Верховный жрец Белгора встал над правителем, произнес короткую молитву и удалился. Герцог умер, но есть его смена, жизнь продолжается, а заботы духовного проводника целого народа, в мрачном царстве земного бытия, с него никто не снимал. С погребением герцога справятся и без него, а он, должен озаботиться последней волей умершего, попытаться что-то сделать для спасения Штангорда и его жителей. Боги большие шутники, любят поиграть людьми, и если сказано их посланцем, что спасение герцогства возможно, то надо попробовать.
Глава 3
— Вот, чего ты не согласился на помощь от Кривого Руга? — толкнул меня в бок Звенислав. — Сейчас бы не пришлось торчать здесь на холоде и ждать эту скотину Матео. А ну, как не получится у нас?
— Ничего, управимся, — отвечаю ему.
Звениславка шмыгает носом и, слегка дрожащим голосом, говорит:
— У головорезов Кривого Руга получилось бы лучше.
— Свои проблемы решим сами, а этого гада Матео, я сколько себя знаю, ненавидел. Вспомни про Сияну, про то как Матео тебя кнутом бил, про могилки наших, которые вдоль забора торчат. Не забыл?
— Не забыл, — бурчит Звенислав. — И гада этого, не меньше твоего ненавижу, но сомневаюсь.
— Говорят, в первый раз всегда так…
— Кто говорит?
— Люди, кто же еще, собаки пока разговаривать не умеют.
Такой беспредметный разговор мы вели уже третий час подряд. Как обычно, Матео и Гильом, у которых сегодня был выходной день, отправились в кабак. Ну, для того заведения, где они обычно проводили время, даже это название слишком громкое, правильней будет шалман или притон для мелких воришек. Куда они отправятся и как проведут ночь, мы знали. Несколько раз во время своих ночных вылазок в город, видели наших воспитателей, а пару раз, даже приходилось по приказу Матео, который был покрепче Гильома, забирать того из заведения. Поэтому, мы как обычно легли спать, и пару часов спокойно вздремнули, а проснувшись, покинули территорию приюта. Неподалеку у нас был схрон, в котором мы прятали порой еду или что-то ценное на обмен, а сейчас, там лежали два острых как бритва, разделочных мясницких ножа. Эти свинорезы мы украли три недели назад, на рынке у зазевавшегося мясника, и расставаться с ними не собирались. Как бы нам голодно не было, но на воспитателей мы зуб давно имели, а потому, предпологали, что ножи нам вскоре понадобятся.
Раскопав свой тайник, мы вооружаемся и движемся к месту, которое определили для засады. Затаились в небольшом тупичке, между двумя домами, и облокотившись на стены, ждем. Проходит час, за ним другой, а наших жертв, которых мы надеемся перехватить, все нет. То ли гуляют крепко наши воспитатели, то ли мы их упустили. Вот этот вариант, самый плохой, за ними не заржавеет, сказали, что силой девчонку к себе потянут, так и сделают. И возмутиться ведь не получится, а мы вдвоем, с парой здоровенных откормленных бугаев, в открытой драке не справимся, нет в нас еще настоящей силы, тут Сияна права. Нас ведь трое таких на весь приют, которые сами что-то решить могут: мы со Звениславом и Курбат-горбун. Остальные, как все, куда их поведут, туда они и двинутся. Хоть насмерть их режь, на ремни распускай, а только плакать будут, и в защиту себя не встанут.
— Светает уже, — шепчет мой друг. — Может они другой дорогой пойдут?
— Нет, всегда по этой улочке возвращаются. Так ближе всего.
Звенислав прислушивается и говорит:
— Кто-то идет.
Мы приготовились и, присев на корточки, высовываем из тупичка свои головы. В моей руке широкий стальной нож и я готов убивать, но почему же тогда, так бешенно стучит сердце, и почему, рукоять скользит от пота. Шаги приближаются, действительно, кто-то идет. В тумане мелькнула одинокая тень, но это не те кого мы ждем. Человек, идущий по улице, слишком невысок, и никак не напоминает высокого Гильома или широкого Матео. Меня немного колотит и я роняю нож на брусчатку. Сталь ударяется о камни, звонкий звук разносится в тумане далеко и человек замирает, видимо, хочет убежать, но не решается на это. Почему? Кто этот человек?
— Парни, — негромко говорит незнакомец. — Пламен, Звенислав, это вы?
— Так это же Курбат, — облегченно выдыхает Звениславка.
Точно, Курбат-горбун. Как же я его не угадал, хотя не мудрено, туман все искажает и если не присматриваться, то кажется, что никакого горба у Курбата и нет вовсе.
Он подходит ближе и я его спрашиваю:
— Ты что здесь делаешь? — лица его в полутьме я не вижу, но мне кажется, что он улыбается.
— А я понял, куда вы пошли, и зачем, тоже догадался. Вы что же думаете, что у вас одних к этим ублюдкам счеты. Нет, я с вами.
— А ты готов? — спрашивает Звенислав.
— Я то готов, а вы, по-моему, нет, — он ногой двигает ко мне упавший нож.
Сказать мне нечего, Курбат прав, еще до дела не дошло, а руки уже затряслись. Поднимаю свинорез, обтираю его об дерюгу, которую накинул чтоб от утренней сырости защититься, и спрашиваю Курбата:
— Так ты с нами?
— Да, — подтверждает он. — Ходил к шалману, и через щели в крыше, видел что Гильом уже валяется под столами, а Матео просил хозяина налить в долг.
— Значит скоро домой пойдут, — говорит Звенислав.
— Угу, — Курбат кивает головой и прикасается к дерюге, накинутой на мои плечи. — Это вы правильно придумали, что-то поверх накинуть, а то кровушкой запачкаетесь, а стираться негде, после дела сразу в приют придется бежать, чтоб до подъема успеть.
— У тебя как, есть что-то? — спрашиваю горбуна.
Тот вытаскивает из-за пояса толстый и острозаточеный вертел для жарки поросят. Удовлетворенно киваю и мы вновь смолкаем, ждем. Курбат в помощь это хорошо, странно, что мы не додумались его позвать. Он хоть и горбун, но сильный и жилистый, а уж про его ненависть к воспитателям, и говорить ничего ненадо, все и без объяснений понятно.
— Поет вроде кто, — подает голос Звенислав.
Прислушиваемся, и действительно, дальше по улице слышны пьяные голоса, и кто-то выводит песню про распутную мельникову жену. Любимая песня Матео, когда он находится в подпитии. Вот уже и шаги слышны, а вот, мы видим тех кто нам нужен. Идут обнявшись и в разнобой орут слова. Секунда, две, три, они тянутся так долго и, наконец, Матео и Гильом проходят тупичок в котором мы затаились.
Меня толкает в бок Курбат и шепчет:
— Ну, давай же. Другого шанса не будет.
Выхожу из полной тьмы тупика в сумерки улицы, делаю шаг, другой, и перехожу на бег. Нож в моей руке тускло блестит, вижу перед собой толстую шею ненавистного Матео, прыгаю вперед на его спину и со всей силы, вгоняю клинок ему между плечом и шеей. Он падает лицом вниз, а я на него сверху, вытаскиваю нож и бью снова, в тоже самое место. Видимо, я перерубил ему какую-то вену, он хрипит, а кровь струей устремляется вправо, рисуя неровные зигзаги на заплесневевшей и осклизлой стене дома.
Рядом кто-то хрипит и что-то сильно толкает меня в бок. Это наш второй воспитатель, Гильом, в предсмертной агонии дрыгает ногами. Над ним стоят Звенислав и Курбат. Они размеренно и как-то механически, отстранившись от происходящего, наносят по нему удары. Матео подо мной уже почти и не хрипит, а Гильом все еще дергается, пытается подняться, но раз за разом широкий свинорез бьет его в живот, а толстый вертел пробивает грудную клетку в районе сердца, и он замирает.
— Пошли, — поднимаясь, устало шепчу я. — Хватит.
Но оба моих товарища не слышат, они только с хеканьем наносят свои удары в тело своего давнего мучителя, совсем не замечая, что он уже мертв.
