И снова Гэри почуял, как холодный ветер пространства поднимает и шевелит коротко стриженные волосы у него на затылке.
Кингсли трясло от волнения. Да их всех трясло. Кто сумел бы остаться спокойным в такой-то момент? Послание с самого края Вселенной! Из того непостижимого далека, где время и пространство продолжают стремительно выбрасывать себя в неизведанную зону небытия… В зону, где нет еще ни времени, ни пространства, где ничего еще не происходило, где ничего не могло произойти, где нет ни места, ни условий, ни возможности чему-нибудь произойти. Гэри попытался представить себе, на что это похоже. И понял: ни на что. На что похоже ничто?
Много лет назад один старый философ сказал, что человек способен осознать всего лишь две концепции — времени и пространства, и из этих двух концепций он построил целую вселенную и на них же основал всю сумму своих знаний. Если философ был прав, выходит, человеку не дано представить себе место, где нет ни пространства, ни времени. Там, где кончается пространство, начинается… что?
Кэролайн уже щелкнула выключателем. Голубое сияние потускнело, мерный шум энергии заглох, а на верху аппарата замигала красная лампочка.
Гэри, не отрывавший от девушки глаз, заметил, как напряглось ее тело — напряглось, а потом расслабилось. Она склонилась вперед и погрузилась в восприятие сообщений, исходивших из шлема.
Лицо доктора Кингсли, изборожденное от напряжения морщинами, застыло, словно маска. Он по- прежнему стоял возле кресла, в котором сидела Кэролайн, — большой, похожий на медведя, беспомощно уронив руки и нервно сжимая и разжимая огромные красные ладони.
Послания были мгновенными. Это могло означать только одно из двух: либо мысль мгновенна сама по себе, либо сообщения передаются в таких пространственно-временных рамках, где расстояния сокращаются, — а следовательно, благодаря каким-то манипуляциям с континуумом край Вселенной может оказаться всего в нескольких милях отсюда… или даже футах. То есть можно прогуляться туда и обратно пешочком.
Кэролайн сняла шлем и повернулась лицом к окружающим. Они вопросительно смотрели на нее, не задавая вопросов.
— Теперь я поняла немного больше, — сказала она, — Это наши друзья.
— Наши друзья? — эхом откликнулся Гэри.
— Друзья всего живого во Вселенной, — пояснила Кэролайн. — Они стараются ее защитить. Скликают добровольцев, способных помочь им спасти Вселенную от угрозы извне… От какой-то внешней силы.
Девушка улыбнулась, глядя на недоуменные лица перед собой.
— Они просят нас прибыть на край Вселенной, — добавила она дрожащим от волнения голосом.
Херб так стремительно вскочил со стула, что тот со стуком свалился на пол.
— Они просят нас!.. — воскликнул он и осекся.
В лаборатории сгустилась тишина.
Гэри слышал, как судорожно, со свистом вырывается из ноздрей доктора Кингсли воздух; доктор силился взять себя в руки, чтобы задать простой вопрос… Вопрос, который вертелся на языке у каждого из них.
— Но как они себе это представляют? — наконец выговорил Кингсли.
— Мой корабль летает быстро, — сказал Томми Эванс. — Быстрее всех, что были до сих пор. Но не настолько быстро!
— Пространственно-временное искривление, — произнес доктор Кингсли, и голос его был на удивление спокоен. — Они наверняка используют пространственно-временное искривление, когда передают нам сигналы. Возможно…
— Именно так, — улыбнулась Кэролайн. — Напрямки. Никаких далеких путешествий. Кратчайшим путем, минуя обычное время и пространство. Через пространственно-временную дыру.
Громадные ладони Кингсли снова начали сжиматься и разжиматься. Каждый раз, когда кулак сжимался, на красной, туго натянутой коже выделялись белые костяшки.
— Да, но как нам это сделать? — спросил Херб. — Никому из нас такое не под силу. Мы летаем на своих игрушечных корабликах с геосекторами и считаем, будто достигли вершин прогресса. Геосекторы просто искривляют пространство, но разве мы знаем — как? Разве мы понимаем, что происходит при этом? Мы просто забавляемся, как ребенок в грязной луже, гоняющий грязь то туда, то обратно. А тут необходимо будет контролировать процесс, искривлять пространство совершенно определенным образом да еще поддерживать его в этом состоянии.
— Может, Инженеры… — начал Эванс.
— Верно, — кивнула Кэролайн. — Инженеры нам расскажут. Они знают, как это делается. Нам нужно будет лишь следовать их указаниям.
— Но сумеем ли мы понять? — усомнился Кингсли. — Их математика наверняка за пределами нашего понимания.
— Я смогу их понять, — прервала его Кэролайн с горечью в голосе, — Может, не сразу, но, думаю, у меня получится. Тысячелетняя практика, как-никак.
— Вы уверены? — недоверчиво спросил Кингсли.
— Лежа в своей темнице, я открыла новые теории пространства и вывела новые математические формулы, — сказала Кэролайн. — Конечно, это только теории, но в них выверена каждая деталь. Я разрабатывала их постепенно, шаг за шагом, — Она засмеялась, и в ее смехе горечь ощущалась еще сильнее, чем в словах, — Я занималась этим десять столетий, — напомнила она. — У меня было достаточно времени, чтобы проверить все досконально. Нужно же было чем-то заняться, чтобы не спятить, верно?
Гэри пристально смотрел на нее, поражаясь абсолютной уверенности в себе, которой дышало это юное лицо, поражаясь убежденности, звучавшей в каждом ее слове. А потом он смутно почувствовал кое- что еще. Ее превосходство. За последние несколько минут она взяла в свои крохотные ладошки лидерство над группой мужчин, собравшихся на Плутоне. Если взять их мозги и сложить все вместе, им и тогда не сравниться с ее мозгом. Ей доступны такие глубины, о каких они даже не подозревают. Что ж, она правильно сказала: тысячелетняя практика, как-никак.
Сколько лет мыслит обыкновенный человек? Лет пятьдесят, не дольше, если считать те годы, когда его мысль уже отточена образованием, искусна и еще остра. Треть этих лет уходит на сон, одна шестая — на еду и отдых… Стало быть, остается примерно двадцать пять лет, в течение которых человек размышляет и постигает природу вещей. А потом он умирает, и мысли его исчезают. Вернее, зачатки мыслей, которые могли бы спустя пару лет оформиться в законченную стройную теорию. Но они исчезают, чтобы возникнуть потом у кого-то другого, и ему приходится начинать все сызнова… А сколько мыслей так и пропало бесследно?
Однако с Кэролайн Мартин дело обстояло иначе. Она думала в течение сорока обычных жизней, и разум ее оставался молодым, быстрым и острым. Ничто не прерывало ее размышлений — ни сон, ни еда, ни развлечения. Она могла обдумывать какую-то проблему круглый год — или век, если хотела.
При этой мысли Гэри бросило в дрожь. Да ведь никто из них даже смутно не может представить себе масштабов ее познаний. Что ей открылось, какие истины она нашла во тьме межпланетного пространства? К тому же… Не стоит забывать, что началось-то все с открытия некоей мощной силы, которую она отказалась отдать в руки людям даже под угрозой вечного изгнания.
Кэролайн заговорила снова, резко и отрывисто, совсем не так, как раньше, — а ведь она умела быть очаровательным собеседником.
— Меня всегда интересовали проблемы времени и пространства. Изобретение, которое я отказалась передать военному совету во время войны с Юпитером, было подобно вашим геосекторам… Правда, с одним — но существенным — отличием.
— Вы изобрели геосектор? То есть открыли принцип движения кораблей с помощью искривления пространства тысячу лет назад? — изумился Кингсли.
Она кивнула:
— Только военные не собирались использовать его для перемещения в космосе кораблей. Им было не до того. Юпитер выигрывал войну, и они были в отчаянии. Им нужно было новое оружие.
— Но геосектор не может быть оружием, — возразил Кингсли. — Им невозможно пользоваться вблизи
