Доченьку развезло, она была «принявши» с самого утра, и поэтому быстро уснула. Мамаше стало скучно. Старушка поискала заветную бутылочку на столе, нашла и убедилась в отсутствии живительной влаги. Тогда она решила не дать себе засохнуть и принялась активно будить дочь. Женщина не просыпалась, а сквозь сон пожелала мамочке сдохнуть поскорее. Ах, так?! Что же, я тебя породила — я тебя и прибью! Бабулька взяла топор и опустила его давно не точенное лезвие на шею дочурке. Удар был не очень сильным, но от боли дочь проснулась. Увидев кошмар наяву, она заорала, но тут топор опустился на ее шею снова, и еще раз, и еще...
Вика видела пожилую женщину в суде. Это полноватое и одутловатое существо было удивительно, потрясающе спокойно. Она сказала, что не помнит ничего, что дочь не убивала. Никаких особых чувств, никаких эмоций. Тем более, что насчет своего беспамятства старушка, конечно, сочиняла, надеясь на смягчение приговора.
«Она должна чувствовать хоть что-то! — думала Вика, разглядывая подсудимую. — Даже если она думает, что не убивала свою дочь. Ведь погиб ее ребенок! Где горе, сожаление? Где здесь человек?»
Она написала свою статью, и ее взяли как репортаж из зала суда, но ощущение осталось такое странное, пустое. Бабуля получила всего пять лет тюрьмы. Золотова подумала, что наказание какое-то... недостаточное. Да, женщина эта пожилая, больная и все такое, но преступление она совершила гораздо раньше чем зарубила свою дочь! Мать убивала ее с самого детства, втравляя в порочный круг своего образа жизни.
К тому же, Вика считала — преступление должно шокировать общество, потому что преступление, особенно убийство, это — ненормально. Это патология поведения, это нонсенс. А здесь все так обыденно, так примитивно!
Сильных криминальных личностей нет, скрыто досадовала журналистка после суда над матерью- убийцей. Но однажды, оказалось, что она ошибается.
К тому времени, а прошло всего несколько месяцев, Вика успела завязать знакомства, пусть шапочные, с ребятами из убойного отдела. Она не забывала приносить им свежие номера газеток со своими публикациями и поздравлять с праздниками, а они, иногда, подкидывали Вике примечательные фактики. Конечно, если это было в интересах следствия или не вредило ему. Так Золотова и узнала о деле роженицы. К тому времени Витя Калачев оказался оперативным работником. Вика не ожидала, что он пойдет работать, так сказать, на передовую, но он был там и никак не показывал своего недовольства. Неужели, он рад что попал на такую непрестижную должность? Спросить Вика не решилась — все-таки не друзья, в душу лезть неудобно.
Он позвонил ей, как и в старые добрые времена с предложением, от которого Золотова отказаться не могла.
— Напиши, Вика, — сказал Витя таким тоном, будто был и сам недоволен своим решением посвятить в это дело прессу. — Пусть люди знают, как оно бывает. Эта стерва родила дома ребенка, потом придушила его, точнее ее, собственными руками и выбросила на помойку. Эксперты картину восстановили до мелочей... Подробности я тебе потом расскажу, лично. Так знаешь, что убийца сделал? Он зашил ей мертвого ребенка обратно в живот! — тут Вика тихо ахнула от неожиданности и уже не смогла сказать ни слова до конца Витиного монолога. — Он ей вкатил анестезию, но так, чтобы она все видела... Ну, что он с ней делает, понимаешь? А потом убил ее, тоже уколом. Ужас, конечно, но сейчас ведь много детей убитых находят! Так ты напиши, что было с той бабой. Пусть почитают, пусть даже слухи пойдут! Делу это уже не навредит — оно зависло навеки...
И она написала. Написала так, будто пропустила через себя, через свою душу, через призму своего мировоззрения и миропонимания. Если честно, то так оно и было. На этот раз дело оказалось почти личным. Совсем недавно Вика выписалась из больницы, с самым тяжелым знанием в своей жизни. Ее трехмесячная беременность окончилась выкидышем и больше детей у нее не будет. Чтобы жить, а не выть Вика спрятала воспоминание о крепком ударе в живот в самый дальний угол своего сознания.
Когда принесла распечатанный на принтере материал Калачеву и он прочел его, поняла — все так и даже больше, чем так. Витя поправил пару деталей, молча отдал ей распечатку и отвернулся к окну. Только и буркнул:
— Найди газетку, чтобы ее побольше народу читало!
Вика ушла искать газетку и это оказалось самым трудным. На чернуху, да еще такую продирающую, бросались сразу, а потом начинали намекать, что вот здесь бы сократить, а здесь — убрать... Но и в таком виде раньше окончания предвыборной гонки ставить не будем. А, вообще, нам такое не по формату, не по аудитории и наши учредители не любят, когда мы пишем про кошмары в самом городе. Лучше бы это было в соседнем регионе, а еще лучше — за границей! Идеально: и криминал шокирующий и мы никого не обидим, не подставим!
«Кого, кого обидеть боятся? — думала Вика. — Ладно, еще есть местные редакции всяких желтеющих газеток. Сгоняю туда!»
В принципе, сразу надо было туда! Взяли, напечатали и даже позже напечатали в основной части издания, выходящей по всей России. Вика получила приличный гонорар, но потратила его на подарки убойному отделу и новый диктофон для себя. В отдел Вика принесла электрический чайник, набор симпатичных, но главное — вместительных — чашек и стаканов разного калибра. Ко всему этому прилагался и ящик водки. Золотова долго думала, может, водка это уже слишком? Но, оказалось, в самый раз. Правда сама Вика в распитии не участвовала, но отклики получила и на статью и на презент самые положительные.
После этой истории ее удивительным образом стали замечать. Люди, которые прекрасно знали маленькую рыженькую корреспонденточку, но до «Здрасьте!» не опускались, теперь даже спрашивали как у нее дела.
1982 год
Конечная цель причудливых путей, которыми нас ведет судьба никому не известна. Просто невозможно сделать однозначный вывод — я живу ради этого и этого, а не ради того и того! Выходишь за хлебом, а попадаешь под грузовик. Или трудишься, создаешь свою жизнь из ничего, добиваешься денег, любимой семьи, уважения людей, а потом — анализ на ВИЧ-инфекцию положительный! Я видел такое и не один раз. Справедливость, воздаяние, все наши мечты о Боге — все фуфло. От Судьбы нет защиты. Противостоять судьбе может только игра. Не в казино, спаси Боже! Казино — самая вотчина Фатума. Рулетки, карты, однорукие бандиты — его верные слуги. Нет, я имею ввиду игру, которую ты играешь по своим правилам. По своему в сценарию, в своем театре.
Я осознал это больше двадцати лет назад.
Началось все случайно. В жизни каждого таких случаев немало, только мы не замечаем их. Я же всегда был внимателен и давно готов, подсознательно готов, к первому раунду на первом уровне. Да, это правильное определение: первая миссия, самая простая. Всего на всего, проверка готовности к большему, инициация.
В те годы я часто ездил на автобусах. В институт и обратно, на теннисную тренировку, к приятелю в Речной район или на дискотеку. Я предпочитал последнюю площадку. Автобусы обычно были заполнены до отказа практически в любое время дня, но особенно утром и вечером. Будучи очень молодым в то время, всегда спеша и постоянно опаздывая, я вскакивал в автобус в самый последний момент. Я рисковал, что одежду прищемит дверью, что сумка останется снаружи, что просто вывалюсь на ходу. Но это было неважно, тем более, что через несколько остановок становилось немного свободнее и мне удавалось протиснуться подальше от двери.
Ехать приходилось в среднем от пятнадцати до сорока минут. Я развлекался тем, что слушал болтовню спутников. Часто в беседу вступали и кондукторши. Однажды я услышал разговор о карманниках, работавших в общественном транспорте. Собственно даже не разговор, а объявление кондукторши:
