сравнялось. Он оставил после себя лишь семьдесят девять полотен. Вдумайтесь в это число, Виржиния — как это мало для человека столь огромного таланта! И потому эта найденная картина островного периода его творчества так важна.
— Да, конечно, — я кивнула рассеянно, всматриваясь в серую хмарь за окошком автомобиля. Ехать мы решили вместе, потому что именно сегодня экипаж Клэйморов внезапно понадобился супругу Глэдис. — У нас, кажется, была одна его картина. Отец любил импрессионизм и купил ее еще при жизни мистера Нингена, причем у него лично. За три эсо, если я не ошибаюсь. Это около пятнадцати рейнов по- нашему.
Глэдис так резко развернулась ко мне, что я инстинктивно отшатнулась. Взгляд из-за блестящих стеклышек лорнета более подобал хищнику, вставшему на след, чем леди.
— Что за картина?
— «Островитянка, вернись!»
— Та самая! Святые небеса! Виржиния, почему я узнаю об этом только сейчас? — воскликнула Глэдис с неподдельным энтузиазмом и тут же сама себе ответила: — Впрочем, вопрос риторический. Вы, дорогая, никогда не интересовались искусством — увы.
Я спрятала улыбку.
— Что поделать — такой у меня практический склад ума.
Лайзо, до сих пор изображавший примерного водителя в низко надвинутом кепи, позволил себе фыркнуть еле слышно.
Глэдис вздохнула.
— Что ж, тогда, пожалуй, позволю себе оценить значимость картины Нингена в более
Автомобиль как-то странно дернулся, но я списала это на ужасное состояние бромлинских дорог.
— Примерно четверть моего годового дохода, если учитывать поступления не только от земли… Неплохо! И это за какую-то картину?
— За картину великого Нингена, — поправила меня Глэдис с покровительственной улыбкой и легонько стукнула по плечу лорнетом. — Тем печальней парадокс — умер этот художник в нищете, на одном из тропических островов.
— Мир полон печальных парадоксов, — я пожала плечами, прикидывая про себя — не выставить ли свою картину Нингена на аукцион? Мне, признаться, это яркое и солнечное полотно не особенно нравилось; оно смотрелось чужим в строгих интерьерах особняка на Спэрроу-плейс. Десять тысяч хайрейнов же лишними бы не были, к тому же обнаружение восьмидесятой работы Нингена наверняка поднимет огромную волну интереса к его творчеству в целом, а, следовательно, цены в ближайшее время взлетят до заоблачных высот.
Тем временем мы выехали на улицу Святой Агаты, в конце которой и располагалась небольшая галерея мистера Уэста, ставшая в один день местом паломничества для всех ценителей искусства в Бромли. Несмотря на дождь, холодный и по-аксонски настырный, по тротуару прогуливалось множество людей. Причем далеко не все были студентами факультета искусств или существами богемными; взгляд то и дело выхватывал край роскошного платья или скромный по покрою костюм из ткани, дорогой даже с виду. «Коллекционеры слетелись, прямо как птицы на горстку риса», — недовольно отозвалась об этих людях Глэдис.
Автомобилей и экипажей тоже хватало, однако большинство гостей следовали неписанному правилу вежливости в Бромли: прибыв на место, они отпускали водителя — или возницу — с наказом вернуться за ними через определенное время. Поэтому мы без особого труда проехали почти всю улицу и остановились у самой галереи. Лайзо вылез первым, раскрыл зонт и помог выйти сначала мне, а потом и Глэдис.
У крыльца собралась настоящая толпа. Странно. Гостей должны были уже запустить — конце концов, мероприятие намечалось полуформальное, нечто вроде приема для узкого круга лиц, а значит — никаких билетов и очередей. Неужели все это — коллекционеры и журналисты, не допущенные к картине?
— Что-то странное происходит. Виржиния, посмотрите, двери заперты наглухо, — Глэдис, как всегда оказалась наблюдательней меня, несмотря на плохое зрение. — А мистер Уэст обычно весьма аккуратен в вопросе времени. Надеюсь, нас не заставят ждать слишком долго под таким отвратительным дождем.
— Можно вернуться пока в автомобиль, — предложила я, оглянувшись на Лайзо. Нам-то с Глэдис непогода доставляла неудобства скорее морального свойства, нежели физического. А вот ему приходилось несладко — толстый шерстяной свитер вбирал воду очень быстро. Так и заболеть недолго! Мне же вовсе не хотелось снова остаться без водителя — я слишком привыкла к удобству автомобиля. Лайзо только недавно оправился от тяжелого ранения, но последствия все еще давали знать о себе.
Особенно в такую отвратительную погоду.
— Постойте, — вдруг произнесла Глэдис. — Не нужно возвращаться. Кажется, кто-то выходит.
Дверь галереи приоткрылась, и на пороге появились двое мужчин. Один, высокий, полный, с одутловатым лицом был мне незнаком. Впрочем, по умению с изумительным достоинством носить даже недорогой костюм и по манере и держать спину излишне прямо, в нем легко можно было распознать человека, рожденного не в самой богатой, но, безусловно, знатной семье.
Во втором человеке я с удивлением узнала Эллиса.
— Святая Роберта, а что он тут делает? — воскликнула я, не сдержавшись, и Глэдис недоуменно обернулась.
К счастью, от необходимости что-либо объяснять меня избавил тот самый незнакомец, стоявший рядом с Эллисом:
— Господа… — голос у мужчины сорвался. — Господа, — повторил после секундной заминки незнакомец уже тверже. — Вынужден принести вам свои глубочайшие извинения… Сегодня воистину черный день. «Островитянка у каноэ» пропала этой ночью. Думаю, она была украдена. Я…
И окончание фразы потонуло во всеобщем вздохе ужаса и разочарования. Кажется, только я одна — да еще Лайзо, но он, разумеется, не в счет — сохраняла спокойствие.
— Глэдис, дорогая, — склонилась я к подруге и зашептала. — Только не говорите мне, что эта очередная «Островитянка» — именно та картина, ради которой мы сюда ехали.
Уголки губ Глэдис опустились.
— Увы, Виржиния. И, боюсь, вы даже не представляете себе, какой это удар… Мистер Уэст! — крикнула она вдруг, обращаясь к спутнику Эллиса, и я обругала себя за недогадливость. Конечно, человек, так взволнованно объявляющий подобную новость, может быть только владельцем обворованной галереи. — Мистер Уэст, когда это случилось? Когда пропала «Островитянка»? И, святая Роберта, как это вообще могло произойти?!
Лицо Уэста приобрело растерянное выражение. Он подслеповато прищурился, оглянулся на оклик — и, узнав Глэдис, торопливо спустился на несколько ступеней, не обращая внимания на дождь, зарядивший с новой силой.
— Леди Клэймор! При других обстоятельствах я был бы безумно рад видеть вас, но печальные события… — Эллис догнал Уэста, ухватил за руку и, приподнявшись на мысках, что-то шепнул ему на ухо. Тот сразу сник. — К сожалению, я не могу ничего добавить к сказанному. Простите. Это… в интересах следствия. Сожалею. Сожалею!
Уэст, прижав руку к груди в бессознательно-защитном жесте, пятился по ступеням. Несколько раз он едва не оступился. Между тем собравшиеся перед галереей ценители искусства оправились от первого удивления и загомонили. Вопросов становилось все больше. Они сыпались на беднягу Уэста со всех сторон:
— Вы будете делать заявление для газет?
— А галерея закроется?
— Да существовала ли эта картина вообще!
— Мистер Уэст, ответьте! Когда она исчезла?
— Простите, не могу ничего сказать! — мистер Уэст, несчастный, похожий на толстого ворона,заклеванного крикливыми галками, извинился в последний раз и скрылся за дверью. Щелкнул замок.
