милиции. Перед ним сидел прокурор района Беспалов, приглаживая на висках волосы-пружинки и метаясь рукой от носа к подбородку. Первой в ряду пристенных стульев расположилась следователь прокуратуры Демидова, она курила неизменную сигарету, стряхивала пепел на свой китель и смотрела на подполковника, как на мальчишку. Рядом с ней сидела, словно возлежала на стуле, помощник прокурора по общему надзору Базалова с пузатой импортной сумочкой на коленях. Затем рыжел головой инспектор Леденцов. Томно прислонилась к стене инспектор Кашина. Сидели другие инспектора и следователи райотдела...
Рябинин взглядом поискал свободное место и уже хотел идти в канцелярию за стулом, но начальник райотдела поднялся и тяжело объявил:
– Товарищи в районе случилось чрезвычайное происшествие. – Он обвел всех своим напористым взглядом, словно призывая каждого особо вникнуть в его слова, и сказал еще мрачнее: – Сегодня, точное время нами пока не установлено, исполнилось сорок лет Сергею Георгиевичу Рябинину.
И все захлопали, распугав официальность дружными улыбками.
Жаркая кровь бросилась Рябинину в лицо, обдала теплом грудь и увлажнила спину. Он стоял посреди кабинета столбом и глупо улыбался.
– Поскольку новорожденный не моего ведомства, – продолжил начальник райотдела, – и собрались у
