администрацией Пушкинского Дома. Может быть, у кого-нибудь есть связи с правительством, и Вы с Вашей энергией и отзывчивым сердцем уговорите их принять участие в горькой судьбе ее и хоть временно найти ей приют в каком-либо санатории. Они так переполнены, что частным лицам этого невозможно достичь. Сама я не в силах приехать в город, так как после этих тревожных известий у меня возобновились сердечные припадки, и я чувствую себя очень нехорошо.
Если есть возможность — помогите последней в живых дочери бессмертного поэта.
Еще раз извиняюсь за дерзновенный призыв и прошу верить моему глубокому искреннему уважению.
Преданная Вам Александра Арапова.
Гатчина, Проспект Павла I, 34, 10 июня 1918»{1158}.
Со всей очевидностью можно предположить, что «внезапное горе», о котором пишет А. П. Арапова, связано с ее сыном Андреем.
Накануне он как адъютант великого князя Михаила Александровича был расстрелян в Петрограде.
Внуку Натальи Николаевны Ланской — Андрею Ивановичу Арапову, было всего 46 лет. По этой ветви род Араповых пресекся, поскольку «Анди», как всю жизнь звали его домашние, так и не успел обзавестись семьей.
Однажды Александра Петровна написала об опасениях Натальи Николаевны: «…Мать твердо уверовавшая в предвидение Пушкина, убеждена была, что не обойдется без революции и резни на улицах. <…> Мать… страшилась революции, наподобие французской, — столь близкой ея поколению, и всегда твердила, что у нея одно желание: не дожить до ея кровавых ужасов. Оно исполнилось…»{1159}.
В ночь с 12 на 13 июня в Перми был учинен самосуд, в результате которого великий князь Михаил Александрович и его секретарь Николас Джонсон были убиты. Затем была пущена дезинформация о якобы совершенном ими побеге. Организатором самосуда был председатель поселкового Совета Г. И. Мясников, а участниками произвола — начальник милиции Перми В. А. Иванченко с ведома председателя Губчека П. И. Малкова и помощника комиссара милиции В. А. Дрокина.
Вопрос: «Уезжать или оставаться?» был в то время для Араповых, несомненно, основным. Брат «Анди» — Петр Иванович Арапов, всем знакомым офицерам, звавшим его в эмиграцию, отвечал четко и определенно: «Я родился в России, в России и жить останусь».
Но М. А. Гартунг все же уехала, правда, недалеко. Она вернулась в Москву, где у нее не было даже своего угла, как не было и средств к существованию. Одинокая и потерянная, она часто уходила из квартиры, которую сняла в доме на Спиридоньевской, к памятнику Пушкина на Тверском и подолгу сидела там в скверике, у ног своего прославленного бронзового отца, думая о чем-то своем.
А ее сестре — А. П. Араповой, жизнь готовила новые страшные испытания: после того как она потеряла младшего сына, был арестован и старший.
Правнук Александры Петровны — А. П. Арапов, рассказывал:
«Мама вспоминала, как однажды ее отец находился под арестом в Петропавловской крепости и, когда его вывели на прогулку, к нему вдруг подошел некто в „кожанке“ и обратился привычным: „Ваше превосходительство!“ Подняв на него недоуменный взгляд, П. И. Арапов узнал в этом „комиссаре“ того, кто совсем недавно был его денщиком…»
Справедливости ради стоит отметить, что эта неожиданная встреча помогла генералу Арапову избежать участи своего младшего брата «Анди» и многих других «из бывших». Вскоре он был освобожден, хотя угроза повторного ареста была постоянной.
Его единственная сестра Лиза в 50 лет осталась вдовой: муж ее, Николай Николаевич Столыпин, еще в недавнем прошлом статский советник, «умер в Петрограде от голода в 1918 году». Ему было 58 лет.
В Пензе как заложник был расстрелян Мокшанский уездный предводитель дворянства, племянник Александры Петровны — кавалергард Николай Александрович Арапов (1871–1918). Он доводился троюродным братом ее сыну Петру и был его ровесником.
А. П. Арапова теперь жила в Гатчине в семье старшего сына в его собственном доме, опасаясь тронуться с места, пребывая в страхе новых арестов и расправ, помышляя об отъезде в деревню, в свою Воскресенскую Лашму, еще не зная, как варварски обошлась с нею новая власть, объявившая «мир — хижинам, войну — дворцам».
Так, в бессмысленном и беспощадном пламени революции сгорело дотла не только имение Пушкиных — Михайловское; сгорело Тригорское, сгорели тысячи и тысячи дворянских усадеб. Разоренные гнезда России… Большинство из них навсегда исчезли с лица земли. Для обитателей этих некогда ухоженных имений жизнь превратилась в ад.
Выбирать не приходилось: новым властям отдавали всё, в том числе и памятные семейные вещи. Так, Е. Н. Бибикова в 1918 г. сдала портрет с изображением двух своих теток — родных сестер отца: Ольги и Варвары Араповых (кисти художника И. К. Макарова). Сдала и свой детский портрет, тоже кисти Макарова, где она была изображена с сестрой Наташей.
Впоследствии в Пензенской картинной галерее рядом с этими портретами оказался и портрет матери, Елизаветы Петровны, урожденной Ланской, написанный в 1879 г., а также портрет ее деда — А. Н. Арапова. Когда-то этот дед подарил ее родителям к свадьбе французский мебельный гарнитур, который тоже был реквизирован.
Сама же Елизавета Николаевна, потеряв мужа — Виктора Дмитриевича Бибикова, который был одним из последних пензенских губернских предводителей дворянства (шестидесяти лет он умер от тифа в Екатеринодаре в 1919 г.), осталась с 9-летним приемным сыном Дмитрием и была вынуждена уехать к своим родственникам — тамбовским Араповым в их имение Арапово, вскоре переименованное в Красносвободное.
Ее внучатая племянница А. М. Черевко, со слов своей бабушки, Елизаветы Петровны Бушек, говорила: «После революции Елизавета Николаевна жила у нас на Тамбовщине».
О том, что происходило в это время в имении пензенских Араповых — Воскресенской Лашме, рассказал А. А. Цветков — правнук бывшего управляющего имением Зенькевича:
«В начале 1919 года все, что было связано с именем Араповых, стирается с географических карт. Тумаевская экономия переименовывается в Красную Пресню, деревни Дурасовка и Самодуровка — в Садовое и Подлесную. Наконец, место, где в Лашминской усадьбе стоял барский дом, буквально запахивают. На довоенном плане районной больницы так и обозначено: „пашня“».
В том же 1919 году железнодорожная станция Арапово, как и Воскресенская Лашма, были объединены и переименованы в Ковылкино в честь члена коллегии народного комиссариата путей сообщения и коллегии ВЧК С. Т. Ковылкина и несут это имя по сей день. В городе этом всего три памятника: Ленину, Дзержинскому и Ковылкину.
«Вы назначены Советом Обороны председателем Особого Комитета по проведению военного положения на железных дорогах и заведующим транспортным отделом ВЧК… Предсовобороны Ленин»{1160}, — такая телеграмма пришла из Москвы на имя С. Т. Ковылкина.
От имения Араповых не осталось ничего… кроме письменного стола. Кто сидел за ним и о чем размышлял — теперь неизвестно. Известно лишь, что этот «стол — единственно сохранившаяся подлинная вещь из араповского имения», — со слов Л. Н. Дворниковой, директора краеведческого музея г. Ковылкино в Мордовии, расположенного по улице Большевистской, дом 19…
«Во время Первой мировой войны моя мама — Елена Георгиевна Карпенко, урожденная Клодт фон Юргенсбург, доводившаяся двоюродной внучкой скульптору П. К. Клодту, с подругами — сестрами Верой и Еленой Майковыми (внучками поэта Аполлона Николаевича Майкова (1821–1897). —
