Последняя книга Сивиллы?

дать отчет в том, какая сила побуждает его к немедленным энергичным, незапланированным действиям или удерживает от предстоящих запланированных, парализуя волю и тело, мешая, тормозя их исполнение.

В противовес рассмотренным способностям проявления предлагаемой группы не имеют характера юридически, тем более научно установленной достоверности, хотя известны практически всем и коротко описываются как «счастливые избавления от неминуемой смерти». Несомненны широкое распространение этой способности, ее защитный характер.

Вот несколько примеров, взятых из литературы и жизни.

Случай первый. Некто аббат де Монморен молился в церкви Св. Людовика. Находясь в коленопреклоненной позе, он ощутил непреодолимую потребность переменить место. Он пытался противиться этому неуместному и странному желанию, но не мог. Поднялся с колен и перешел на другое место. В тот же миг со свода сорвался камень и обрушился на место, которое аббат только что покинул (Д-р Симон. Мир грез. — СПб., 1890).

Случай второй. Молодой врач собирался посетить своих родителей. Он договаривается со знакомыми офицерами о совместной поездке в почтовой карете. Когда он садился в карету, провожавшие заметили, что он внезапно изменился в лице. Ко всеобщему удивлению, он отказывается от поездки — какая-то сила мешает ему сесть в карету, и карета отправляется без него. Но стоило карете уехать, как наваждение рассеивается, и врач при первой возможности покидает город. Подъезжая к Эльбе, он видит толпу — оказывается, карета упала в воду и оба офицера погибли (там же).

Случай третий. Лорд Байрон путешествовал по Греции. Вдруг его проводника сильно залихорадило, и он так ослабел, что не смог идти. На вопрос Байрона о причине внезапного приступа проводник ответил, что неподалеку, должно быть, происходит что-то ужасное. И рассказал, как два года назад его также сильно трясло! и он задержался в пути. Эта задержка спасла ему жизнь, ибо население деревни, в которую он спешил, было вырезано турками.

Байрон скептически отнесся к словам проводника, но тем не менее дождался, пока тот придет в норму. Полчаса спустя они двинулись в путь и через три версты наткнулись на следы крови, а затем увидели трупы… Восемь человек были убиты совсем недавно.

Пораженный происшедшим, скептичный Байрон описал это в дневнике, хотя склонен был считать увиденное случайным совпадением (Дьяченко Г. Простая речь о бытии и свойствах… — СПб., 1900).

Случай четвертый. Молодая женщина возвращается домой на автобусе. Летний теплый вечер. Она сидит у окна. Внезапно возникает неосознанная тревога, озабоченность, хотя ничто не предвещает опасности. Однако эмоция настолько властна, требовательна, что она пересаживается на другое место. На следующей остановке это место заняла девушка, вошедшая в автобус с молодым человеком. И почти сразу же — авария, разбитое стекло, и девушку с травмой лица увозит «скорая помощь».

Пятый и шестой случаи сообщены Александром Михайловичем П., бывшим сотрудником одного министерства, затем заведующим кафедрой московского вуза. По его собственным словам, он, «убежденный атеист, относящийся ко всем оккультным наукам резко отрицательно, бывал неоднократно в прифронтовых зонах и никогда ничего подобного не ощущал, хотя условия были несравненно опаснее; всегда сохранял внутреннее и внешнее спокойствие…»

Случай пятый. «В ноябре 1941 г. мне в Москве дали квартиру в Б. Кисловском переулке, напротив консерватории (мою разбомбили 22 июля). Взял свободный день, чтобы обустроить светомаскировку. Ко всякого рода налетам, артобстрелам и др. относился всегда спокойно. Не было случая, чтобы спускался в бомбоубежище. Была объявлена воздушная тревога, и появился какой-то животный страх, я по-настоящему боялся, был готов залезть хоть под кровать. Сказал сестре: „Может, пойдем?“ Та — против („Ты что, боишься?“). Подавляя чувство страха, продолжал работать, как вдруг так хорошо знакомый шипящий шум падающей тяжелой авиабомбы. Успел только пригнуться. Бомба ударила в угол нашего дома метрах в 40–50 от места расположения нашей квартиры, похоронив в убежище более 50 человек (в моей квартире „высадило“ все окна и двери). Была облачная погода. Бомбили наверняка по отсчету времени от контрольной точки маршрута. Вероятность попадания ничтожна, а ведь почувствовал я заранее совершенно случайное явление! Потом в этой квартире при тревогах и бомбежке, если они заставали дома, ничего подобного не возникало».

Случай шестой. «Летом 1942 года я встретился с родственницей в Хавско- Шаболовском переулке во время тревог)). Стали под бетонный козырек „Дома промышленности“, как его тогда называли. И вот в самый разгар, когда над облаками шумели самолеты, гремели взрывы зенитных снарядов, а на мостовую со свистом шлепались осколки, на меня вдруг нашло „наваждение“. Мне трудно описать это состояние, это какое-то внутреннее принуждение — ни секунды промедления, прочь с этого места! Я сорвался и побежал по переулку, за мной с криками возмущения — моя родственница (под козырьком-то безопаснее, многие пострадали от осколков). Успел пробежать 2–3 дома, как опять знакомый шум падающей бомбы. Бросился плашмя на мостовую (на тротуарах было опасно — осколки стекла, падающая стена и т. п.). Бомба упала в 2–3 метрах от подъезда. Шесть человек, которые находились там, разнесло в куски. Я же благодаря какому-то чутью „выскочил“».

Как видим, все приведенные случаи объединяет появление некоторой немотивированной директивной эмоции. Ее описание можно суммировать так: смутное беспокойство, переходящее в беспокойство явное; подсознательная неосознанная тревога; желание, перерастающее в жгучее, властный порыв, наваждение. Иногда отмечается нарастание интенсивности эмоции, порой она сопровождается судорогами, спазматическим дыханием, бледностью или покраснением кожных покровов, может возникнуть лихорадочное состояние, тело становится неуправляемым, ноги слабеют — тем сильнее, чем ближе человек находится к месту предстоящих событий.

Эта эмоция не мотивирована, потому что нет никаких внешних причин для ее появления, внутреннее состояние человека в этот момент также ей не соответствует, эмоция нередко вызывает недоумение, удивление своей неуместностью. Она директивна, потому что мощно побуждает человека к незапланированному действию (или удерживает от исполнения запланированного), и противиться ей, по описанию переживших это состояние, практически невозможно.

Ее сила и властность достигают такого предела, что человек совершает поступки вопреки рассудку, здравому смыслу.

Исполнение директивной немотивированной эмоции приводит к успокоению, улучшению состояния, исчезновению потребности (или запрета) к перемещению. Удивительно, что эмоциональная «переориентация» организма происходит без изменения окружающей обстановки. Не похоже ли это ощущение на такие всем знакомые, как чувство голода, жажды, боли, сигнализирующие о состояниях организма, чреватых неприятностями только в будущем? Нельзя ли предположить, что любая опасность для организма, требующая принятия срочных мер, отзывается в нем отрицательными эмоциями, которые замещаются положительными после устранения опасности либо изменения ситуации?

Эту группу ощущений и соответствующих ей поступков можно назвать неотчетливыми проявлениями предчувствия будущего. Существенно, что они имеют ярко выраженный защитный характер. Возможно, что через них проявляются защитные механизмы организма, поскольку предчувствие опасности в любой биологической системе повышает ее выживаемость.

Иными словами, приходится допустить возможность упреждающей во времени и пространстве способности организма знать о надвигающейся опасности, о зонах, потенциально опасных в будущем. Но как объяснить механизм такой упреждающей защиты, если подвигающаяся опасность случайна, безусловно непредсказуема, казалось бы, не имеет никаких заблаговременно фиксируемых признаков?

Допустив защитный характер описанной способности, можно выделить несколько важных моментов:

1. Появление директивной немотивированной эмоции порой весьма незначительно упреждает реализацию опасности. Чаще это упреждение исчисляется несколькими секундами, порой несколькими минутами, реже часами. Только в одном случае, проверка которого затруднительна (о нем несколько позже), — пятнадцатью годами.

2. Некоторые информаторы отмечают связь между интенсивностью директивной эмоции и