на болото, пытаясь найти в нем какую-то систему и определить, что оно за птица, перспектива сливалась в одно бездушное и уродливое зеленое пятно, и даже вода отливала все той же гибельной зеленью.
Альден лежал на земле у края воды и вглядывался в болото, завороженный его необузданной зеленью.
Сорок миль, думал он. Разве под силу человеку выдержать сорок миль такой зелени? А их будет больше. Ведь Эрик сказал, что на этом пути будут тупики и придется возвращаться назад и искать другую дорогу.
Двадцать четыре часа назад его здесь не было. Двадцать четыре часа назад — или немногим больше — он вышел из дома и направился в деревню кое-чего купить. Но, приблизившись к банку, он вспомнил, что не почистил зубы — когда же он делал это в последний раз? — и сто лет не мылся. Прежде чем идти в деревню, надо было принять ванну, почистить зубы и проделать прочие необходимые вещи, как он всегда — ну, или почти всегда — поступал раньше, поскольку пару раз, когда он проходил мимо банка, скрытый контролер вдруг оживал и гаркал металлическим голосом, который разносился по всей улице: «Альден Стрит сегодня не чистил зубы! Позор Альдену
Стриту, который не чистит зубы!» (или не принимает ванну, или не стрижет ногти, или не моет лицо и руки, или не делает еще чего-нибудь). Контролер продолжал бушевать и громогласно клеймить грязнулю позором, перемежая обличительные тирады трезвоном сигнализации и грохотом ракет, пока пристыженный неряха не бежал со всех ног домой — делать все то, в пренебрежении чем его уличили.
В маленькой деревушке, подумал Альден Стрит, еще можно было жить. По крайней мере, пока у медиков не дошли руки до установки домашних контролеров, как это уже сделали в некоторых крупных городах. Но на это могут уйти годы.
А в Ивовой Излучине жизнь была вполне сносной. Если ты не забывал соблюдать все правила, тебе ничто не грозило. Но даже если и забывал, зная расположение контролеров — один стоял у банка, другой на углу у аптеки, — достаточно было просто держаться от них подальше. Они не могли уличить тебя в оплошности на расстоянии более чем одного квартала.
Хотя, вообще говоря, безопаснее было выполнить все предписания, перед тем как отправляться в деревню. И именно так, как правило, он и постулат, хотя пару раз забывал и был вынужден со всех ног бежать домой под смешки зевак, улюлюканье мальчишек и истошные вопли контролера. А потом, в тот же день или вечер, местный комитет приходил и взимал с него штраф, который полагался за подобный проступок.
Но вчера утром он не вспомнил, что надо принять ванну, почистить зубы и ногти на руках и проверить, чтобы ногти на ногах были аккуратно подстрижены. Он слишком напряженно и долго работал и слишком мало спал (что само по себе было способно заставить контролер изойти на мыло), и теперь, оглядываясь назад, припоминал, что двигался, казалось, в каком-то жарком густом тумане, совершенно ослабел от голода, а в голове у него словно деловито жужжала недовольная муха.
Однако он все же вовремя вспомнил про контролер у банка и обошел этот квартал стороной, чтобы не попасться. Но когда он приблизился к лавке (которая располагалась на безопасном расстоянии от банковского и аптечного контролеров), то услышал этот ненавистный металлический голос, который немедленно сорвался на крик ужаса и возмущения.
— Альден Стрит болен! — заверещал он, — Всем держаться подальше от Альдена Стрита! Он болен, не подходите к нему!
Затрезвонили колокола, взвыли сирены, в воздух полетели ракеты, а на крыше лавки замигал яркий красный огонь.
Он бросился бежать, поняв, что с ним сыграли чудовищную шутку: один из двух контролеров переставили в лавку или установили третий.
— Оставайтесь на месте! — закричал контролер ему вслед, — Выходите на середину улицы, подальше от всех остальных.
И он подчинился: остановился, вышел на середину улицы и стоял там, а из окон контор на него глазели белые перепуганные лица. Глазели на него — на больного и на преступника.
Контролер продолжал надрываться что было мочи, и Альден сжался в комочек, а белые перепуганные лица все смотрели, и через некоторое время (возможно, это было совсем быстро, но ему показалось, что он ждал целую вечность) из центра округа прибыла медицинская бригада.
И понеслось. Вся история выплыла наружу. И что он пренебрегал медосмотрами. И что его уже несколько раз штрафовали за серьезные правонарушения. И что он не делал взносов на развитие местной спортивной лиги. И что не принимал участия ни в одной из многочисленных оздоровительных и спортивных программ своей деревни.
Тогда они и сказали ему с глубоким возмущением, что он просто опустившийся грязнуля, и жернова правосудия завертелись с непогрешимой и молниеносной точностью. В конце концов он очутился перед высоким и могущественным человеком, который зачитал ему приговор. Хотя он не помнил, чтобы слышал из него хоть слово. В том месте зияла чернота, и это было все, что он помнил до тех пор, пока не проснулся в продолжении темноты и увидел два похожих на воздушные шары лица, склонившиеся над ним.
Его задержали, судили и вынесли приговор в течение лишь нескольких часов. И все это делалось из самых благих побуждений — чтобы продемонстрировать другим людям, что им не сойдет с рук попытка насмеяться над законом, который обязывал каждого беречь здоровье и поддерживать физическую форму. Ибо здоровье, гласил закон, это самое ценное, что есть у человека, и подвергать его опасности или бездумно растрачивать — преступление. Здоровье нации следует рассматривать как жизненно важный природный ресурс, и опять-таки подвергать его риску и бездумно растрачивать — преступление.
Поэтому его примерно наказали для острастки другим, и поучительная история непременно должна была появиться на первых полосах всех газет, чтобы лишний раз напомнить народу, что он должен повиноваться, что законы о здоровье — не пустая болтовня.
Он присел на корточках у края воды и устремил взгляд вдаль, а за спиной у него приглушенно шумел лагерь, расположенный чуть дальше в глубине острова: вот звякнул не то котелок, не то горшок, вот застучал топор — кто-то рубил дрова, вот налетевший ветерок захлопал обрывком брезента, натянутым в какой-то хижине вместо двери, вот кто-то начал переговариваться, негромко и смиренно.
У болота был хищный вид — и оно ждало. Уверенно и спокойно, убежденное, что никому не под силу пересечь его. Все его ловушки были расставлены, все сети раскинуты, и оно обладало терпением, похвастаться которым не мог бы ни один человек.
Возможно, подумал он, на самом деле оно вовсе не ждет. Наверное, глупо воображать иное. Пожалуй, это скорее существо, которому просто все равно. Человеческая жизнь для него ничто. Для него человеческая жизнь ценна ничуть не более, чем жизнь змеи, стрекозы или там малька. Оно не поможет, не предостережет, ему неведома доброта.
Он поежился, думая об этом безграничном равнодушии. О равнодушии, которое было еще хуже, чем если бы болото ждало со злым умыслом. Ибо если он ждало, стало быть, по меньшей мере знало о твоем существовании, по меньшей мере снисходило до того, чтобы придать тебе хоть какое-то значение.
Несмотря на полуденный зной, Альден ощутил липкий холод болота, которое тянулось к нему, и отпрянул, понимая, что ни за что не сможет бросить ему вызов. Вопреки всем смелым словам, которые он говорил, вопреки всей своей решимости, он не отважится так поступить. Оно чересчур велико, чтобы человеку было под силу сразиться с ним — слишком зеленым и жадным.
Он сделал над собой усилие, пытаясь сжаться в комочек, чтобы успокоиться, хотя отчетливо понимал, что никакого покоя нет и теперь никогда не будет, ибо он не оправдал собственных надежд.
Совсем скоро ему придется подняться и отправиться к хижинам. А как только окажется там, он пропадет навсегда, встанет в один ряд с остальными, которым тоже не под силу бросить вызов болоту. Он проживет здесь всю жизнь, добывая себе скудное пропитание, рубя дрова, ухаживая за больными и безразлично сидя под лучами солнца.
Его вдруг охватил приступ злости на систему, которая обрекает человека на подобную жизнь, и он проклял роботов, хотя и понимал, что не они виноваты. Роботы были лишь символом положения, сложившегося после принятия закона о здоровье.
Они стали врачевателями и целителями человеческого рода, потому что отличались быстротой и надежностью, потому что к их суждениям не примешивалось ни капли эмоций, потому что они были так же
