с того, что обязал священника заплатить 250 пиастров (его святейшество не добавил, что он роздал эти деньги бедным). Затем он послал прислужника за ножницами, чтобы отрезать священнику бороду, но удовлетворился тем, что напугал его. Затем он приказал оповестить всю епархию о том, что любое преступление подобного рода будет наказано вдвое большим штрафом и безусловной потерей социального статуса и тем самым утихомирил всех вампиров в своей провинции».
Этот отрывок, безусловно, интересный и важный, но мы должны быть осторожными при исправлении в нем одной существенной детали. Пока вера в vrykolakas в современной Греции не идет на убыль, а по- прежнему широко распространена. Любопытно, что Лик допустил серьезную ошибку, предположив, что эти предания отжили свое. Едва ли найдется путешественник, который не стал бы опровергать его в этом утверждении. Пэшли и Тоузер, не говоря уж о других, подчеркивают, что это суеверие и по сей день процветает, и, если ввиду природной осторожности греческого крестьянина оно не проявляется явно, оно тем не менее не становится слабее, хотя и более отодвинуто в тень, чем раньше. Из своего собственного опыта скажу, что я сталкивался с ним в современной Греции, и оно чрезвычайно живуче и на материке и, особенно, на островах. Выдающийся ученый господин Лоусон дает обширные доказательства греческим преданиям и обычаям. Более того, в предисловии к своей книге «Современный греческий фольклор» он прозорливо говорит о том, как трудно добыть детальную информацию об этих явлениях. Он справедливо замечает, что «крестьянин, который искренне верит в предрассудки и тщательно соблюдает обычаи, о которых он мог бы рассказать, сразу же замолкает, увидев записную книжку».
Придерживаясь любого мнения о vrykolakas в современной Греции, вы постоянно сталкиваетесь с тем огромным значением, которое придается разложению тела. Греческие поминки по усопшим, эти «дары мертвым», которые играют такую заметную роль в жизни греческого народа, уже были описаны. И когда мы вспоминаем о главном последствии такого разложения, с первого взгляда может показаться, что отношение к усопшим у греков включает два противоречащих друг другу мотива, а именно: желание обеспечить определенное существование путем удовлетворения телесных потребностей умерших и сильное желание того, чтобы тело уничтожилось. Невозможно, чтобы два таких диаметрально противоположных и взаимно исключающих представления сосуществовали, и достаточно одного вывода: распад тела подразумевает не его уничтожение, а воссоединение тела и души.
Если по завершении разложения тела оно соединяется с душой, родственники умершего могут считать себя свободными от обязанности обеспечивать ему пищу и дары.
Теперь мы можем поинтересоваться, когда обычно считается разложение тела достигнутым, и в народе считается, что таким сроком являются сорок дней. Погребальная песня, которую поют на острове Закинф (Ионические острова), недвусмысленно сообщает нам об этом: «А через сорок дней члены умершего распадаются, их блестящие волосы отрываются, их темные ясные глаза вываливаются, а голова расстается с туловищем».
Более того, сороковой день после кончины кого-либо на всей территории Греции является тем днем, когда родственники усопшего устраивают поминки, на которые зовут друзей и соседей. На Крите, если умершего подозревают в том, что он стал vrykolakas, люди в таком случае еще больше заинтересованы решить с ним вопрос до истечения сорока дней, так как, если не произойдет естественное разложение тела, он непременно станет вампиром.
Но здесь вмешался авторитет церкви и сильно изменил народное поверье. Время, необходимое для разложения тела, согласно церковным канонам, составляет три года, и, следовательно, хотя идея о сорока днях по-прежнему широко распространена, церковь внушила свое правило верующим, и, следуя ему, приношения пищи на могилу умершего продолжаются не менее трех лет, а по окончании этого срока происходит эксгумация. Я привожу следующий отрывок из произведения господина Лоусона, так как он не только очень четко иллюстрирует различные рассматриваемые моменты, но и приводит свои собственные наблюдения. «В настоящее время, напротив, люди продолжают приносить на могилу умершего еду до третьей годовщины со дня его смерти, когда происходит эксгумация. Тогда, если люди своими собственными глазами видят и убеждаются в том, что распад произошел полностью, что тела нет, а есть лишь кости, им уже и в голову не приходит приносить для умершего пищу. Но в редких случаях, когда разложение тела не закончилось, родственники не освобождаются от своих обязательств по отношению к усопшему. Я был свидетелем поразительного случая такого рода в Леонидионе на восточном побережье Лаконии. Когда я приехал, две могилы были только что вскрыты, и люди были чрезвычайно взволнованы, потому что в обоих случаях имело место лишь частичное разложение: в одном случае оно было столь мало, что можно было различить черты лица; люди боялись, что один или оба мертвеца превратились в vrykolakas. Когда я увидел останки, они были перенесены в часовню, прилегающую к кладбищу. Люди обсуждали, что с ними делать. Разложение тел должно произойти как в интересах самих мертвецов, так и всей общины. Требовались чрезвычайные меры. Лучшее, что было предложено, — я передаю лишь то, что действительно слышал, — после молитв (их испробовали, но безрезультатно) — это сжечь останки. Самые смелые жители деревни предложили этот план. Но это было бы нарушением закона и порядка, и местные власти не позволили бы этого. Священник предложил перезахоронение, но тут стали возражать родственники. У них уже было достаточно и беспокойства, и расходов: они поставили неугасимый светильник у могилы и праздновали все поминки. Они не соглашались на перезахоронение тела и не хотели выполнять все эти обязанности по отношению к умершему в течение неопределенного времени, не зная, когда тело усопшего должным образом „освободится“, а их заботы ему больше не будут нужны. Они хотели найти какой-нибудь способ разрушить труп и побыстрее.
И им это удалось. А я некоторое время был зрителем этой сцены. На полу часовни стояли две большие корзины с останками, а рядом с ними сидели люди и орудовали ножами. Среди них были женщины, которые стояли на коленях у корыта и мыли кости, которые им передавали, мылом и содой. Эта работа продолжалась в течение двух дней. По истечении этого срока кости уже были белыми и чистыми. Все остальное исчезло (возможно, было тайком сожжено), но эта тайна хранилась крепко. Поэтому было объявлено, что разложение тела закончилось.
Та позиция, которую заняли родственники умершего в этом случае, дает ясно понять, что все заботы о мертвом обязательны до разложения тела, но не дольше. Пока плоть остается в этом мире, для нее следует поставлять пищу; когда она исчезла и остались лишь кости, усопший перестает быть зависимым от своих живущих родственников, которые перестают беспокоиться о его благополучии».
Можно отметить, что со скелетом и человеческими костями греки обращаются так, что нам это показалось бы жестоким и неуважительным. В случае канонизированных святых действительно кости будут храниться, как священная реликвия, но в обычных условиях, как только тело подверглось распаду, кости просто выбрасывают в канаву или яму неподалеку от кладбища, за его священными пределами. Эти хранилища останков, которые можно увидеть в Греции повсюду, церковь, безусловно, называет кладбищами, коимптериа, в противоположность некротафеион, месту предварительного погребения. Но с этими кладбищами обращаются неуважительно. Церковное кладбище требует к себе набожного и благоговейного отношения, а обычная сточная канава, в которую выбрасывают кости, вызывает пренебрежение и неуважение. Когда мы вспоминаем чрезвычайную заботу, которой окружают греки своих мертвых, их сложную погребальную литургию, панихиды и погребальные песни, следует понимать, что это отношение, кажущееся черствостью, не является просто бездумным легкомыслием или беспричинным неуважением. Существует весьма здравое объяснение: когда тело полностью распалось и снова воссоединилось с душой, снова обретя индивидуальность и активность, его отбеленные кости, скелет без плоти бесполезен и даже менее чем бесполезен, это то, что выполнило свое предназначение, и теперь это можно списать со счетов.
И хотя, как мы уже видели, христианство никогда не относилось благосклонно к кремации, а церковь бескомпромиссно осуждала ее из-за ее внутренней связи с языческими обрядами, стоит заметить, что православие, предпочитая, безусловно, предание тела земле, не придерживалось таких же строгих правил, как католическая церковь, и при определенных условиях видело возможность послабления. Милость, которую люди очень хотели обеспечить своим усопшим, — это разложение тела, и, если погребение в земле могло в каком-то случае не привести к желаемому результату, то эта цель неизбежно и, можно сказать, немедленно достигалась путем кремации. Если в случае погребения родственники могли испытывать какие-то сомнения и пребывать в неизвестности, то, если тело сжигалось, они сами могли своими глазами
