ужасно его раздражал, Джей был обязан его надевать, поскольку именно через шлем информация перекачивалась в банк данных.
— Эйнштейн, ты здесь? — спросил он.
— Я здесь, — ответил Эйнштейн, — и готов начать. У тебя снова началась аллергия. Ты опять принимал химикаты?
— Да. Но они мало помогают.
— Мы тебе сочувствуем.
— Большое спасибо, — ответил Мартин.
— Когда мы закончили в прошлый раз, шло обсуждение…
— Один момент, Эйнштейн. У меня вопрос.
— Спрашивай.
— Он не имеет отношения к теме нашего обсуждения. Я давно хотел его задать, но никак не мог набраться мужества.
— Спрашивай.
— Мы уже довольно долго обсуждаем путешествия со скоростями, превосходящими скорость света, а я ничего не могу понять. Ты проявил удивительное терпение. Не обращал внимания на мою глупость. И готов продолжать, хотя иногда тебе наверняка кажется, что из этого ничего не выйдет. Я хочу спросить: почему? Почему ты хочешь продолжать?
— Это просто, — сказал Эйнштейн. — Вы помогаете нам. Мы помогаем вам.
— Но я ничем тебе не помог.
— Неправда. Ты помнишь, как мы в первый раз обратили внимание на твою аллергию?
— Уже довольно давно.
— Мы спросили у тебя, как от нее избавиться. И ты использовал термин, который был нам неизвестен.
— Лекарство?
— Да. Мы спросили у тебя, что такое лекарство. И ты объяснил. «Химикаты», — сказал ты. Химикаты мы знаем.
— Да, кажется, так все и было.
— Лекарства-химикаты являются для нас совершенно новым понятием. Никогда о них не слыхали. Никогда о них не думали.
— Ты хочешь сказать, что идея лекарства оказалась для вас новой?
— Верно. Подтверждаю. Не имели представления.
— Но ты никогда не спрашивал меня о лекарствах. Я бы с радостью рассказал тебе о них.
— Мы спрашивали. И не один раз. Очень коротко, очень осторожно. Чтобы ты не знал.
— Но почему? Почему коротко? Почему осторожно?
— Это такая замечательная вещь. Кто же захочет поделиться с другими столь важной информацией? Теперь я вижу, что мы вас недооценили. И очень сожалею.
— И правильно делаешь, — сердито сказал Мартин. — Я считал тебя своим другом.
— Другом, конечно, но даже среди друзей…
— Но ты собирался рассказать о БСС.
— Но это так, ерунда. Об этом известно многим. Очень просто, как только поймешь.
— Рад слышать. А как вы продвигаетесь с лекарствами?
— Медленно, но кое-что нам удалось. Нам нужно еще многое узнать.
— Ну так спрашивай…
9
Томас вопросительно посмотрел на Мартина.
— Ты хочешь сказать, Джей, что народ Эйнштейна понятия не имеет о лекарствах? Они знакомы с химией, но не изобрели лекарства?
— Ну, все не так просто, — возразил Мартин. — У них есть одно качество. Их тела священны. Тело — храм души. Эйнштейн не произнес этих слов — такова моя интерпретация — но тела для них табу, и они стараются к ним не прикасаться.
— В таком случае, если они попытаются продавать лекарства, непременно возникнут проблемы.
— Наверное. Но с Эйнштейном и его друзьями все обстоит иначе. Насколько я понял, элитарная группировка занимает в обществе главенствующее положение и презрительно относится ко всем остальным, не разделяя суеверий большинства. Они охотно нарушают традиционные предрассудки и готовы испытывать все новое. Однако сила прежних верований велика — вот почему никому не пришло в голову изобрести лекарства.
— И они хотят, чтобы ты рассказал о лекарствах?
— Ждут с нетерпением. И испытывают странное волнение. Словно знают, что поступают неправильно, но все равно идут вперед. Тем не менее я могу рассказать им лишь об общих принципах действия различных препаратов. Детали они должны проработать сами, в соответствии со своей спецификой. Сегодня я им поведал все, что мог. Теперь мне необходимо изучить теорию медицины, чтобы дать им нечто большее. Полагаю, что найду необходимый материал в библиотеке.
— Несомненно, — кивнул Томас.
— Но в какой-то момент я едва не потерял Эйнштейна: когда сказал ему, что для развития медицины им потребуется изучить свои тела.
— А поскольку тела священны…
Мартин кивнул.
— Да, ты правильно понял. В ответ на вопрос Эйнштейна, как можно изучить свои тела, я объяснил ему, что такое анатомирование. И вот тогда-то мне и показалось, что я зашел слишком далеко. Он получил много больше знаний, чем ему требовалось на самом деле, и ему это совсем не понравилось. Но он повел себя как мужчина; ему удалось себя перебороть и смириться с совершенно новым подходом. Мне показалось, что по сути своей Эйнштейн — натура увлекающаяся. Уж если он чем-то заинтересовался, то идет до самого конца.
— Как ты думаешь, сородичи Эйнштейна его поддержат?
— Я не уверен, Пол. Но мне кажется, что да. Он начал философствовать, когда я задал ему прямой вопрос. Наверное, пытался уговорить самого себя. И пока он рассуждал, я размышлял о том, сколько еще подобных табу мы можем иметь сами. Наши табу тоже не позволяют взглянуть на ряд идей свежим взглядом. Мы столкнулись с продвинутой культурой, смело глядящей в будущее, однако у них остались древние предрассудки, уходящие корнями в первобытные времена — и эти предрассудки помешали им развивать медицину.
— История развития нашей медицины не слишком отличается, — заметил Томас. — Человечеству пришлось отбросить немало суеверий, прежде чем оно стало терпимо относиться к искусству целителей.
— Наверное, — согласился Мартин. — Но, черт возьми, мне все это ужасно нравится. Если Эйнштейн пойдет дальше — а мне кажется, что так и будет — мы принесем им немалую пользу. Как я уже говорил вчера, мы перестали быть мальчишками-бойскаутами и начали платить по счетам. Видишь ли, до сих пор я даже не догадывался, что они постепенно, шаг за шагом, пытались украсть у меня секреты медицины.
— Подозреваю, что мы делаем нечто похожее, — проворчал Томас. — Вероятно, в ряде случаев мы, боясь их напугать, действуем слишком осторожно: соблюдаем корректность, стараемся не задавать прямых вопросов. Вероятно, это связано с комплексом неполноценности, вызванным благоговением перед удивительными достижениями других цивилизаций. Если нам удастся провернуть еще пару сделок, подобных медицине, мы избавимся от комплексов. И будем наравне со всеми.
— Я никак не отваживался спросить у Эйнштейна, почему он продолжает входить со мной в контакт, — признался Мартин. — Именно потому, что боялся его отпугнуть. Но меня эта мысль
