не ждали от Полларда, что он сумеет разгадать загадку?
— Если ее можно разгадать, тогда, конечно, Полларду и карты в руки. У него хватает и знаний, и опыта, и воображения.
— Вы полагаете, надо улетать? — внезапно спросил Уоррен,— Вы явились ко мне затем, чтобы сказать это напрямик? Пришли к выводу, что сидеть здесь дольше ни к чему?
— Вроде того,— согласился Спенсер.
— Хорошо,— произнес Уоррен,— Если таково ваше мнение, верю вам на слово. Взлетаем сразу после ужина. Остается сказать Лопоухому, чтоб подготовил банкет. Своего рода торжественный вечер в честь наших выдающихся достижений.
— Не сыпьте соль на раны,— взмолился Спенсер,— Гордиться нам действительно нечем.
Уоррен с усилием поднялся с кресла.
— Спущусь к Маку и скажу, чтоб подготовил машины к старту. По пути загляну к Лопоухому и предупрежу насчет ужина.
Спенсер остановил его:
— Я встревожен, капитан.
— Я тоже. А что именно вас тревожит?
— Кто они были, эти существа, эти люди с другого корабля? Вы же понимаете, мы впервые, в самый первый раз встретили достоверное свидетельство, что какая-то иная раса достигла стадии космических полетов. И что с ними здесь случилось?
— Испугались?
— Да. А вы?
— Еще нет,— ответил Уоррен,— Но, наверное, испугаюсь, когда у меня будет время хорошенько над этим подумать.
И отправился вниз по трапу сообщить Маку о подготовке к вылету.
Мака капитан нашел в его клетушке. Инженер сосал свою почерневшую трубку и читал захватанную Библию. — Хорошая новость,— сказал Уоррен с порога.
Мак отложил книгу и снял очки.
— Есть одна-единственная вещь, которую вы можете мне сообщить и которую я восприму как действительно хорошую новость.
— Она и есть. Готовьте двигатели. Мы скоро стартуем.
— Когда, сэр? Совсем скоро не получится.
— Часа через два примерно. Успеем поесть и разойтись по каютам. Я дам команду.
Инженер сложил очки и засунул их в карман. Потом выбил трубку в ладонь, выкинул пепел и опять стиснул погасшую трубку в зубах.
— Мне всегда было не по себе на этой планете,— признался он.
— Вам не по себе на любой планете.
— Мне не нравятся башни.
— Вы сошли с ума, Мак. Тут же нет никаких башен.
— Нет, есть. Я ходил с ребятами по окрестностям, и мы обнаружили кучку башен.
— Может, скальные образования?
— Нет, башни,— упрямо повторил инженер.
— Но если вы обнаружили башни,— возмутился Уоррен,— то почему не доложили?
— Чтоб ученые ищейки развели вокруг них тарарам и мы застряли здесь еще на месяц?
— А, все равно,— сказал Уоррен.— Вероятнее всего, это вовсе не башни. Кто стал бы гнуть спину, возводя башни на этой занюханной планетке? Чего ради?
— У них жуткий вид,— сообщил Мак,— Зловещий — самое точное слово. От них пахнет смертью.
— Это в вас кельтская кровь говорит. В душе вы по-прежнему суеверный кельт — скачете по мирам сквозь пространство, а втайне до сих пор верите в призраков и баньши. Средневековый ум, просочившийся в век науки.
— От этих башен,— заявил Мак,— по спине мурашки бегают.
Капитан и инженер довольно долго стояли друг против друга. Потом Уоррен, протянув руку, легонько похлопал Мака по плечу.
— Я никому про них не скажу,— пообещал он,— Давайте раскручивайте свои машины.
Уоррен молча сидел во главе стола, прислушиваясь к разговорам команды.
— Они затеяли здесь аварийный ремонт,— заявил физик Клайн,— Развинтили кое-что по винтикам, а затем по той ли, по другой ли причине собрали двигатель заново, но часть снятых деталей ставить обратно не стали. По каким-то причинам им пришлось реконструировать двигатель, и они сделали его проще, чем прежний. Вернулись к основным принципам, отбросив все излишества, всякую там автоматику и технические безделушки, но при этом новый двигатель у них получился больше по размерам, менее компактным, более громоздким, чем тот, на котором они прилетели. Потому-то им пришлось оставить здесь еще и часть припасов.
— Однако,— задал вопрос химик Дайер,— если они вели такой сложный ремонт, то каким образом? Где они взяли материалы?
Бриггс, специалист по металлургии, откликнулся:
— Тут полно рудных месторождений. Если бы не так далеко от Земли, планета могла бы стать золотой жилой.
— Мы не видели следов рудных разработок,— возразил Дайер.— Ни шахт, ни плавильных печей, ни устройств для обогащения металла и его обработки.
— Мы же их и не искали,— указал Клайн.— Инопланетяне могли себе спокойно добывать руду в двух- трех милях отсюда, а мы и не догадываемся об этом.
— Беда наша во всем этом предприятии,— вмешался Спенсер,— что мы все время выдвигаем предположения, а потом принимаем их за установленные факты. Если они занимались здесь обработкой металлов, было бы важно узнать это поточнее.
— А зачем? Какая нам разница? — спросил Клайн,— Мы знаем главное: здесь приземлился космический корабль в аварийной ситуации, но экипаж в конце концов сумел починить двигатели и благополучно взлетел…
Старый доктор Спирс, сидевший в конце стола, грохнул вилкой по тарелке.
— Да не знаете вы толком ничего,— воскликнул он,— даже того, был ли это космический корабль или что-то иное! Слушаю ваш кошачий концерт которую неделю подряд и должен сказать прямо: за всю свою долгую жизнь не видывал такой несусветной суеты при таких ничтожных результатах…
Вид у всех собравшихся за столом был довольно ошарашенный. Старый док обычно вел себя тихо и почти не обращал внимания на то, что творится вокруг: знай себе каждодневно ковылял по кораблю, врачуя мелкие болячки — кому придавило палец, у кого воспалилось горло… Каждый в экипаже нет– нет да и задавался не совсем приятным вопросом: а справится ли старый док, если грянет настоящая беда и понадобится, например, провести серьезную операцию? Доку не слишком доверяли профессионально, что не мешало относиться к нему с симпатией. Очень может быть, симпатия эта зиждилась на том, что док предпочитал не вмешиваться в чужие дела.
И вот надо же — вмешался, да как агрессивно!
Ланг, специалист по системам связи, высказался:
— Мы нашли царапины, док, помните? Царапины на скале. Как раз такие, какие может оставить космический корабль при посадке.
— Вот-вот,— насмешливо повторил док,— может оставить, а может и не оставить. Может, корабль, а может, не корабль…
— Корабль, что ж еще!..
Старый док фыркнул и вернулся к еде, орудуя ножом и вилкой с видом полностью безучастным — голова опущена к тарелке, салфетка под подбородком. Все на борту давно заметили, что ест он неопрятно.
