ненаписанная еще картина. Рассвет у океана, цвета неба — розоватые, голубые и золотые; белая пена прибоя, перевернутая лодка — а на ней сидит, поджав под себя ноги, молодая женщина в синем платье и держит за руку дитя, стоящее перед ней. Это дитя не похоже на нее: его кожа слишком светлая для островитян, глаза — слишком яркие. Такому ребенку трудно придется на острове, где он всегда будет чужаком… Но несмотря на это, мать глядит на него с любовью и нежностью, с уверенностью, что прекрасней на целом свете никого нет… Да, с любовью. Это чувство Нинген считал главным из всех, самым драгоценным и нужным любому человеку, как вода или воздух. Именно Любви, всепрощающей и созидательной, он хотел посвятить последнюю свою работу. А на той, пропавшей «Островитянке», судя по свидетельству Уэстов, была изображена молодая веселая женщина, сталкивающая каноэ в океан, — буднично и просто закончил Эллис, и в его голосе мне почудились нотки сарказма. — Уж кто-кто, а вы, мисс Дюмон, не могли не знать, что картина — подделка. Вы ведь читали письма Нингена раньше?
И молчание в ответ.
— Джулия… — недоверчиво прошептал Лоренс, широко-широко распахивая глаза. — Джулия… Джулия…
Он повторял это снова и снова, с каждым разом все тише, как будто голос у него постепенно истощался. И в один момент мисс Дюмон не выдержала этого и не заговорила, торопливо и сбивчиво:
— Конечно, я знала. Как только увидела — сразу поняла, что это подделка. Точнее, стилизация под работу Эммануэля Нингена, написанная еще при его жизни весьма талантливым художником. Но если не знать, какой должна быть настоящая картина, то никто не докажет, что автором был не Нинген! — она говорила громче и громче, так, что к концу уже почти кричала. — Никто и никогда! И Эстер бы не опубликовала те письма, если б я попросила ее — она все для меня сделает. Она знает, что я чувствую… — Джулия вдруг разом охрипла, и щеки у нее вспыхнули жарким румянцем — …что я чувствую к Лоренсу. Прости, — обернулась она к нему и опустила глаза. — Это все я виновата. Я слишком хотела, чтобы наши мечты о свадьбе… сбылись. Если б ты продал ту картину, то получил бы достаточно денег, и даже мой отец не посмел бы сказать, что ко мне посватался нищий.
Последние слова Джулия произнесла с такой горечью и злобой, что меня бросило в холодный пот.
— Мы могли бы просто сбежать, — тихо произнес Лоренс и поднял глаза на Джулию. В них не было ни осуждения, ни обиды — только странное чувство, уютное, как запах корицы, от которого на языке появлялась горечь, а в груди разливалось тепло.
Джулия покачала головой.
— Только не ты. Ты бы не бросил отца. И мне не позволил бы оставить мастерскую.
Лоренс думал всего секунду:
— Мы могли бы сбежать и обвенчаться, а потом вернуться. С этим даже твой отец ничего не смог бы сделать. Он — добрый прихожанин и чтит узы, скрепленные в церкви.
Лицо Джулии исказилось от боли.
— Я сейчас жалею только об одном — что испугалась скандала и не пошла против воли отца. А сейчас уже поздно.
— Ничего подобного.
Холодный голос произвел эффект схожий с ударом грома посреди ясного неба. Все, кто находился в комнате, начиная с «гусей» и заканчивая Лоренсом, уставились на меня, и только тогда я осознала, что этот голос — мой.
Эллис кашлянул с намеком и глянул искоса:
— Леди Виржиния, боюсь показаться неотесанной дубиной, но не поясните ли вы, что имеете в виду? — произнес он с непередаваемой интонацией — нечто среднее между угрозой, издевкой и восхищением.
Что ж, леди Милдред всегда учила, что начатое нужно заканчивать. Даже если начало было… гм… случайным.
— Еще не поздно обвенчаться. Конечно, нет сомнений в том, что виновны и вы, мисс Дюмон — в краже, и вы, мистер Уэст — в лжесвидетельстве. С другой стороны, — я повысила голос, стараясь благородно игнорировать Эллиса, ухмылявшегося самым бессовестным образом, — кража выходит не совсем кража: картина является собственностью Уэстов, а вы, мистер Уэст, наверняка бы отдали мисс Дюмон что угодно, не только картину.
— Да, да, — жарко подтвердил Лоренс. — Я и сейчас ей отдам… что угодно.
Джулия под его взглядом смущенно потупилась, сцепив пальцы в замок.
— Что же касается ложного свидетельства, то по законам Аксонии близкие родственники могут и не свидетельствовать друг против друга, — продолжила я невозмутимо. — Жених и невеста — достаточно близки друг другу, разве нет? Конечно, мисс Дюмон и мистер Уэст официально не обвенчаны, но это, право, формальность, которую легко исправить. Вы можете проехать в собор Святого Валентина и совершить все необходимые церемонии, — я глянула на часы, чтоб убедиться. — Сейчас еще достаточно рано, весь день впереди. Если захотите — то успеете все сделать до полудня. А там уже и мистер Норманн подъедет к собору и, если пожелает, арестует вас прямо на ступенях.
— Ну уж нет! — искренне возмутился Эллис. — Никуда я не буду подъезжать! Знаю я этих подозреваемых — отвернешься на секунду, а они тут же сбегут из Бромли, а то и вовсе из Аксонии. Нет уж, — повторил он сердито. — Если и поедете в собор для венчания, то только под моим присмотром… и на машине Управления!
Я поперхнулась глотком кофе.
— Простите, что?
— Что слышали, — неласково буркнул Эллис, скрещивая руки на груди. — И вообще, для венчания нужно два свидетеля, со стороны жениха и со стороны невесты. Кстати, вы, леди Виржиния, свободны на ближайшие несколько часов?
— Нет.
— Прекрасно, значит, будете свидетельницей со стороны невесты. А я, соответственно, со стороны жениха, — подытожил детектив и напустился на замерших в полном недоумении Лоренса и Джулию: — А вы что глазами хлопаете? Или передумали уже? Как трагедию ломать про несбывшиеся мечты и несвершившуюся свадьбу — так вы первые, а как брать судьбу в свои руки и что-то делать — так сразу шаг назад?
— Мы согласны ехать немедленно, — быстро ответил Лоренс, перегнувшись через стол и взяв Джулию за руку. — Правда ведь, любимая?
Мисс Дюмон недоверчиво моргнула — и вдруг улыбнулась. На мокрых еще от слез щеках заиграли ямочки, и от этого она стала одновременно и старше, будто разом догнав свой настоящий возраст… и невыразимо прекраснее.
— Да, — произнесла она негромко и хрипло, но уверенно. — Едем хоть сию секунду… Ох, а как же вуаль? И цветы? Красную ленту для обряда нам дадут в соборе, но вуаль…
Я мысленно попросила прощения у леди Милдред за то, что посягаю на ее память, а вслух сказала:
— Полагаю, что в сундуках Валтеров найдется одна подходящая вуаль. А что до цветов… Как вы относитесь к белым розам?
— Это символ любви, воспетый многими художниками, — мечтательно вздохнула Джулия, прикрывая глаза. Я кивнула довольно и подхватила колокольчик, подзывая служанку:
— Магда! Возьми цветы из моей спальни и перевяжи их лентой! Мне нужен букет, и немедленно.
За вуалью я отправилась сама. Вслед за мною выскользнул из гостиной и Эллис, оставив влюбленных наедине — условно, разумеется. Бдительный Прайм ведь так и стоял у дверей, сторожа «подозреваемых» и нервно пощипывая вислые усы.
— Эллис, что вы творите? — прошипела я, сердито одергивая платье на ходу и чувствуя себя донельзя глупо. — Ладно — у меня случилось помутнение рассудка, но вы-то как в это ввязались? Какой демон подговорил вас поддержать глупую затею?
— Моя троюродная тетушка Сибил говорила, что если не можешь остановить бунт — возглавь его, — весело подмигнул детектив. — А кроме того, это было забавно. Виржиния, вы не возражаете, если я на
