тут же над головой блеснуло, мой «грибок» повалился наземь, срезанный под корень.
«Стрекоза» нехотя отступала под нашими выстрелами. Но улетать прочь не желала. Если она додумается долбануть по вертушке…
Черт, она словно мысли мои услышала! За спиной, у вертолета, заверещали по-звериному. Уже не от страха и ужаса, от нестерпимой боли. Люди, кого не пустили внутрь машины, бросились врассыпную… и посыпались на асфальт, напоровшись на яркую белую нить. «Мама!!!» – детский крик резанул по ушам. Сейчас эта тварь поднимет прицел, – или что там у нее вместо прицела? – и тогда «Касатке» трындец. И всем, кто в ней…
«Дук-дук-дук!» – оглушительно простучала авиационная пушка. Из-за ДК вынырнул Ка-52, едва не задев за фронтон. И сразу же, не давая «стрекозе» улизнуть, выпустил из-под крыла ракету.
Вспышка была такой яркой, что на минуту я ослеп. Да что там ослеп! Показалось, что и оглох, и землю под ногами ощущать перестал. Хоть взрыва вроде не слышал. Или в самом деле пришелец сгорел беззвучно? Я вскочил, шарахнулся назад, сам не понимая, куда собираюсь бежать, – лишь бы подальше от этого света, обернувшегося непроглядной тьмой. Почти сразу споткнулся обо что-то мягкое и неподвижное, упал…
Темнота отступила. Я снова видел «Касатку», бешено молотящую воздух лопастями, ребят, поднимающихся с земли, зависшего у нас над головами «Аллигатора». Только от «стрекозы» никаких следов не осталось. Ни одного обломочка.
Я поднялся с четверенек, взял оброненный автомат. Обернулся взглянуть, обо что спотыкнулся. Собственно, я догадывался, что увижу: там лежал человек. Мертвая женщина. Она упала навзничь, широко раскинув руки, будто с разбега напоролась на преграду. Одежда на ее груди превратилась в золу, и наверное, не только одежда. Женщина была молодая, может быть, красивая: ветер раздувал длинные светлые волосы, чуть вьющиеся пряди закрывали лицо, не разглядишь. У моей Светланы такие же, волнистые, мягкие как шелк волосы. Слава богу, что она за сто километров отсюда, и у нас там никакого плацдарма нет…
– Улетай, улетай быстрее! – заорал Белов на пилота. – Уводи машину, пока не поздно!
«Касатка» будто только и ждала этого приказа, грузно оттолкнулась от асфальта, пошла вверх. Люди, те, кто уцелел, поднимались с земли, махали руками, кричали, просили забрать…
– Первый взвод, за мной! К домам, бегом!
Лейтенант больше не обещал, что вертолет скоро вернется. Он вообще не оглядывался, делал вид, что на площадке перед Дворцом культуры живых не осталось. Может, и впрямь так? Вспышку не только мы видели, через минуту-другую «сородичи» «стрекозы» будут здесь. И помочь этим людям мы ничем не сможем.
Я оглянулся напоследок, проводил взглядом уходящий на юг, прочь от плацдарма вертолет. И побежал к серым кирпичным пятиэтажкам, стоящим за детской площадкой. За той самой, на которой я принял первый в своей жизни бой.
Я не знаю, кто они, откуда пришли и чего хотят.
Они появились на орбите два месяца назад. Именно появились – ни один телескоп не засек, как они приближались к Земле. Только что не было, и вот уже здесь – тусклые серые туши, похожие на огромных, в десятки километров длиной, кашалотов. Сколько их всего, до сих пор точно неизвестно. Потому как первое, что они сделали, – это уничтожили все наши спутники, военные и гражданские, метеорологические и астрономические, связи и навигации. Человечество в считаные минуты ослепло и оглохло. Человечество было ошеломлено, испугано, растеряно. Ни ООН, ни правительства, ни военные – никто не знал, что следует предпринять. Устанавливать контакт пришельцы не желали, как будто и не замечали наших попыток достучаться до них. А говорить с позиции силы мы не могли. Потому как второе, что они сделали, – сожгли ядерные арсеналы всех держав, все баллистические и крылатые ракеты. Они умудрились добраться даже до тех, что были спрятаны в шахтах и на подводных лодках!
А потом началось собственно Вторжение. Пришельцы всегда действовали по одной и той же схеме. Вначале насекомоподобные твари захватывали плацдарм. По-видимому, это были роботы или что-то вроде того. Но точно до сих пор неизвестно – захватить ни одну из тварей не удалось. Затем в центре плацдарма появлялась «землеройка» (опять появлялась! Разобраться, какие физические принципы позволяют технике пришельцев перемещаться бесшумно и практически мгновенно, наша наука пока не сумела). «Землеройка» пожирала верхний слой почвы – метров сто толщиной – со всем, что в ней и на ней находится. А то, что оставалось после этой твари, – это уже была не земля. Во всяком случае, не наша земля. Нечто тусклое, серое. Такое же тусклое и серое, как корабли пришельцев, как вся их техника.
Накрыть плацдарм с воздуха не получалось: сверху его защищал энергетический щит. По виду – грозовая туча, но любой самолет, ракету, снаряд эта дрянь сжигала в считаные секунды. Люди могли противостоять пришельцам только на земле. Да и то сказать, «противостоять». Две трети Северной Америки покрылось серой коростой, зараза начала переползать в Южную. И за Европу пришельцы уже взялись, за Австралию, Африку, Юго-Восточную Азию. Медленно, но неотвратимо они отвоевывали у людей Землю.
Теперь настал наш черед. Пришельцы одновременно захватили три десятка плацдармов, от Ставрополя до Петрозаводска, от западной границы до Волги. Сегодня на рассвете, два часа назад.
Я не знаю, что сейчас делается на других плацдармах, я не главнокомандующий, не генерал, не офицер даже. Наш батальон подняли по тревоге и забросили на окраину маленького промышленного городка в Приазовье. Приказ был предельно ясен и прост: навязать пришельцам бой и продержаться один час, пока подтянется бронетехника. Не дать плацдарму превратиться в серую проплешину. Иначе – тварей из нашей земли не выкорчевать. Мы видели, как это случалось и в Америке, и в Европе.
Приказ был ясен и прост. Только как продержаться против почти неуязвимых, неимоверно юрких тварей? Продержаться целый час неполным батальоном, с одними лишь крупнокалиберными пулеметами да РПГ против «стрекоз», «кузнечиков» и прочей насекомоподобной дряни! Да, нам придали звено Ка-52 и Ка-50 для огневой поддержки. Но долго ли они продержатся в воздухе против «стрекоз»? Никто ведь не знает, сколько этих тварей на плацдарме. «Смертники», – тихо, чтоб расслышал только я, произнес Валек. Не только о пилотах сказал, о всех нас. Хорошо хоть пацанов-срочников в эту мясорубку не бросили, пожалели. А с другой стороны, когда я полгода назад подписывал контракт, разве мог помыслить, с КЕМ воевать доведется? Да если бы и сказал кто, не поверил бы. Полгода назад в такое никто не поверил бы.
За рядом серых пятиэтажек лежал двор. Самый обычный городской двор с лавочками у подъездов, детской площадкой, старыми, наполовину усохшими деревьями. Почти на такой же выходили окна нашей со Светкой квартиры. Интересно, та, погибшая женщина, жила где-то в этом дворе? Я ведь не видел, откуда она прибежала к вертолету…
Я удивился, поймав себя на этой мысли. Опрокинутая навзничь фигура до сих пор стояла перед глазами. Наверное, потому, что волосы у женщины были такие, как у моей жены. И серая долгополая куртка. Сапоги на низком каблуке, гамаши, черная шерстяная юбка… Да ну, ерунда! Тысячи женщин по всей стране так одеваются.
Справа, за домами, за котельной с грязными лопнувшими стеклами загрохотал пулемет. Его сольную партию тут же подхватил автоматный хор, ухнула граната, еще одна. Слева и чуть дальше подала голос авиационная пушка. Батальон вступил в бой.
– Направо! Обходить котельную! – приказал лейтенант.
Я послушно повернул направо. И тут же что-то огромное, серое метнулось мне навстречу.
На мгновение ноги сделались ватными, не шевельнуться. Прямо передо мной, в каком-то десятке шагов, стояла двухметровая тварь. Три пары лап – задние и средние упираются в грязь, передние, поблескивающие бритвенными кромками лезвий, прижаты к корпусу. Выпуклые фасеточные глаза таращатся не мигая. «Кузнечик».
– Макс!
Крик Еричева выдернул меня из ступора. Не глядя, я отпрыгнул в сторону, распластался в луже холодной талой воды. И сразу же саданул по насекомому длинной очередью.
Не я один. По крайней мере полвзвода лупили по твари в упор. «Кузнечик» стоял так близко, что я слышал визг пуль, рикошетивших от его бронированной туши. Одна булькнула в лужу у самой моей щеки.
