Глаза сердитые, голос холодный, предвещающий наказание. Говорила же Тьёрну, что добром не кончится!
— Мой норн, торха ни в чём не виновата, — маг, как истинный мужчина, встал на мою защиту, сделав знак молчать и не волноваться.
Легко сказать! Я хозяина хорошо знаю, все жесты и мимику изучила. И не слепая, вижу, где рука лежит. Нет, плетью не ударит, даже мысли не допускаю, но пощёчину дать может. И запереть до родов.
Норн удивлённо взглянул на Тьёрна и нахмурился.
Маг не стал медлить с объяснениями:
— Мне показалось жестоким держать беременную девушку одну в зимнем саду. Когда я случайно заметил её, она сиротливо ютилась на краешке скамейки и с тоской смотрела в пространство. А эмоции матери могут негативным образом отразиться на ребёнке. Я отвёл её к себе и накормил — ваша торха была голодна, но боялась сказать об этом, не желала мешать. Потом дал почитать книгу — вот и всё. Я как раз вёл её обратно в гостиную, когда появились вы, мой норн. Кстати, у девочки нестабильный спектр чувств, она склонна к депрессиям.
— И что? — хозяин напрягся. Теперь преобладало волнение.
— То, что возможны истерики, беспричинные страхи, мысли о выкидыше или рождении мёртвого ребёнка. Они могут привести к несчастью.
— Это можно как-то исправить? — норн шагнул ко мне, обнял, привлёк к себе. Уже не сердился.
— Да, частично. Сеансами магической терапии. Попросите своего мага приехать.
Хозяин скривил губы, что-то обдумывая, а потом, усмехнувшись, спросил:
— Признайтесь, снэр Тьёрн, вам не терпится получить хорошие рекомендации и попасть ко двору?
Маг промолчал, а потом, улыбнувшись, спросил:
— С чего вы взяли, мой норн, что я тешу себя такой надеждой?
— Вы честолюбивы, в этом я убедился при нашей первой встрече. И такая пристальная забота о торхе… Не подозрительно ли, при условии того, что сеньор Мигель сейчас занят и не может приехать раньше нового года.
— Думайте, что хотите, но после моих услуг вашей супруге стало лучше. Неужели вы не желаете рождения здорового младенца? Во время беременности возможны осложнения, а эмоции вашей торхи нестабильны… Если она улыбается, мой норн, это ещё ничего не значит: такие, как она, учатся прятать эмоции.
— Знаю! — резко перебил его норн. — Так и быть, изредка приходите, но по собственной инициативе. Платить я не намерен, а рекомендательное письмо, возможно, напишу.
Тьёрн не злоупотреблял щедрым приглашением хозяина, приходил раз в месяц. Я ждала этих встреч, стараясь выглядеть как можно привлекательнее, как может только выглядеть беременная женщина, скрывающая от хозяина, что она для кого-то наряжается.
В новом году я располнела и совершенно перестала работать, только читала, вышивала и гуляла. А ещё чувствовала себя некрасивой. Глупо? Сама знаю, но ничего не могла с этим поделать.
Спала одна, потому что близость перестала приносить удовольствие: боялась за ребёнка. Стоило почувствовать хоть малейший намёк на желание норна, как под надуманным предлогом отпрашивалась. Один раз даже позволила себе дерзость: открыто заявила, что не хочу.
Вскоре и хозяин перестал приставать, только гладил живот, радуясь, что малыш начинал пинаться. А пинался он знатно. В первый раз я даже испугалась, со страха позвала Фей, благо теперь она спала в коридоре. В обязанности бедняжки входило исполнение всех моих желаний, будь то салат из редьки в три часа ночи или кусок яблочного пирога в одиннадцать часов вечера. И, самое обидное, я могла передумать, пока она за всем этим бегала.
Ходить стало тяжело, но лежать не разрешал врач. Периодически всё болело, ныло, начиная от головы и кончая кончиками пальцев ног. Особенно мучила спина: ещё бы, если она прогибалась под таким грузом!
Ко дню рождения хозяина живот стал необъятным, что давало повод для сомнения, верно ли, что ребёнок появится на свет в мае?
День рождения норна… Я не хотела выходить к гостям, а отсидеться у себя с очередной книгой, но хозяин придерживался другого мнения. Он желал видеть обеих своих женщин и не мог понять, почему меня приводит в ужас посидеть с ним хотя бы час.
В сравнении с платьем я была уродлива. Высокая талия и бант под грудью, казалось, не маскировали, а подчёркивали «интересное положение». Никакие складки и драпировки не сроют этот шар, в который превратился живот, а бант и вырез привлекают внимание к пышной груди. Предчувствую взгляды, которыми будут её одаривать.
Впервые надела подарки норна — жемчуг и серьги. А ещё мне сделали причёску — незатейливую, просто заплели несколько прядей с обеих сторон в косички и фигурно уложили на затылке. Видимо, чтобы походила на норину и не опозорила космами друзей именинника.
Когда вошла в столовую, гости уже собрались и, ожидая угощения, завязали беседу по интересам.
Естественно, моё появление не осталось незамеченным — сразу же по рядам пошёл шёпоток: «Кто это? Сашер завёл новую любовницу и успел обрюхатить?». А потом и другой, с подачи одного из друзей хозяина: «Как, торха? Почему она одета как аверда? Почему не в сером?». Всеобщее недоумение усилилось, когда виновник торжества встал, подошёл ко мне, замершей на пороге под прицелом десятка глаз, и провёл во главу стола, к норине Мирабель. И не сел, пока не села я. Даже стул отодвинул.
— Сашер, тебе не кажется, что это уже слишком? — не выдержав, поднялся с места сэр Тиадей. — Мы рады, что она носит твоего ребёнка, но она торха. И ты сажаешь её за один стол с нами, её, рабыню, — рядом с супругой? Какое неуважение к виконтессе Тиадей! Если так хочется, чтобы торха была рядом, пусть сядет у ног.
Я дёрнулась, чтобы встать, но хозяин удержал, погладил по руке и гневно бросил дяде:
— Она будет сидеть здесь, и это не обсуждается. Если кто-то испортит ей настроение, будет произносить тосты в другом месте.
И, обернувшись к супруге, спросил:
— Мирабель, тебя оскорбляет, что Иалей сидит с нами за одним столом?
— Разумеется, нет. Право, не знаю, как сэр Тиадей мог такое подумать.
К этому времени отношение госпожи ко мне потеплело, хотя я не раз ловила на себе тоскливый взгляд. Но ни словом, ни делом чувств она не высказывала, наоборот, принимала деятельное участие в оберегании «драгоценного плода» в моём животе.
— Я не узнаю тебя, племянник. Ты приравниваешь рабыню…
— Ещё слово — и мы поссоримся. И вы прекрасно знаете, дядя, что прощения придётся просить вам. Сделайте одолжение, не портите праздник. Либо уходите, либо ведёте себя пристойно.
Захлебнувшись словами от такой наглости, сэр Тиадей сел на место и велел налить себе рашита. Весь вечер я ощущала его злобные взгляды, исподтишка, потому что племянник тоже пристально наблюдал за ним.
Я ела из той же посуды, что и гости, те же яства, только нежирные, пила гранатовый сок и вместе со всеми поднимала бокалы, разумеется, без вина. Непривычно, когда куски отрезали и накладывали слуги, а сок в фужер подливал хозяин.
Госпожа тихо подсказывала, каким прибором пользоваться (многие были мне незнакомы, у нас в семье пользовались только ножом и вилкой) и провожала в туалет.
— Тебе очень идёт платье, — шепнул, пользуясь тем, что гости не слышат, после одного из моих возвращений норн. — Да, без серого ты совсем другая.
— Спасибо, хозяин. Но оно бы лучше подошло госпоже, оттенило её красоту.
— Брось, Лей, ты очень красивая. И Мирабель — вовсе не эталон женской привлекательности.
— Вы льстите мне, хозяин.
