больше казалось, что выпивает он лишнего по той причине, что его таланту не дают раскрыться. Всех специалистов он уже считал выскочками и дилетантами. Если и вспоминал, что у кого-то был талант в поиске нефти, то тот давно и безвременно умер. Друзей в новой экспедиции он тоже не мог обрести. Даже собутыльников. Парторг умело, как мастер интриги, распустил слух о нём, что он «агент Москвы», призван следить за всеми и докладывать наверх. Простые специалисты никакой тайны, конечно же, не знали, где этот самый «верх» — не ведали. Однако на всякий случай опасались, что новый бурмастер учебной буровой разузнает, допустим, что три года назад были зарыты в грунт три тонны испорченных химреагентов. Или что кто-то сделал приписку, а потом расхлёбывался в течение квартала. Да мало ли у кого каких грешков! Страх у людей был на генетическом уровне, переданный с молоком матери. Которые в сталинские времена страшились, что НКВД о чём-либо дознается, и как говорил в нотациях отец: «Уведут за горизонт!»
Что обозначало — исчезнуть в концентрационных лагерях. Этот страх уже покидал людей лишь сугубо селективно. Работяги, да и полуначальники, уже воровали вовсю на заводах и стройках инструмент и гвозди. Но сказать вслух, что большевики зае…али уже бескормицей, очень боялись.
Более того, как-то Пал Иванович ехал в рейсовом автобусе между посёлками Коми в южной части республики. Между рядами стоя ехал очень худой мужчина в новой арестантской робе чёрного цвета. Спутник сказал:
— Это политзаключенный. Освободился со строгого режима недавно, без права выезда за пределы района. Никто на работу не берёт!
— А чего не берут? — удивился Пал Иванович, — Ведь рабсилы не хватает!
— Боролся с Советской властью, оттого и не берут!
Пал Иванович почти физически чувствовал, что все пассажиры автобуса органически ненавидят политического. Эффекты общества необъяснимы. Например, заложница всегда влюбляется в своего захватчика-террориста. Когда спецназ преступника этого убивает, в процессе спецоперации, освобождённая пленница ненавидит весь спецназ и горячо горюет об убиенном. Возможно, этот эффект идёт от диких людей, которые воровали свою невесту, а потом она жила с похитителем всю жизнь. Это ещё как-то понятно. А вот чего вдруг геологи и бывшие заключённые все вместе ненавидели в автобусе политзаключенного — необъяснимо!
За такой философией Пал Иванович сходил за очередной бутылочкой «воркутинской». «Надо же назначение обмыть! Пусть плохонькое, но назначение!» — думал он, шагая в магазинчик, что неподалеку от его общежития. Закуски он почти не брал, в столовую не ходил. Пустые бутылки выносил и выкидывал в сортир, который располагался в дощатом строении и являл самый примитивный тип данных сооружений. Ходил он только «отлить». Еду он не потреблял, и жил почти только на калориях, которые содержались в водке. Ещё он в магазине брал папиросы «Беломорканал». Этикетка этих папирос напоминала, что часто употребляемое название сидельцев — зэк, есть аббревиатура «заключенный каналокопатель». Папиросы прославляли труд сотен тысяч людей, строивших канал. А главное, ежечасно напоминали курильщику, куда он попадёт, если не будет лоялен власти! Глядя на эту этикетку, Пал Иванович вдохновлялся:
— Да, наша судьба более удачливая!
Глава 9
Раф переступил порог бурдомика и сразу подвергся атаке Фархада с вопросами:
— А щиво тебя так странно кличут — Раф?. — повариха уже посетила Фархада, принеся ему ужин, и обсудила вновь прибывшего бурильщика. — По документам вроде как не Раф? Ты щасом не башкирин?
Бурмастер явно искал в новом бурильщике земляка.
— Да, так… Кличка такая с университета привязалась.
— Ну, ладно. Я тебя тоже буду называть Рафаил. Мне будет приятно. Можно?
— Да называйте как вам удобно, я привык, что Рафом зовут.
Бурмастер при разговоре с ним не стал вдаваться в сложные технологические тонкости своей бригады, бурящей скважины. Сам он тоже в эту проблему старался не очень вникать. Он сам был он на этой скважине новенький. Принял её с забоем две тысячи метров, вёл деятельность полгода, а забой так и оставался две тысячи. Два раза трубы обрывались и эту оборванную часть извлечь Фархад не смог. Поднимались выше по стволу скважины и забуривали новый ствол. На глубине две двести метров утяжелённая нижняя часть бурильных труб вновь обрывалась, и Фархад начинал бурение в третий раз, один и тот же интервал. Чтобы исполнить завет «в доме повешенного не говорят о верёвке», Фархад умолчал в начавшемся с Рафом инструктаже обо всех этих коллизиях. Думая, как все сильно озабоченные какой-то проблемой люди, что эту главную проблему все наизусть знают! Перескакивая через все вводные предложения, он кратко порекомендовал:
— Первый помощник, Нахимов, у тебя щеловек опытный. Он всё расскажет. Сам он бурильщик, но работает первым помощником бурильщика, всегда.
— А чего же он бурильщиком не работает?
— Щёрт его знает. Давно, говорят, выучился на бурильщика. Курсы хорошие закончил, годичные. Но не идёт в бурильщики. То ли зрение у него ненадёжное. То ли характер не тот, не упрямый. А так мужик вроде бы здоровый, да и крепкий по натуре.
— Ладно, там разберёмся!
Раф взял с гвоздика на стене круглую суточную диаграмму, заполнил в центре дату и поставил подпись. Такую диаграмму заполняют ежесуточно. На ней самописец пишет, что делалось на буровой. Пишет круглосуточно. За достоверность графика отвечает бурильщик, о чём он ставит свою подпись. Когда Раф поднялся по мосткам на рабочую площадку внутрь вышки, смена вахты шла полным ходом. Комичность этих смен в том, что при стоимости комплекта оборудования несколько миллионов долларов (и примерно столько же стоит скважина), скандал при перевахтовке идет только о таких вещах:
— Куда дели лом?
С такой же интенсивностью идентифицируют наличие помбурских крючков. Крючок — это универсальная вещь. Крючком таскают то, что может отбить руки, если браться прямым контактом, без крючка. Отдельный разговор о кувалде. Кувалда на буровой может быть только одна. Это закон! Её таскают из насосного помещения на рабочую площадку и обратно. Если какой-то неопытный бурмастер пожалеет помбуров и выдаст вторую кувалду, пропадут сразу обе! Этот феномен называется «закон двух кувалд». Для всех не тайна, что весь этот нехитрый инструмент воруют проезжие водители и тягачисты. Они приходят на буровую, хитро разыгрывая любопытство и восхищение. Простоватые помбуры начинают проводить мини-экскурсию. Те, когда бурильщик окликнет не в меру разошедшихся помбуров, утаскивают лом. Такое повышенное внимание при передаче вахты к ручному инструменту родилось не от недотумканности помбуров. Родилось это внимание по той причине, что если кувалда или лом упадут в скважину — это считается аварией! Этот вроде небольшой предмет попадает под долото, и крутится по забою, не давая зубьям долота достать до породы. Проходка падает до нуля. Если же предмет перемещается выше по стволу скважины, то он может заклинить трубы при подъёме. Раф стал знакомиться с членами своей вахты. Он просто представился кратко и отозвал в сторону Нахимова. Определил он его по уверенному взгляду и более опрятной одежде, чем у других помбуров. С ним познакомился с пожатием рук и спросил:
— Где бурильщик предыдущей вахты?
— Он пошёл смотреть уровень бурового раствора. Нам тоже не мешает проверить. Прошлую вахту они не готовили раствор, уровень в приёмных емкостях упал, и нам пришлось горбатиться за всех!
— А имя-то у тебя какое? — поинтересовался Раф.
— Володя. Но все зовут Нахим. Ты тоже зови Нахим, я привык.
В это время вдоль желобов, по которым течёт из скважины в емкости раствор, подошёл бурильщик предыдущей смены и, не тратя много времени на церемонии, заявил:
— Уровень раствора — норма! А то вчера твои бучу подняли, что мы им сухие емкости сдали. Сами упустили через сито в шламовый амбар, а на нас свалили!
Раф по фразе «твои…» понял, что рабочий процесс пошёл. Как и на всех буровых, каждая вахта старалась выглядеть успешнее другой. Это был нормальный процесс эволюции и прогресса. Он вдаваться в
