Пятно расползалось, как на промокашке. Оно уже с яйцо. Уже с крупную картофелину... Бледно- розовое, едва проступающее. Нет, заметное, алое. Краснеет... Уже до арбузной мякоти. Нет, до вареной свеклы. Да оно пышет жаром...
Рябинин вскинул голову – лицо Калязиной морщилось от боли.
– Жжет, – тихо сказала она.
– А вы того... ликвидируйте.
Она закрыла ожог платьем и убрала руку. Рябинин схватил папку, залистав бумаги и зарываясь в них растерянным взглядом. Что-то надо сделать или сказать... Например, расхохотаться как от веселого фокуса. И не смотреть ей в лицо, затянутое наглым торжеством, которое было и тогда, с этой спичкой.
– Сегодня хорошая погода, – негромко заметила Калязина.
– Да, тепло.
– Паутина летает.
– Это от пауков...
Она шумно встала. Теперь ему придется поднять голову и встретиться с ее глазами.
Но Калязина не торжествовала, устремив свой темный взгляд поверх его макушки, за окно. Ее нос мелко и неприятно вздрагивал, как у кролика. Она принюхивалась. К чему? Рябинин ждал – побежденные ждут.
– Пахнет дымом, – неуверенно сказала она.
– Не чувствую, – вяло возразил Рябинин.
– Где-то горит...
Он промолчал, испытывая только одно желание: скорее бы она ушла.
– Вижу ясное пламя...
– Где видите?
– Далеко, за городом.
– За городом?
– Да, в поселке Отрадное.
Она уже не дергала носом, а широко открытыми глазами смотрела за город, за дома, за горизонт, где был этот поселок, – до него ехать минут сорок электричкой.
– Ну и как горит?
– Высокий огонь. Мне жарко...
Рябинин теперь уже не знал, видел ли он, показалось ли ему, но по ее напуганным щекам жарким мигом блеснул далекий и красный отсвет. Она вздохнула, отстранясь от него, от окна и от этого пожара.
– Сергей Георгиевич, я вам позвоню...
И ушла не как победительница – тихо, бесплотно прошуршав к двери.
Рябинин потер ладонями щеки. Брился, а шуршит. Что-то он хотел сделать... Нет, не очки протереть. Нет, не чай пить. Не к Беспалову, не в канцелярию. Не Калязиной звонить – она ведь была. Но звонить... Он протянул руку к трубке и, раздумывая, набрал ноль один.
– Товарищ дежурный! Следователь Рябинин. Сегодня пожары в городе были?
– Один, да и тот без огня... У мужика диван истлел.
– А в поселке Отрадном ничего не горело?
– В Отрадное только что выехали две машины. Сарай с хламом горит. А вы как узнали?
– При помощи ясновидения, – серьезно ответил Рябинин.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Следователь похож на рыбака, решившего избавить озеро от хищной рыбы. Он забросил свою сеть и осторожно тянет на берег. Хищная рыба бьется на песке. Но сколько, сколько всего приволокла эта сеть попутно! Тут и еще одна хищная рыбка, и водоросли, и раковинки, и дырявый ботинок, и телепатия...
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Пыталась ли я выйти замуж еще раз? Пыталась, но всех претендентов подвергала тестированию. Тест элементарный – прогулка по городу. Вот как проверила я одного инженера...
Такси не нашел. В кино билетов не достал. На хороший ресторан у него не было денег. Зато в кафе брал все, что предлагал официант, который его на пятерку и обсчитал. Вывод: специальность не прибыльная, а характер не пробивной. Помахала ему на прощание японским зонтиком... Да и зачем мне муж, если я решила сделаться богом? Боги одиноки.
Стала ли я женщиной легкого поведения? А бывают мужчины легкого поведения? Женщиной легкого поведения называют ту, которая ведет себя так же свободно, как и мужчина. А у нас, слава богу, равноправие.
С л е д о в а т е л ю Р я б и н и н у. У меня в жизни был один необъяснимый случай. Однажды туристским лагерем стояли мы в горах. Ночью снится, что в мою палатку входит покойная мать, трясет меня и кричит, как в детстве: 'Витька, вставай!' Я открыл глаза. В палатке никого нет, но сон был такой реальный, что я оделся и вышел пройтись. Только отошел от палатки метров на сто, как раздался жуткий грохот и камень, величиной с избу, прокатился с горы по моей палатке. Все в щепки и клочья. Другие же палатки лишь обдуло ветерком. Никакими земными законами этот случай не объяснишь.
Уважаемый гражданин Алексеенко! Все-таки описанный вами случай можно объяснить именно земными законами. Скорее всего, перед падением камня было какое-то движение пород, и ваше ухо опытного туриста его уловило. Возникшая тревога в сонном мозгу причудливо соединилась с памятью о матери – вот и сон.
Петельников мельком оглядел девушку, стоявшую напротив. Привлекли большие глаза, а вернее, их недвижная пустота, обращенная к людям. О чем она думает? О каком-нибудь Славике, переставшем звонить; об институте, в который не поступила; об осеннем пальто, сданном в ателье; о матери, перенесшей инфаркт?
Девушка пришла в себя, разбуженная его пристальным взглядом. Голова слегка откинулась. По губам прошло незримое движение, отчего они утратили усталую жесткость. Это же движение коснулось и щек, с которыми вообще ничего не произошло, но они стали другими, вроде бы дрожащими от какой-то тайной страсти. Глаза – откуда он взял недвижную пустоту? – смотрели на инспектора прямо, обдавая своей жаркой темнотой. И Петельников понял, что нет у нее Славика, не поступает она в институт и, может быть, не шьет себе пальто в ателье... И ей под тридцать.
Инспектор перевел взгляд на дверь, шевельнув плечами. Она поняла – тоже здесь пересаживалась – и поспешила к выходу, чтобы его опередить. Она проверит: верно ли, что ему понравилась; тогда он должен пойти за ней в другой вагон. Маленькие хитрости одиноких женщин...
Петельников пошел. В другом вагоне они встали почти рядом. Она смотрела на инспектора, лишь иногда рассеиваясь взглядом по ненужным ей лицам. Теперь с ее щек и губ опала загадочная строгость, и они как-то зажили, даже задвигались, готовясь к улыбке. Нужен был повод.
Но Петельников опять посмотрел на дверь и переступил с ноги на ногу, ему выходить. И она опять поняла, собравшись, как птица перед прыжком с ветки. В тот десяток секунд, в которые поезд подходил к остановке, ее лицо успело пережить сомнение, нерешимость, сожаление – все мигом, вскользь. Не ее остановка. Но инспектор нацелился плечом на дверь, посмотрел ей в самые глаза, сверху вниз, и мысленно предупредил: 'Выхожу!' Она решилась... Он пропустил ее вперед, как и в тот раз. И шел сзади подземным переходом, стоял ступенькой ниже на эскалаторе, почти наступая ей на пятки в вестибюле...
На проспекте она оглянулась – ему пора было подходить и знакомиться. Но инспектор тщательно застегивал плащ. Тогда она достала из сумочки берет и начала его надевать – неспешно, смотрясь в зеркальце, посреди людского потока. Но у Петельникова был еще пояс.
Кончив с беретом, она недоуменно осмотрелась, увидев, может быть, последнюю зацепку – ларек с жареными пирожками. Очередь небольшая. Она встала и ясно глянула на Петельникова, улыбнувшись как старому знакомому. Инспектор притормозил свой начатый ход ровно на столько, чтобы тоже ответить приятной улыбкой. И прошел мимо – по самому краю панели, где посвободнее, в свободном плаще, сунув руки в свободные карманы. Он спешил в прокуратуру.
Путь до нее теперь был чем-то омрачен. Неужели из-за этой девчонки? Они даже не заговорили.
