В своих, возможно сфабрикованных чекистами покаянных письмах, Савинков убеждал бывших единомышленников прекратить борьбу против большевиков и задуматься о положительных сторонах советской власти.
Из тюремной камеры Савинков пишет о чекистах: «Я думал встретить палачей и уголовных преступников, а встретил убежденных и честных революционеров» (из письма Д. Пасманику); чекисты «напоминают мне мою молодость, — такого типа были мои товарищи по Боевой организации» (из письма сестре); «В ГПУ я встретился с людьми, которых я знаю и которым доверяю с юных лет, которые мне ближе, чем болтуны из «Национального центра» или члены зарубежной делегации социалистов-революционеров. Я встретил здесь убежденных революционеров» (из письма С. Рейли).
Суперагент Сидней Рейли тогда высказал свою версию судьбы Савинкова. Реальный Савинков, по его мнению, был убит при переходе границы, а Лже-Савинков, что предстал на процессе и писал письма раскаяния, это умело подобранный двойник.
Вторя словам Рейли, некоторые западные газеты подхватили эту сенсацию. Вообще тема «двойников» была в ходу у журналистов, описывавших фантасмагории сталинских судилищ.
Через 8 месяцев после вынесения приговора Борис Викторович обратился к Дзержинскому с письмом, в котором просил немедленного освободить его из заключения. Савинков взывал: «Дайте мне возможность работать!» и туманно намекал, что может «пригодиться» ЧК как «подпольщик» и «борец за революцию». Не собирался ли Савинков стать консультантом ЧК по «раздуванию мирового пожара» или по созданию подпольной разведывательно-террористической сети по всему миру?
И кто знает, может быть, Дзержинский оперативно откликнулся на призыв «великого конспиратора». Можно предположить, что Савинков вовсе и не погиб, а, под другой фамилией, дослужился до генерала ЧК — ОГПУ. Чекисты были мастаки устраивать ложные похороны своим агентам и распространять эту информацию по всему миру. Дзержинский мог «убить» «старого Савинкова», с тем чтобы создать нового агента, с новой фамилией! [287]
Так или иначе, 8 мая 1925 года Борис Савинков, как писала газета «Правда», воспользовавшись отсутствием оконной решетки в комнате, где он находился после возвращения с прогулки, выбросился из окна пятого этажа во двор тюрьмы и разбился. Это самоубийство напоминало хорошо спланированное убийство некогда опасного врага.
Есть предположения, что инсценировкой самоубийства или псевдосамоубийства Савинкова занимался чекист Блюмкин. Этот чекист — литератор и террорист, возможно, стал и автором знаменитого письма-раскаяния Бориса Савинкова.
Александр Солженицын в знаменитом «Архипелаге ГУЛАГе» приводит рассказы «лагерных сидельцев» о том, что Блюмкин был автором «писем Савинкова», а чекист А. Шлюбель «собственноручно» выбросил Савинкова из окна.
Савинков все еще оставался не только символом сопротивления, но и авантюристом, «хозяином своего слова», и его покаяние, если оно и было им написано, ровным счетом ничего не означало, хотя оно и вызвало бурное негодование большей части эмиграции.
«Нет человека — нет проблемы», — любил говаривать Сталин, выражая общебольшевистские воззрения.
Борис Савинков остался в истории революции и гражданской войны загадочной фигурой заговорщика, считавшего, что от его воли зависит весь ход истории. Он силился подчинить себе время и пространство, был необычайно импульсивен, пытался, как говорится, лбом прошибить стену. Живя в мире своих наркотических видений, жизнью героев своих книг, он часто не мог здраво анализировать политическую ситуацию.
Российская история — сплошная литературщина, а действия писателя — террориста отчасти были попыткой подражания литературным героям детства.
Черчилль, друживший с Борисом Савинковым, посвятил ему несколько страниц в своей книги «Великие современники». Борис Савинков, писал Черчилль, сочетал в себе «мудрость государственного деятеля, качества полководца, отвагу героя и стойкость мученика». Весьма возможно, что англичане хотели видеть его «либеральным диктатором России». [288]
А вот Дмитрий Философов, разочаровавшись после раскаяния Савинкова в своем друге, писал, что решил считать его «человеком конченым в политическом и моральном отношении...». «Вы мертвый лев!» — восклицал вчерашний друг. Тот же Философов писал о Борисе Викторовиче: «В нем виден обыкновенный честолюбец в тоне дешевого ницшеанца... Он должен властвовать и быть «во главе».
Весьма известный в начале века писатель Михаил Арцыбашев заметил тогда о Савинкове: «...все- таки он не был подлинным пророком и вождем. Он боролся честно и храбро, но не во имя своего внутреннего чувства, своего свободного «я», а во имя идеи, не им созданной, не им поставленной».
Скорее всего, Арцыбашев был прав. Савинков толком не разобрался ни в своих убеждениях, ни в своих чувствах. Он одновременно восхищался террором и ужасался его губительности... Он, казалось, жил только для революции, но постоянно тратил огромные деньги, что брались под «прямые действия», на себя... Он боролся с «правыми» и, одновременно, прокладывал им дорогу... Он боролся с абсолютизмом и сам стремился стать диктатором... Он был убийцей и поэтом... В нем уживалось несколько человек- антиподов во всем.
В 1931 году, уже после смерти Савинкова, в Париже стараниями литераторов, друзей Бориса Викторовича — Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского, был выпущен сборник стихов «убиенного поэта-террориста» под его литературным псевдонимом «Ропшин».
Есть в нем строчки, запечатлевшие мятущуюся душу демона, который никак не может обрести душевный покой:
Сидней Рейли — суперагент
«Ни один другой шпион не обладал такой властью и таким влиянием, как Рейли», — говорилось в популярной книге, посвященной истории английской разведки. Он был мастером покушения — по части застрелить, задушить, отравить, и мастером дамского обольщения. «Джеймс Бонд» начала века! Его русский друг Борис Суварин писал о нем после о его гибели: «Очень замкнутый и неожиданно откровенный. Очень умный, очень образованный, на вид холодный и необыкновенно увлекающийся. Его многие не любили, я не ошибусь, если скажу, что большинство его не любило. «Это авантюрист», — говорили про него... Он был очень верующим человеком (по-своему) и очень верным в дружбе и полюбившейся ему идее... Он работал в Интеллидженс сервис... Рейли был очень сильным и спокойным человеком. Я видел его на дуэли. Он был очень добрым и иногда очень заносчивым, но для друзей своих, очень редких, он был своим человеком, закрываясь, как ставнями, перед посторонними».
Очевидец так описывал его: «Бледный, длиннолицый, хмурый человек с высоким покатым лбом и беспокойным взглядом. Походка выдавала военного человека».
В декабре 1917 года в Советскую Россию прибыл странный субъект. У него были грандиозные планы, и он думал, что сможет ускорить падение ленинской диктатуры и возвратить Россию в военный лагерь Антанты. Считалось, что английская разведка «Интеллидженс сервис», агентом которой был этот субъект — лейтенант Сидней Джорж Рейли, — наделила его большими секретными полномочиями. [290]
В то же время есть предположения, что Рейли был самозванцем и умело представлял себя «вершителем истории», не имея на то никаких прав, ведь главным резидентом английской разведки в России был Эренст Бойс.
Сам Рейли впоследствии писал, что должен был восстановить всю сеть английской разведки, которая распалась после Октябрьской революции, наладить контакты с французской разведывательной сетью в
