довольно долго знал русского поэта… все, что было в нем хорошего, вытекало из сердца…»{528}.
Граф Ксавье де Местр — князю Д. И. Долгорукову.
«…Вечера мы проводим в семейном кругу. Часто две племянницы моей жены — г-жа Пушкина и ее сестра — приходят дополнить наше небольшое общество. Первая из них, вдова знаменитого поэта, очень красивая женщина, а сестра ее, хотя и не так одарена природою, однако, тоже весьма хороша»{529}.
С наступлением осени семейства Пушкиных и де Местров вернулись в Петербург и опять поселились в одном доме. На сей раз в доме Адама на Почтамтской улице. Пушкины — снова на первом этаже, супруги де Местр (вероятно, вместе с молодыми Фризенгофами) — на втором.
Наталья Николаевна, оставаясь верной себе, по-прежнему не появлялась в свете, а бывала только в салонах родственников и у самых близких ей людей: де Местров, Строгановых, Карамзиных, Мещерских, Вяземских, Валуевых…
Постоянным посетителем салона Карамзиных стал М. Ю. Лермонтов. Впервые посетив их дом 2 сентября 1838 года, 5 сентября он уже был приглашен на именины младшей дочери историографа Елизаветы Николаевны (9.II.1821–12.VIII.1891), которые праздновались в Царском Селе.
29 октября 1838 г. Лермонтов читал у них своего «Демона».
Свое первое впечатление от знакомства с поэтом Софья Николаевна выразила словами: «Он очень мил». «Присутствие Лермонтова всегда приятно и живо»{530}, — писала она уже 30 июля 1839 года. А 6 августа Софи вместе с поэтом и сестрой Лизой участвовала в верховой прогулке.
Как и в былые времена, в салоне Карамзиных часто бывали вернувшиеся из-за границы А. И. Тургенев, сестра В. Ф. Вяземской — Л. Ф. Полуектова, а также все семейство Вяземских-Валуевых.
Известно, что 12 сентября 1839 г. у Карамзиных Михаил Лермонтов читал отрывок из романа «Герой нашего времени». В числе его слушателей был А. И. Тургенев. В тот же день, вечером, Лермонтов был у Валуевых, где снова собрались Александр Иванович, Полуектова и где 24-летний Александр Карамзин «смешил до конвульсий» всех присутствовавших. Была ли в этот день на чтении романа Наталья Николаевна — неизвестно. Но вполне вероятно, что знакомство Лермонтова с нею могло состояться именно в этом кругу.
Несмотря на то, что Лермонтов очень высоко ценил Пушкина и служил в одном полку с братом Натальи Николаевны — Иваном Гончаровым, знакомство с нею не вылилось в дружбу или хотя бы привязанность, и еще долгое время их взаимоотношения отличали холодность и отчужденность.
М. Ю. Лермонтов возвратился в Петербург после первой кавказской ссылки в апреле 1838 г. По ходатайству своей бабушки Е. А. Арсеньевой он был прощен и переведен вновь в лейб-гвардии Гусарский полк, расквартированный в Софии под Царским Селом, куда и прибыл 14 мая. В конце августа 1838 г. в Царском Селе Михаил Юрьевич познакомился с семейством Карамзиных. Особенно подружился Лермонтов со старшей дочерью покойного историографа Софьей Николаевной, которая, будучи на 12 лет старше, всерьез увлеклась поэтом. Лермонтова всегда тепло принимали в этом доме. Он охотно участвовал в затеваемых Софи домашних представлениях, сопровождал ее во время великосветских кавалькад. Сблизился он и с ее братьями, Андреем и Александром Карамзиными, служившими в лейб-гвардии конной артиллерии, стоявшей, как и Гусарский полк, в Царском Селе, где Карамзины издавна снимали дачу.
К этому времени относится портрет работы неизвестного художника, на котором изображены Лермонтов и Андрей Карамзин.
Именно в салоне Карамзиных состоялось знакомство корнета Лермонтова с Александрой Осиповной Смирновой (Россет), с которой у него сложились простые и непринужденные отношения. Лермонтов был дружен и с поэтом Иваном Мятлевым, позднее — и с поэтессой Евдокией Ростопчиной, которую он знал с юношеских лет и звал просто «Додо»[105], посвятив ей, как и А. О. Смирновой, свои стихи.
Еще 4 ноября 1838 г. Софи извещала находившуюся за границей сестру Екатерину Мещерскую о встречах с Лермонтовым: «В субботу (29 октября) мы имели большое удовольствие послушать Лермонтова (который обедал у нас), прочитавшего свою поэму „Демон“ …сюжет новый, полный свежести и прекрасной поэзии. Поистине блестящая звезда восходит на нашем ныне столь бледном и тусклом литературном небосклоне…
Вчера, в четверг провела у нас вечер Сашенька Смирнова вместе с Лермонтовым»{531}.
Та же Софи писала сестре Екатерине, но уже в 1839 году, о «вольных анекдотах госпожи Смирновой» — о пристрастии Александры Осиповны к светским сплетням, к откровенной грубости и цинизму в речи, переступавшей грань дозволенного: ее категоричные оценки «крупной солью светской злости» оживляли разговор, как писал когда-то Пушкин. Впрочем, она и сама осознавала это и однажды на замечание, сделанное ей Н. Д. Киселевым, призналась: «Вы правы, Гоголь мне говорил то же самое, он называл это: гнилые слова»{532}.
Однако это вовсе не мешало Лермонтову зимой 1838–1839 и 1839–1840 гг. часто бывать в доме у Смирновой. А. П. Шан-Гирей свидетельствовал: «По возвращению в Петербург Лермонтов стал чаще ездить в свет, но более дружеский прием находил в доме у Карамзиных, у госпожи Смирновой и князя Одоевского»{533}.
Однообразие жизни Натальи Николаевны Пушкиной и Александрины Гончаровой в конце 1839 года лишь иногда нарушалось визитом кого-то из родных и близких людей.
Из письма Н. Н. Пушкиной:
«…Вчера я была очень удивлена: приехал мой свекор. Он говорит, что ненадолго, но я полагаю, что все будет иначе и он преспокойно проведет зиму здесь»{534}.
Иван Николаевич Гончаров — брату Дмитрию в Полотняный Завод.
«…Что сказать тебе о подноготной нашего семейства, которое я только что покинул; к несчастью, очень мало хорошего. Таша и Сашинька не очень веселятся, потому что суровое и деспотичное верховное правление не шутит[106], впрочем, в этом нет, пожалуй, ничего плохого, и я предпочитаю видеть, что есть кто-то, кто руководит ими, чем если бы они были одни в Петербурге, тогда было бы еще хуже. Они мало выходят и проводят почти все вечера в гостиной тетушки Местр, хотя и богато обставленной и хорошо освещенной, но скучной до невозможности. Бедная бывшая молодая особа (С. И. де Местр. —
В 1838 году в Россию приехал шведский художник Шарль Петер Мазер (1807–1884). Служа учителем рисования, он занимался и портретированием. Так, в 1839 году, поселившись в доме московского друга Пушкина Павла Воиновича Нащокина, художник выполнил парные портреты супругов Нащокиных. По заказу и при активном содействии Павла Воиновича был написан и портрет Пушкина, хотя встретиться с самим Поэтом художнику не довелось. Но судя по документам, Мазер неоднократно бывал у его вдовы в Петербурге, видел прижизненные портреты Пушкина, его личные вещи, предметы быта, детали интерьера. Художник изобразил Поэта в его любимом домашнем одеянии: красном в зеленую клетку архалуке. Том самом архалуке, который Наталья Николаевна после дуэли подарила Нащокину. Поскольку портрет писался в доме Нащокиных, то в качестве живой модели позировал сам Павел Воинович, и Мазер невольно придал лицу Поэта черты Нащокина.
Его жена, Вера Александровна Нащокина, впоследствии вспоминала:
«…Пушкин был невысок ростом, шатен, с сильно вьющимися волосами, с голубыми глазами необыкновенной привлекательности. Я видела много его портретов, но с грустью должна сознаться, что ни
