– Мы, в смысле Tiki-foa, не совсем религия. В политологической прессе нас обычно называют идеологией. Но, ты в чем-то права. Лидеры евро-христианства и ислама считают Хартию и Tiki-foa (цитирую) «новой опасной и агрессивной религией».
– Насколько я знаю, – заметил Дюги, – Папа Адриан VII дезавуировал это заявление.
– Типа, у него проблемы, – заключила Люси, – Не поделил поляну с исламистами.
Доминика присела рядом с ней на расстеленную на песке тонкую циновку.
– Ты уверена, что человек хочет с кем-то мириться, только если у него проблемы?
Юная меганезийка пожала плечами.
– Мы же про Папу Римского. Он мирится, только чтобы уменьшить линию фронта.
– Как ты сказала? – удивилась француженка.
– Ну, это как в комп-игре, – пояснила Люси, – Когда у тебя слишком много активных врагов, надо с кем-то помириться, или еще лучше, вступить в союз, а иначе у тебя не хватит ресурсов воевать на таком большом фронте, и тебя заколбасят.
– Ты совсем не веришь в добрые намерения? – спросил Марне, – Например, такие, как желание людей сотрудничать для освоения космоса. Это же общая задача, разве нет?
– Общая для кого?
– Для всех людей, – пояснил вице-директор ESA.
– Ну, – удивленно произнесла она, – какие у меня могут быть общие задачи с аятоллой тегеранским, с вонючим арабским шейхом, или с евро-христианским миссионером?
– А ты когда-нибудь общалась с миссионерами?
– Зачем? – спросила она, – Я проходила их книжки в школе, по безопасности.
– А представь, – сказал Филибер, – что у миссионера есть дочь, твоя ровесница. Ты бы могла с ней подружиться, вы бы ездили друг к другу в гости, играли во что-нибудь…
Люси вздохнула, сунула руку в карман лежащей рядом жилетки Хагена и вытащила сигарету и зажигалку. Прикурила. Снова вздохнула.
– Знаете, док Клод, будет лучше, если вы прямо скажете, к чему клоните.
– Прямо… – задумчиво повторил он, – Да, наверное, ты права. Я клоню к тому, что не очень правильно делить людей на заведомо-хороших, с которыми можно дружить, и заведомо-плохих, с которыми можно только воевать.
– Есть человек – функционер определенной корпорации, – медленно проговорила она, глядя ему прямо в глаза, – У корпорации есть программа. Эта программа направлена против моего образа жизни. Этот человек ее выполняет. Он может быть хороший или плохой, это не имеет никакого значения. Он просто мой враг.
– Ответ понятен, – Филибер кивнул, – остались детали. Вот я католик. Римский католик, как у вас говорят. Я приехал в вашу страну. Что из этого следует?
– Ничего, – ответила Люси, – Половина французов считает себя римскими католиками.
– Хорошо, а если я приеду проповедовать, как миссионер?
– Оно вам надо? – спокойно спросила она.
– Ну, допустим, – сказал он.
Юная меганезийка вздохнула и затянулась сигаретой.
– Я сожалею, док Клод… Ничего личного.
Подошел Хаген, он нес перед собой пластиковый тазик с горой вареных креветок.
– Люси, что за на фиг!!! Дядя Микки мне когда-нибудь оторвет голову!
– Хаг, я просто прикурила для тебя сигарету, – ответила она, глядя на него чистыми и честными глазами, – А затянулась один раз. Типа, рефлекторно.
– Рефлекторно, – фыркнул он, поставил блюдо на циновку посреди компании и забрал горящую сигарету, – Кстати, мерси.
– Угу. А как ты думаешь, Хаг, из дока Клода может получиться миссионер?
– По ходу, нет. А вы собрались на религиозную работу, док Клод?
– Нет, – француз улыбнулся, – Я просто ставил такой мысленный эксперимент.
Гастон Дюги довольно точно воспроизвел свистом стартовую музыкальную фразу из «Интернационала», после чего произнес.
– Было бы очень интересно услышать ваш комментарий сен Митиата.
– О чем? – спросила она.
– О политической доктрине. Об отношении к миссионерам и функционерам. Хочется понять, что происходит между вашим правительством, правительством Франции и, скажем так, крупнейшими европейскими и мировыми религиозными течениями.
Рокки взяла с блюда креветку, перебросила из ладони в ладонь, и положила назад.
– Еще слишком горячая. Пока остывает, я как раз успею сделать краткий доклад. Ваш вопрос, Гастон, состоит из четырех частей. Первая – самая простая. О функционерах. Отношение к ним определяется Хартией и постановлениями суда. Правительство тут только исполнитель. Если суд признал некую корпорацию враждебной, то ни один ее функционер не может открыто въехать в Меганезию. Если же он въедет скрытно, то, вероятнее всего, его поймают и поступят с ним, как с диверсантом.
– Расстреляют? – уточнил француз.
– Не исключено, – подтвердила она, – Вы можете посмотреть прецеденты на сайте Верховного суда, там архив с рубрикатором. Вторая часть. Позиция правительства Меганезии в отношениях с Францией. Она диктуется действующим социальным запросом. Foa желают получить широкий доступ к космическим ресурсам за очень небольшие деньги. Команда координатора Ясона Дасса обязалась это выполнить. Как видите, это организуется путем привлечения различных космических агентств и корпораций в перспективные проекты… Или с их собственными перспективными проектами, как в случае «Марсианской каравеллы». Ясно, что в некоторых случаях, участие космических агентств обусловлено некоторыми политическими условиями. Пример такого условия: вооруженные силы Меганезии или ее союзных автономий, поддержат соответствующее правительство в недорогой локальной войне.
Доминика Лескамп тряхнула головой, будто сбрасывая оцепенение.
– Откровенно, черт возьми!… И как велика война, за которую наше правительство рассчиталось переброской «Каравеллы» на вашу территорию?
– Это третья часть ответа на комплексный вопрос Клода, – сказала Рокки, – Каковы интересы правительства Франции? Первый, самый очевидный интерес: удержать, укрепить, а, по возможности и расширить плацдармы на северо-западе Индийского океана. Эта задача успешно решается. Второй, связанный с первым: ослабить в этом регионе позиции геополитических конкурентов. Британский Чагос. Задача решена.
– Можно подумать, Чагос сам по себе был не нужен Меганезии, – буркнул Фрэдди.
Рокки утвердительно кивнула.
– Разумеется, правительство Дасса извлекло из Чагоса дополнительную выгоду. Это законный профит подрядчика в любой сделке. Третий интерес, менее очевидный, в европейском регионе. Правительство Франции оказалось в сложной ситуации из-за возрастающего исламского присутствия. С одной стороны, всем понятно, что ислам является деструктивным фактором для страны. С другой – правительство не имеет возможности резать священных коров толерантности и религиозного равноправия. Желательно, чтобы их зарезал кто-то другой, а правительство объявило бы по этому поводу ритуальный траур. Здесь мы мягко переходим к последней части вопроса уважаемого Клода: отношения с мировыми религиозными течениями.
– Минутку, – вмешалась Жанна, – Это значит, что католический фестиваль в Париже должен превратиться в бойню?
– Насколько я понимаю, таков один из возможных сценариев, – сказала Рокки, – есть, разумеется, и другие варианты. Я перехожу как раз к этому. Поскольку я уже 11 лет нахожусь вне правительственных структур Меганезии, мне неизвестно, какие именно договоренности существуют по поводу этого фестиваля. Тем не менее, я могу точно сказать, что сверхнормативный риск для наших граждан не может быть элементом подобной договоренности. Это существенно сужает круг возможных вариантов.
– А как на счет наших граждан? – забеспокоился Марне.
