— Беглые хыры, убившие авердов. И ты помогла им? — глаза норна неприятно сузились.
— Я просто… Они мне жизнь спасли, а я еды им принесла, — не сомневаюсь, лавочник уже обо всём сообщил хозяину.
— Ты знаешь, что полагается за пособничество беглым рабам?
Знала. Для этого он и снэрру позвал. Магические оковы, в темницу и на дыбу?
— Я вернула им долг. Если бы не они, меня бы по очереди насиловали пятеро мужчин, а когда бы им надоело, перебили мне все кости, — решив, что ничего не теряю, позволила себе смелый ответ.
Норн задумался, постукивая пальцами по стене, а потом обернулся к снэрре Джованне:
— Проверьте, врёт ли она, и, если потребуется, вытяните из неё всю правду. Потом зайдите в мой кабинет.
Он ушёл, а я осталась наедине с магичкой.
— Ну как, сама всё расскажешь, или прибегнем к методам дознания?
Джованна выразительно зажгла и погасила на ладони синий огонёк. Заметив мой интерес, улыбнулась:
— Он как настоящий, можно обжечься.
Выбора не было, пришлось повиниться, старательно сглаживая острые углы. Судя по выражению лица снэрры, я уже была покойницей.
— Что ж, — заключила она, — я бы рекомендовала норну Тиадею найти другую торху. Может, конечно, и выкрутишься, но вряд ли. Вообще, он слишком добр к тебе, не беременна ли ты? Тогда считай, что тебе крупно повезло.
Мне не повезло: капли я пила регулярно, так что даже крошечной надежды не было.
Магичка ушла, а я осталась одна. Сжавшись в комочек, лежала на кровати, молилась, вспоминала дом, лица родных… Скоро я их всех увижу, вернусь в Кевар. Только на том свете.
Дверь распахнулась, и на пороге возник квит. Вот и познакомимся.
В руках у него была верёвка. С петлёй.
Я пискнула и забилась в дальний угол кровати.
Неужели меня повесят прямо здесь?
«Вставай!» — квит демонстративно взмахнул петлёй и, прицелившись, набросил мне на шею. Потянул на себя — и, чтобы не задохнуться, я вынуждена была поспешно встать и подойти к нему.
Достав ручные кандалы, квит крепко зафиксировал мои запястья за спиной и на поводке повёл во двор.
В холле я увидела хозяина, хмурого, задумчивого. Он даже не удостоил меня взглядом.
Мы остановились перед знакомым столбом. Только на этот раз к нему была прибита перекладина. Виселица.
Вопреки ожиданиям квит не перекинул верёвку через брус, а толкнул меня к ввинченным в стену крючьям. Освободив жертву от петли, он приказал двум дворовым хырам раздеть меня. Донага, лишь прикрыв низ живота спереди обрывком ткани на тесёмках, заменявшим трусики. А ведь на улице начало октября!
Дрожавшую от страха и холода, сгорающую от стыда, меня выставили на всеобщее обозрение с какой-то начертанной на груди углём надписью. Я не могла прикрыться, распятая на крючьях, смутно догадываясь, что это специально. Вдруг я уже не торха, а хыра, и любой может подойти и воспользоваться столь щедрым предложением. Но, к счастью, никто насиловать меня не собирался.
Я провисела так до утра, от холода не чувствуя пальцев. Потом пришёл квит, перевернул меня животом к стене и высек смоченной в специальной жидкости крученой плетью.
Сказать, что было больно, — это ничего не сказать. Но я не кричала — голос не слушался, из груди вырывался только хрип.
Он исполосовал мне всю спину и ягодицы и, довольно хмыкнув, разомкнул кандалы. Моё обмякшее окровавленное замёрзшее тело рухнуло на землю.
Идти я не могла, и к виселице меня волокли, периодически награждая пинками. Накинули какой-то балахон, прислонили к столбу, набросили петлю на шею…
Подняв глаза, я увидела хозяина, наблюдавшего за казнью с крыльца. В руках у него был белый платок.
Вздрогнула и отвернулась, чтобы не видеть отмашки.
«Хорошо, как пожелаете, господин», — неожиданно произнёс квит, отпустив верёвку.
Кажется, я пропустила какую-то фразу хозяина. Да и он оказался значительно ближе, чем раньше, всего в паре шагов от меня. Со злосчастным концом перекинутой через перекладину верёвки. Решил сделать сам.
Повинуясь минутному порыву, я упала на колени, обхватила его ноги руками, уткнувшись лицом в сапоги.
Верёвка натянулась до предела, мешая дышать, болью отдаваясь в горле, а потом ослабла.
«Я прошу вас, хозяин!» — едва слышно, всхлипывая, пробормотала я.
Только как убедить его сохранить мне жизнь?
Слёзы хлынули из глаз. Всё-таки умирать я не хотела, да ещё за такой поступок. Я всего лишь помогла людям, спасшим меня от зверской расправы. Выходит, лучше бы меня не спасали.
Закашлявшись, я замерла на земле. Дрожь сотрясала всё тело
Сейчас верёвка вновь натянется, тупая боль и ломота в саднящей спине сменятся удушьем и багровой бороздой на шее. Я буду болтать ногами, как кукла, дёргаться в судорогах, пока не умру.
— До свидания, мой норн. Надеюсь, ваша следующая торха окажется покладистее, — донёсся до меня голос снэрры Джованны.
Хозяин ничего не ответил, он вообще молчал.
Скорчившись у его ног, стуча зубами от озноба, я терпеливо ждала. Зачем же тянуть, почему он медлит?
— Нож, — наконец приказал норн.
Зарежет? Что ж, возможно, так лучше.
Но я ошиблась: он перерезал верёвку.
— Надеюсь, впредь ты будешь умнее, — меня подхватили подмышки и подняли. — По закону тебя нужно было подвергнуть пытками и повесить. Сделать хырой и оставить на ночь в качестве развлечения дворне. Цени: я этого не приказал.
Я ценила, облобызав его руки, тем самым, кажется, вызвав одобрение. Тогда я ещё не понимала, что легко отделалась, а милость хозяина могла стоить ему должности: он проявил незаслуженную сердечность к рабыне, виновной в тяжком преступлении.
— И ещё, Лей, я не люблю, когда мне лгут, — янтарные глаза норна впились в моё лицо. — Я предупреждал тебя и дал шанс самой рассказать всю правду. Ты воспользовалась им лишь наполовину, признавшись во всём из страха. Наказанием за ложь были те удары плетью, что ты получила. Остальное — наказание за провинность. Да, облегчённое, Зеленоглазка, потому что ходишь и дышишь.
— Спасибо, хозяин.
Я ещё раз потянулась к его руке. Он отдёрнул её и приложил пальцы к моему лбу.
— На кухню, пить отвар, а то твоё воспаление лёгких мне дорого встанет. И, запомни, это последний проступок, который я тебе прощу, — ледяным тоном добавил норн, направляясь к вольеру с драконами.
Все разом потеряли ко мне интерес, оставив стоять на коленях.
Превозмогая боль, я встала и побрела к кухне.
Служанки во главе со Снель выразительно косились на меня, показывали пальцем — мол, знай своё место, тварь подзаборная. Теперь я знала и понимала, чего на самом деле стоит моя жизнь.
Ко мне подбежала хыра с домашними туфлями и шерстяным платком. Опустилась на колени и обула. Платок я накинула сама и с трудом добрела до стола. Сесть даже не попыталась.
— Госпожа пьёт рашит?[2]
Я — госпожа? Я такая же рабыня, как она.
И что такое «рашит»?
Не дождавшись ответа, хыра достала с полки графин с мутной жидкостью соломенного цвета, налила
