Сегодня утром, когда я вышла из дома, у меня не было желания спускаться в метро и ехать под землей. Я вообще не очень люблю метро и часто предпочитаю ездить на троллейбусе. Едешь по светлым улицам, и можно подумать, что не по делу, а просто гуляешь или, во всяком случае, совмещаешь и то и другое. Итак, желание погулять (обозначим его буквой А) у меня в тот момент, когда я вышла из дома, пересиливало другое чувство (обозначим его буквой Б), а именно: следовать привычному курсу своего всегдашнего движения, то есть спуститься в метро, вход в которое рядом с моим домом и которое, как известно, является наибыстрейшим способом передвижения.
Таким образом, в момент моего выхода из дома А было больше Б. Посему я свернула налево и пошла к остановке троллейбуса. Остановка была от меня не так близко, как вход в метро, и я рассчитывала на некоторую, доступную мне по времени, прогулку.
Но что же оказалось? Пока я шла от дома до троллейбуса, я отчасти удовлетворила свое желание А, то есть пройтись. И в тот момент, когда я уже почти дошла до остановки, мои желания перераспределились. Теперь мне уже хотелось быстрее попасть к месту моего назначения. Утратив желание А, я ощутила, что мое желание Б, а именно: побыстрее попасть туда, куда я и шла, выросло до предела. Я поняла, ощутила вдруг всю реальность обстановки, я если и не опаздывала, то, во всяком случае, у меня не было большого количества свободного времени, которое я бы могла тратить впустую, так сказать, «кататься в троллейбусе» мне было некогда. Заметьте, эта реальность соотношения моего времени и разницы в скорости различного транспорта существовала и раньше, в тот момент, когда я выходила из дома, но тогда эта реальность была для меня окутана туманом благодаря желанию А.
В тот же момент, когда А сравнялось с нулем, а Б выросло до некоторой большой величины, я сообразила, что лучше все же поехать на метро, тем более что для этого не нужно больше никуда ходить, так как второй вход в метро находится рядом с остановкой троллейбуса. Осознав все это, я вошла в метро.
Но как бы на это посмотрел наблюдатель со стороны? Для него я была бы конечно же неразумной. Подумать только: я вышла из дома и вместо того, чтобы перейти улицу и войти в метро, прошла зачем-то целый квартал до другого входа и только потом вошла в метро. Если бы мы наблюдали муравья, который в свой дом вошел не через ближний вход, а через дальний, мы бы обязательно про него сказали: «Муравей в плену привычных, заученных путей, природа не дает возможности даже такой свободы насекомому, как выбрать тот путь, который ему хочется». (Хотеться же ему почему-то должен обязательно ближайший путь.)
Проникнуть в тайны поведения животных трудно. Ведь это не жидкость, которую можно переливать из пробирки в пробирку и вся тут она у тебя на виду, и не символы, которые можно держать в голове, это живые существа, которые прячутся, а обнаруженные, ведут себя не так, как в естественной обстановке, когда их никто не видит. И именно потому, что животное не машина, отвечающая механически на те или иные раздражители, а живое существо, оно вовсе не обязано реагировать всегда однозначно. Реакции животных во многом зависят от их состояния. Вот если бы мы могли учесть всю сложность психологии поведенческих механизмов животных, но мы и половины их не знаем.
Попробуйте поговорить с теми, у кого живут коты или собаки, птицы или даже рыбы! И каждый будет вам рассказывать, что его собака или кошка, птичка, а то и рыбка все понимают.
Однако все так говорят и вроде бы верят в это, а в то же самое время — не до конца эта вера. А так, в игру какую-то превращается, в условность. Я, мол, тебе рассказываю, потому что сама наблюдала и видела, но это ровным счетом ничего не значит. И ты, слушая меня, удивляешься и восхищаешься, но точно так же понимаешь, что все, возможно, вовсе и не так, а просто нам кажется от одного желания видеть чудеса там, где их нет, от того, что простые совпадения мы принимаем за правила. Вот и еще один аспект: совпадения!
А животное, оно в доме вашем живет, во взаимоотношения с вами вступает, и хотите вы этого или не хотите, но насквозь вас видит и, как приучить, знает. И как суметь себя поставить — тоже знает.
Человек часто не умеет этого сделать, люди друг с другом не умеют общего языка найти, не умеют общаться, чтобы без скандалов, чтобы в мире и по любви. А животное ваше домашнее, особенно кошка ваша, найдет к вам лазейку и так подластится, и так проникнет к вам в душу, незаметно, тихо, не торопясь, что вы и опомниться не успеете, а уже в плену. В плену у этого, как некоторые полагают, не очень смыслящего животного, которого вы взяли, может быть, просто так, случайно, думая поразвлечься, и влипли в глубокие, сложнейшие, тончайшие отношения.
Вот оно как на деле-то получается. Вот отчего человек так животных порой любит. А были бы они (животные эти) безмозглыми, глупыми, так никогда бы такой любви у человека не вызывали. Потому что человек знает, кого любить, и в вопросах любви разборчив.
В книге «Советы любителям кошек» ее авторы — А. Фогель и Х.-Э. Шнайдер — пишут: «Коты тончайшим образом умеют чувствовать отношение к ним хозяев, знают, что нравится хозяину, а что не нравится, умеют изучить привычки хозяина и ими пользоваться, коты наблюдательны, они понимают каждое ваше движение, настойчивы в своих желаниях, умеют радоваться, умеют грустить… Если лягут на грудь хозяина, умеют даже вылечить кашель…» О том, что коты мысли могут читать, об этом еще не написано, но по телевизору уже и об этом рассказывают. И моя мама часто говорила: «Я еще только подумаю, а Котя уже знает». Да и я тому много примеров могу привести. Но доказательства этому всему где?
К счастью, есть такие науки, как, например, фенология (наука о сезонных изменениях в природе), которые без доказательств утверждают. На основе опыта, логики, умозаключений. Глаз, наконец, человеческих, которые видят. Не все, что видишь, можно (пока еще) доказать, но если ты это видишь, это тоже один из способов доказательства. Если видит тот, кому верят, или таких видящих слишком много, то им уже приходится верить.
С некоторых пор наука не игнорирует такие удивительные моменты разумности в действиях животных, которые нельзя отнести ни к инстинкту, ни к рефлексам, называя их инсайтами — озарениями, проблесками разума. И озарений таких становится все больше и больше.
Однако согласитесь, можно потерять рассудок, имея его. Но проявить разум, не имея его, — нельзя.
Значит, рассудок у животных есть! Он только скрыт, запрятан до времени, до того времени, пока не понадобится. Как аппетит, как усталость и одновременное желание уснуть.
В науке существует термин — «парадигма». Парадигма — это та основополагающая теория, которая в данный момент признана всеобщей, всеобъемлющей. Ей подчинено все. Ей верят, ей поклоняются, с ней сверяются. И не дай бог, чтобы ваши результаты оказались в противоречии с ней! В лучшем случае их назовут аномалиями (исключениями), в худшем — артефактами.
Но идет время, и «исключений» таких становится все больше и больше. Исключений из правил. Правила определяет парадигма.
В процессе эволюции науки одни парадигмы сменялись другими. Сменялись как раз вот из-за этих самых исключений. Ибо исключение может быть исключением (по своему определению), когда оно действительно исключение. Но когда этих исключений становится все больше и больше, то, хотят этого ученые — приверженцы старой парадигмы или не хотят, они, эти исключения, превращаются в правила, которые и рождают новую парадигму.
Так одна всеобъемлющая теория сменяется другой всеобъемлющей теорией, включающей в себя все исключения предыдущей теории, превращая их в правила.
К сожалению, явление инсайта пока еще исключение.
Когда открыли рефлексы, всем показалось, что открыли тот самый «атом», который мечтал найти Леб, чтобы с его помощью объяснить «все». Но по-видимому, рефлексом не только нельзя объяснить все, но рефлекс, оказавшись на какое-то время единственно доступным и видимым механизмом общения живого существа с окружающей средой, скрыл от нас все остальные его механизмы. Дело было не только в том, что все начали объяснять рефлексами, но что все возможно было объяснить ими.
И вот кульминация: американские ученые Аллен и Беатриса Гартнеры (1966) научили амслену (язык глухонемых людей в Америке) самку шимпанзе, которая впоследствии сама стала обучать этому языку других обезьян. Но в свете господствующей во всем мире теории рефлексов, для того чтобы этот факт занял поистине достойное ему место, Гартнерам пришлось долгие годы заниматься схоластическими,
