Месть еврея

—   Бедный,— подумал Герберт, садясь в ожидавший его фиакр,— не смог, значит, проглотить принесенную мною пилюлю. Вот для нашего князя это лучший исход. А красивый малый, правду сказать. Во всяком случае, на­до поспешить принести приятную новость в замок и, если постараться, так, пожалуй, я попаду на последний поезд.

Несколько часов спустя Герберт сидел в вагоне же­лезной дороги. Ударил последний звонок, и замешкав­шиеся пассажиры бросились занимать места. В отде­лении, где сидел Герберт, набитом битком, шел между тем разговор.

—   Слыхали вы, что миллионер Самуил Мейер за­стрелился? — спрашивал какой-то отец семейства, на­вьюченный пакетами и шляпными картонками.

—   Как же слыхала. Весь город об этом говорит и никто не может понять причину,— ответила дама, сидев­шая рядом с Гербертом.— Сначала думали, что он разо­рился, и зять полетел вынимать значительную сумму в банке, но ему все выплатили сполна. Один из служащих сообщил, что Мейер еще дышал, когда его подняли, и что доктора теперь от него не отходят; у него смертель­ная рана в боку.

—  Позвольте заметить, сударыня,— вмешался третий пассажир,— что дела дома Мейера в блестящем состоя­нии, не менее достоверно и то, что пуля у него в мозгу, а пустил он ее себе перле бывшего таинственного столк­новения с его единоверцами. Утверждают, будто главный раввин Пешта с целой кучей евреев устроили ему ужас­ную сцену за то, что он якобы собирался креститься и для этого бывал у священника. Вот после этого сканда­ла он ушел в кабинет и застрелился.

А Герберт все слушал, но в разговор не вмешивался. Облеченный издавна доверием семьи Орохай, он знал все подробности истории помолвки князя, и вздох со­жаления вырвался у него при воспоминании о молодом красивом человеке, безвременно погибшем.

На следующий день Рудольф и его жена сидели на террасе. Только что кончили завтракать, и граф пошел отдохнуть; Валерия, которая провела все утро возле же­ниха, ушла в свои комнаты, а княгиня отправилась к сыну. Выздоровление Рауля шло очень быстро. Моло­дые супруги весело говорили о предполагаемом путеше­ствии в Неаполь, когда появление Герберта прервало их разговор.

—   Ах, вы уже вернулись, г-н Герберт,— сказал с удивлением Рудольф, протягивая ему руку.

—- Да, граф, я поспешил вернуться и, узнав, что ваш батюшка отдыхает, позволил себе прийти сюда, чтобы сообщить вам без свидетелей о происшедшем.

—   В чем дело? У вас встревоженный вид! Надеюсь, что Мейер не намерен устроить какой-нибудь скандал?— спросил Рудольф презрительно.— Что он сказал?

Герберт пожал плечами и грустно усмехнулся.

—   Ничего не сказал. Я думаю, он и не был в со­стоянии говорить, а теперь и подавно не может ничего предпринять, так как он умер. Спустя пять минут по­сле моего ухода из его кабинета он застрелился.

Рудольф вскочил на ноги, меж тем как Антуанетта глухо вскрикнула, закрыв лицо руками.

—   Самуил умер? — повторил граф, бледнея и про­водя рукой по лбу, на котором выступил пот.— Уверены ли вы в этом? Быть может, это ложный слух?

—   Нет, это правда. Я сам слышал выстрел. Всем в городе известно об этом самоубийстве, да и в поезде только и говорят об этом.

—   Какой ужасный конец! Бедный Самуил! — прошеп­тал Рудольф.— Прошу вас, Герберт, не говорите об этом событии, это не должно быть известно моей сестре, а если она узнает о смерти Мейера, надо будет скрыть от нее, что он сам лишил себя жизни.

Слова Рудольфа были прерваны восклицанием жены: он обернулся и побледнел. Внизу, на лестнице, ведущей в сад, стояла Валерия, прижав руки к груди. Она была бела, и на лице ее застыло выражение невыразимого ужаса и страдания. Она пришла за оставленной книгой и слышала последние слова поверенного.

—  Самуил умер, я нанесла ему смертельный удар,— прошептала она побелевшими губами. Шатаясь, сдела­ла она несколько шагов и упала бы, если бы Рудольф не кинулся к ней и не принял ее в свои объятия.

Валерию отнесли в ее комнату. Антуанетта с каме­ристкой тщетно старались привести ее в чувство. Ру­дольф поспешил к отцу и сообщил ему, равно как и княгине, о случившемся. Все единогласно решили скрыть это от Рауля, но сказать все доктору Вальтеру. Как только он приехал, его провели сперва к Валерии. Мо­лодая девушка все еще лежала без чувств, и Антуанет­та в изнеможении продолжала растирать ей разными эс­сенциями виски и руки. Доктор покачал головой и, не теряя времени, подал помощь больной. Его заботы увен­чались успехом: Валерия открыла глаза, но ее блуж­дающий взгляд и нервная дрожь во всем теле заставляли бояться нервного припадка. Впрочем, доктор успокоил графа и княгиню.

—  Предвидите вы какое-нибудь осложнение после этого потрясения? — спросил тревожно Рудольф.

—  Надеюсь,— сказал он,— что нервный кризис про­йдет без опасных последствий. Я дал ей успокоительное и слегка наркотическое средство, так как ей нужно по­спать несколько часов. Необходимо, чтобы она могла свободно отдаться своему горю, чтобы не была ничем стеснена и пользовалась полным покоем. Никто не дол­жен входить к ней, кроме молодой графини и камерист­ки. Когда она свободно выплачется, то будет снова спо­койна и благоразумна. Но для того, чтобы выполнить мои предписания, необходимо удалить князя. Я предла­гаю увезти его на две недели ко мне: вы знаете, что уход за ним будет такой же, как и здесь.

—  Ах, дорогой друг наш, я могу быть вам только благодарна за ваше предложение,— сказала княгиня.— Но захочет ли Рауль покинуть свою невесту?

—  Я беру на себя придумать предлог и уговорить князя. Благоволите приказать, чтобы уложили все ему необходимое, а я дам лекарство графине Валерии и пройду к князю.

Доктор нашел Рауля сидящим в кресле, обложенною подушками; ноги его были завернуты в одеяло. Осмот­рев его и пощупав пульс, доктор сказал с неудовольст­вием:

—   Все еще лихорадка! Я должен вам сказать, что благодаря излишним заботам вашей матушки, видите, как вы закутаны, и волнению, которое производит на вас присутствие вашей невесты, вы не можете скоро попра­виться, а если хотите выздороветь и окрепнуть, то со­гласитесь поехать ко мне дней на десять. Я буду ра­ционально лечить вас. Там мне легче наблюдать за ва­ми, так как мне трудно в мои годы часто приезжать сю­да. К тому же я хочу предпринять лечение, для которого у меня есть все необходимое, так как этим пользовался мой сын. Итак, если согласны, я увезу вас через час или часа через два.

—   Ах, доктор, я понимаю, что вы правы, но как же я могу расстаться с Валерией.

—  Ну что значит такая непродолжительная разлука! Для обоих вас она будет полезна. Валерия тоже очень нервна и изнурена. Эта неделя мучительного беспокой­ства, которое вы нам доставили, и бессонные ночи не мо­гли не отозваться на ее нежной натуре. Ей нужен пол­ный отдых. И на что вы сами теперь похожи: вы блед­ны, как смерть, а глаза ваши больше всего лица. По­верьте мне, мой друг, что любовь и здоровье одинаково выиграют от этой короткой разлуки.

Рауль покраснел.

—  Вы правы, доктор. Я так некрасив теперь, что не могу нравиться моей невесте. Лучше уехать. Только я хочу проститься с ней.

—   Ах, уж эти влюбленные! Да давно ли вы ее ви­дели? Впрочем не хочу вас стеснять. Только предупреж­даю, что у Валерии болит голова, я дал ей успокоитель­ное лекарство, и если она спит, то я запрещаю будить ее. Можете только поцеловать ее руку.

Рауль дал себя одеть, но настоял на своем и не хо­тел уехать, не взглянув на Валерию. Поддерживаемый Рудольфом и графиней, он, шатаясь, дотащился до длин­ного кресла, на котором молодая девушка спала тяже­лым лихорадочным сном. Полусвет, царивший в комнате, и пылающие щеки Валерии не дали возможности кня­зю заподозрить что-либо. Он осторожно прикоснулся губами к руке спящей, а потом спокойно дал посадить себя в карету.

— Ну вот, мы выпроводили его из дома недели на две, и молодая девушка будет иметь время успокоить­ся,— сказал доктор княгине, прощаясь с ней.

Когда Валерия проснулась и к ней вернулось со­знание, страшное отчаяние овладело ею. Проливая по­токи слез, она требовала, чтобы ее везли в Пешт про­ститься с телом Самуила, назвала себя его убийцей, го­ворила, что хочет умереть вместе с ним, и просила новых подробностей печального события.