прославился, несколькими трактатами на эту тему. В начале XXI века для любви придумали двумерную оценку, определяемую уровнями окситоцина и дофамина в крови. Но, в случае Феликса Тринидада Бенитеса и Есано Балалайки, все перечисленное не имело значения. В эллинскую классификацию они, очевидно, не вписывались, о психоанализе не думали, а уровень чего-то там в крови у обоих молодых людей был в полном порядке – это мог бы определить по косвенным признакам любой независимый наблюдатель, который вооружился бы биноклем и прицелился с подходящей площадки в любое из двух окон северо-западного угла 3-го этажа здания на платформе Окинотори-Центр в ночь с 8-го на 9-е октября.
Любовь в ее физико-биологическом аспекте, обычно не продолжаться более ста минут подряд без перерыва, и в перерыве появляется отличная возможность поболтать…
- …Лайка…
- …Я здесь...
- Лайка, а ты прикололась про Эфиопию?
- Про Эфиопию? Нет. Это правда.
- И ты там училась пилотировать экраноплан?
- Да. Я научилась, когда работала в маленькой транспортной компании на озере Тана.
- А как тебя занесло в Эфиопию? - спросил лейтенант.
- А что мне было делать на Кюсю после школы? Идти продавщицей в супермаркет? Впрочем, даже туда не сразу устроишься. Сразу, это только в подметальщицы улиц.
Бенитес коснулся ее живота подушечками среднего и указательного пальцев, а затем изобразил, что эти пальцы - ноги, которые ходят по кругу, выбирая дорогу.
- Ну, если ты не хотела искать что-то в Японии, то вокруг есть столько стран…
- Видишь ли, Тринидад, я тогда увлеклась религией растафари... Наверное, это было немного по- детски. Музыка рэгги. Немножко травки под ритмы барабана найабинги. Назад, в Африку. Эфиопия – центр мира. Я нашла самую дешевую авиакомпанию – дискаунтера и, никому ничего не сказав, улетела из Китакюсю в Аддис-Абебу, со ста баксами в кармане и маленьким рюкзачком вещей. Я ведь улетала в рай, а зачем в раю лишнее барахло? Впрочем, никакого другого имущества у меня все равно не было.
- Лайка, ты абсолютно бешеная девчонка, - сказал лейтенант.
- А ты только сейчас это заметил? – она ласково провела ладонью по его щеке.
- Я только сейчас понял, что ты не просто бешеная, а абсолютно. Ты, в этой нищей, засраной, вшивой стране, где всегда кто-то с кем-то воюет... Трудно представить.
- Невозможно представить, - поправила она и, нашарив на полочке у кровати пачку сигарет, вскочила и подошла к распахнутому настежь западному окну, откуда были прекрасно видны два старых 60-метровых бетонных островка-блина, построенных японским агентством морских ресурсов в конце прошлого века. Сейчас на островках выросли маленькие кампусы из коттеджей-мухоморов, импортированных с Улиси. Круглые окна на шляпках ярко светились, играла музыка, тусовка продолжалась…
На секунду в руках Есано Балалайки вспыхнул огонек зажигалки, а потом вокруг ее растрепанной стриженой шевелюры, зеленый цвет которой сейчас практически не различался, возникло призрачное облачко дыма... Лейтенант тоже встал, подошел к девушке и мягко, осторожно, обнял за плечи.
- Извини, я ляпнул что-то.
- Нет, Тринидад, ты правильно сказал. Эфиопия - нищая, засраная, вшивая страна, в которой всегда кто-то с кем-то воюет. И если бы я не встретила дедушку Хаэле, то мне точно настала бы крышка. Но я его встретила, и попала поселок Горгора на озере Тана. Дедушка Хаэле был всем на свете понемногу. Бизнесмен, политик, учитель, философ, инженер, мафиози… Я стала его племянницей из Советского союза.
- Но ведь Советского союза полвека, как нет, - заметил Бенитес.
- Кто в Эфиопии смотрит на такие мелочи, как полвека, - с немного грустной иронией ответила она, - Папа дедушки Хаэле учился в Советском союзе, и слово «балалайка» осталось в семейных преданиях. Мне повезло с именем, и я сообразила сказать, что я из Сайберии. Сайберия когда-то была частью СССР, там русский язык, и я знаю несколько русских слов. Privet. Kak-tebya-zvat. Skolko-stoit. Eb-tvoyu-mat. Spasibo. Poshel-na-huy. Poka… Мне стыдно, что дедушка Хаэле умер, а я за три года так и не решилась сказать ему, что я не сайберка, а японка. Еще полгода я работала вместе с родичами дедушки Хаэле. Его старший сын, Тодэр считает меня кузиной. Знаешь, я плакала, уезжая. А эти ребята сказали: «Ясно, что ты должна ехать, освобождение своей родины - долг, но не забывай нас»… И я еще приеду в Эфиопию. Я точно приеду!
- Подожди, Лайка, они сказали «освобождение своей родины?».
- Да, - подтвердила она, - К тому моменту я поняла, что моя родина здесь.
- Наверное, - сказал лейтенант, - не надо спрашивать, как именно ты это поняла.
- Наверное, не надо, - согласилась Есано Балалайка, - я все равно не смогу ответить.
…
Ночь – это тоже многогранная штука. В зависимости от ситуации, ее определяют по-разному. Формально - как интервал по часам. Или астрономически - как темное время суток. Или по жизни - как то, что длится, пока вас не разбудят. Бенитеса было трудно разбудить звуком работающей судовой машины. За несколько лет на флоте он привык относиться к такому звуку, как к чему-то обычному. А для Балалайки такой звук был редким явлением. Одно дело - звук мотора катера или траулера, и совсем другое дело - вибрирующее гудение, порождаемое силовой установкой мощностью треть гигаватта.
От этого звука, Есано Балалайка проснулась, подняла голову с уютной подушки (роль которой играла широкая грудь американского лейтенанта) прислушалась (прикидывая, реален ли этот звук, или это шумит в ушах), соскользнула с кровати, подошла к окну, высунулась наружу, а затем крикнула:
- Тринидад, посмотри, какая охрененная хреновина!
- Что-что? – сонно пробормотал Бенитес.
- Я говорю: охрененная хреновина! - еще громче крикнула девушка и, вернувшись к кровати, начала тормошить лейтенанта, чтобы он не пропустил это зрелище.
- Во-первых, - произнес он, всплывая из глубин сна в мир объективной материальной реальности, - доброе утро, любимая.
- Мне это нравится! – заявила она, - А можно, еще раз?
- Доброе утро, любимая, - повторил он, и взъерошил ладонью ее зеленые волосы.
- Доброе утро, милый! - ответила Балалайка, и потерлась носом о его уже несколько заросшую щетиной щеку, - А у меня сегодня с утра извращенная сексуальность, мне нравятся небритые мужчины. Представляешь?
- Э… Тогда, может быть, мне не бриться?
- Нет, ты побрейся. Тогда мне сразу начнут нравиться бритые мужчины. Но сначала, посмотри на ту охрененную хреновину, которая подкатила к северному кею.
- Так… - сказал он, вставая и подходя к окну, - Вот, дьявол! Эта штука по длине, как супертанкер, но по ширине раза в два больше!
- Это, - сообщила Балалайка, - Тот океанский хэви-трэкер, про который вчера говорил инженер - нези. Я думаю, мы на это еще полюбуемся из суши-бара, за завтраком. С той крыши будет отлично видно. А сейчас, давай быстро мыться и собирать вещи. Мы ведь сегодня едем в отпуск, верно? И нам надо запрыгнуть на что-нибудь до Минамитори.
- На что-нибудь, это как? – спросил он.
- У нас, - объяснила она, - авиа-ассоциация «Zin Chao Do». Самый дешевый на планете способ путешествовать. Вроде автостопа. В суши-баре на экране динамическая схема перемещений всяких скоростных штук, заходящих на Окмнатори по акватории. Надо просто выбрать, какая из них нам подходит по условиям… Ну, я сама разберусь, если сейчас один симпатичный мужчина пойдет со мной в душ и потрет мне спинку…
…
Через два часа, в суши баре на крыше ангара на платформе Окинатори-Центр.
Огромная стрела-манипулятор судового крана хэви-трэкера сняла с палубы очередной бетонный блок, размером с садовый домик, описала в воздухе гигантскую дугу, и без всплеска, мягко опустила груз в воду, установив его на погруженный рифовый барьер вплотную к нескольким блокам, уже стоящим на
