недавно умер от заражения крови. Он пришёл в больницу, в этот пресловутый роддом, с жалобой, там принимали временами срочных больных. Но его не приняли, так как он был «с запахом». В буровой бригаде до последних дней за ним сохраняли место, чтобы поддержать его морально. Присылали разных нерадивых работников с припиской: «Вместо Доценко», но они долго не задерживались. Весь принцип был в том, что напиться ты мог до чёртиков, буквально. Или страдать со страшного похмелья до алкогольного психоза, но на вахту ты должен был выйти. Как восхваляют артистов, которые с температурой выходят на сцену. Разница лишь в том, что артисту надо квакнуть: «Кушать подано!» — и подвиг он уже совершил! В случае с буровиком, то тому надо двенадцать часов, а если он ещё верховой — на ветру тяжелые трубы и машинные ключи таскать без перекура! Теперь решили, что вместо Доценко прислали постоянного помбура. Раф не стал перебарывать общественное мнение, что он не помбур, а бурильщик. Его могли неправильно понять и посчитать за выскочку. «Пусть всё решится естественным путём!» — мудро подумал Раф.
Ему налили сразу целый гранёный стакан. Он отпил половину. Общество недовольно затянуло:
— Ну-у-у!… Ты где раньше работал?
— На Вуктыле, — заученно доложил испытуемый.
— Да, газпромовцы против Мингео не тянут! — хором порешило общество. Закуски после водки никакой не полагалось. Как впоследствии убедился Раф, водку здесь не закусывал никто и никогда. Существовало негласное мнение, что закусывание убавляет захмеление и это вроде как не рационально. Даже временами вслух выражали мнение:
— Зачем добро переводить?
Хуже закусывания было, это если кого-нибудь вырвет. Еду в этом помещении не признавали совсем. Стояла трёхлитровая банка воды, налитой из колонки, зимой она была тёплая от системы подогрева. Воду качали прямо из реки, безо всяких хитростей очистки. Вода иногда припахивала нефтепродуктами от пришвартованных неподалеку катеров и самоходных барж. Запивали водку водой не сразу, а по прошествии времени, если захочется пить. Позже, через несколько месяцев, Раф заметил на столе в восьмой комнате краюху хлеба, сухарь. Его когда-то общипали, и он являл некую странную фигурку. Раф съездил на работу, отработал месяц и вновь попал в эту комнату. Сухарь лежал нетронутый, всё той же формы, хотя местоположение на столе он изменил. Возможно, он нёс функцию для занюхивания.
Рафа сильно не дорывали вопросами, кто он, да откуда. Было какое-то безразличие к товарищам. Два дизелиста в разговоре узнали, что они служили подводниками в разное время на срочной службе в армии. Они обособились и спрашивали с уважением друг друга:
— А гелием вы дышали? А через башню вы всплывали? — и всё в таком стиле…
Это они пытались показать окружающим свою эксклюзивность. Окружающим это порядком надоело, и один помбур обратился к тому, что постарше:
— Э, вы, парашютисты, как вас там? Давай, стакан не задерживай!
Вопрошаемый издал протяжный вопль:
— А-а-а!
В руках оскорбленного водолаза появился нож, почему-то садовый. Он стал его ввинчивать в бок критикующего, кривым крючковатым лезвием. Нож был типа «складишок», лезвие сложилось и порезало наружную сторону водолаза. Вопль его усилился, критикан похохатывал, а все веселились. На поврежденные пальцы даже водки пожалели, посоветовали:
— Сходи за угол, поссы и всё пройдёт!
В туалет «по маленькому» здесь ходили с крыльца. Исключительно. Как-то на профсоюзном собрании оголтелый общественник пытался вразумить помбуров и призывал по этому поводу доходить до туалета. Поднялся страшный шум. Возмущению не было предела! Вроде как посягают на часть свобод. В итоге встал с места верховой Вася:
— Ссали с крыльца, и будем ссать!!!
На этом полемика закрылась навсегда. Опять разговор за столом пришёл к тому, что надо всем скинуться и сходить за водкой «пока магазин не закрыли». На стол полетели бумажные купюры. У Рафа никто не просил скинуться в котёл. Некоторые участники застолья тоже не кидали на круг взносов. Но Раф объявил, что у него денег нет и выпивать он не хочет. Его слушать не стали, только сосед положил ему руку на плечо и ладонью другой руки сделал знак, обозначающий: «Помолчи!». Здесь равноправного участия скинуться и не просили — кидали все, кто хочет и сколько хочет. Учёта того, кто сколько кинул, не вели. Раф в который раз подумал, что неплохо было бы закусить. Но об этом и речи никакой не было.
Впоследствии Раф тоже приучится неделями пить водку и ничего не есть целыми днями. Это была у здешнего общества такая традиция, в первом приближении, почти религия. Люди почти все были довольно крепкие. Толстых не было. Раф, не дожидаясь гонцов, ретировался в комнату дяди Володи. Надо сказать, в жилсекторе экспедиции ему дали направление в общежитие. И опять же в эту восьмую комнату. Оставаться в этой восьмой было бессмысленно, поэтому благоразумно было укрыться у дяди Володи, тем более, тот не возражал. Сам он сидел в своей комнатушке и пытался читать, до такой степени его старания были, какие могут быть у выпившего человека. Раф, пересилив себя, спросил:
— Вы не смогли бы занять мне три рубля на столовую? Я вам с получки отдам.
— А зачем тебе?
— Поесть в столовой.
— А сейчас поедим. Я до твоей получки могу не дожить. И столовая уже закрывается, там остались одни ополоски. Говном всяким накормят, потом болеть будешь.
Он стал кипятить воду, а затем бросил в неё суп из пакетиков и банку тушёнки. Еда получилась густая и очень солёная. Поев её, сразу попили чай.
— Теперь жить можно, — риторически сказал дядя Володя.
— Спасибо вам, а то без вас я бы свой желудок переварил.
— Это с непривычки. Здесь никто не ест. Только воду пьют.
— А что же они хлеб хотя бы не купят? — удивился Раф.
— Не приучены! — философски ответил дядя Володя.
Спать легли рано. Раф сходил к комендантше и, напомнив, что он отдал направление, спросил:
— А можно бельё получить?
Услышав непривычную просьбу, комендантша, которая вечером превращалась в вахтёршу и уже гнездилась спать в подсобном помещении, долго соображала. После того, когда проситель повторил вопрос, спросила:
— Какое бельё?
— Ну, постельное…
Взгляд вахтёрши стал ещё более диким и она «включила лейку», выкрикивая привычные, заученные фразы:
— Всё поизломали! Дебоширы! Я вот на вас сейчас вызову медвытрезвитель. Бандиты окаянные!
Раф подумав, что вахтёрша тоже выпивши, поспешил ретироваться. Уже в комнате он спросил у дяди Володи:
— Что она так орет, как зарезанная?
— А чё ты ей сказал?
— Бельё спросил…
— Какое бельё? — тоже справился дядя Володя.
— Ну, постельное. У вас же есть, вы на простыне спите!
— Так это у меня давно. Я его стираю, когда оно сохнет, я один день сплю одетый. Потом месяц на белье. А комендантша не меняет. У них было раньше простыни, выдали им как-то новые. Они их разворовали и списали на проживающих, что те их порвали, что ли. Некоторые даже платили, в расчётке было, что высчитали за утраченное бельё. Потом тут дрались на ножах раза четыре, так комендантша списала на перевязку, вроде как кровь унимали у раненых. Я сам им в акте расписывался, что простыни кровью залиты. А что? Всё законно, ведь уголовное дело-то завели!
Раф не стал больше вникать в местные коллизии с простынями и завалился одетый на кровать, как все, только обувь снял. По этому факту дядя Володя дал очередную инструкцию:
— Когда будешь спать в восьмой: обувь под подушку клади, а то ночью сопрут. Шубу зимой тоже
