кромке света и тьмы и, вглядываясь в зал, продемонстрировал свои таланты гипнотизера. Он поднимал с мест женщин, и те, вскакивая с мест, рассказывали какие-то свои мелкие тайны, и рвались на сцену. Затем, против вампира выпустили трех бойцовых собак, и он порвал их в клочья, голыми руками. И наблюдая за его реакциями и нечеловечески быстрыми движениями, я был впечатлен. Но долго представление не продлилось, вскоре вампир наскучил, и после показа еще нескольких трюков, один из магов 'Тайти', под протестующие крики нескольких пожилых дам, желающих поближе пообщаться с монстром, выплеснул на сцену заклинание 'Истинного Света'. Ночной монстр закричал, и крик его ударил по нервам. Он вопил словно человеческий ребенок, а 'истинный свет', необычайно чистый, яркий и ослепительный, начал разлагать его тело, и вскоре на сцене остался только прах.
Наблюдая за этим действием, почему-то, я посочувствовал вампиру. Он хоть и монстр, но погибнуть вот так, на цирковой арене, ради развлечения толпы, это некрасиво. Видимо, сработали земные стереотипы, что не все кровососы плохие. И вспомнив про Землю, совершенно случайно, в голове всплыл кусочек песни чеченца Тимура Мацураева, которого можно воспринимать как врага, потому что он ненавидел русский народ, но который был большим талантом. Как же он там, в одной из своих баллад, про свет и восходы пел:
'Да уж, — подумал я, — понесло тебя Уркварт. А всему виной сегодняшнее зрелище. Впечатлений масса, а вечер еще не окончен, и предстоит поработать'.
Зажегся свет 'вечных светильников'. Маги удалились. Музыка продолжала играть. Представление было окончено. Публика вставала с мест и выходила в фойе. Часть зрителей покидала цирк сразу же, но большинство оставалось на месте. По залу стали разносить напитки и закуски, люди высшего света общались и шутили, обсуждали шоу, и приветствовали хозяина цирка маркиза Бонче. Этот сухопарый и весьма подвижный сорокалетний шатен, перемещался от одной группы людей к другой и, улыбаясь, говорил о том, что через неделю будет еще одно представление и в нем снова примет участие вампир. В общем, мероприятие плавно превращалось в обычный светский междусобойчик с последующими танцами, азартными играми и развлечениями.
Князь Камай-Веш тем временем уехал, погнался за своей целью, а наша компания, оглядевшись, понемногу сместилась поближе к тусовке барона Дузеля, вокруг которого собралось около тридцати рьяных почитателей его таланта, в основном молодых девушек и парней, как и их кумир, все в белых шубках. Поэт стоял в центре круга, и готовился к выступлению, а мы, с бокалами вина в руках, прислушивались к разговорам 'золотой молодежи', и ждали удобного момента, который вскоре настал.
— Господа! — Дузель поднял вверх ладонь. — Минуточку внимания! У меня родился экспромт, который я назвал 'На смерть полуночного гостя', и он посвящается погибшему сегодня вампиру.
— Просим! — выкрикнул чей-то ломкий голос.
— Ждем!
— Пожалуйста!
Барон закинул левую руку за спину и гордо вскинул голову, вобрал в себя воздух, приготовился к выступлению, и тут, стоя к нему спиной, по сигналу Альеры, который смотрел за мое плечо, я засмеялся, громко и раскатисто.
Дузель сник, а его почитатели зашикали на нас:
— Господа, тише!
— Мэтр собирается прочитать свое новое гениальное творение!
Я повернулся к группе вокруг поэта-чиновника, который сливал врагам империи секретную информацию, поймал взгляд маленьких глазок барона и, кивнув в его сторону, снова хохотнул:
— Это он, что ли поэт? Да это не поэт, а так, балаганный клоун, который сплетает слова и несет полную чушь.
Поднявшаяся после моих слов словесная буря была ожидаема, точно так же как и реакции окружающих. Негодование ценителей творчества современного прижизненного классика, то есть Дузеля, интерес со стороны всех остальных, и молчаливая поддержка небольшой группы, которая придерживалась традиционных взглядов на любовь и отношения мужчины и женщины. Каждое мое слово было отрепетировано, и началась перепалка, в результате которой, барон вскипел и, растолкав юнцов, вышел ко мне.
— Вам не нравится мое творчество, господин гвардеец? — последнее слово он выплюнул из себя как оскорбление.
— Да, оно мне не интересно, и даже более того, я вас презираю, — ответил я. — И хочу при всех сказать, что вы самый обычный извращенец, которого во времена Иллира Анхо просто посадили бы задницей на кол.
Мой оппонент побагровел, перестал себя контролировать (натура творческая и ранимая), и сказал то, чего я так ждал:
— Я вызываю вас на поединок! И пусть смерть рассудит, кто из нас прав, а кто виноват!
— Смертельная схватка? — спросил я.
— Да!
— Выбор оружия и места за мной?
— Разумеется!
Видимо, Дузель ожидал, что я выберу завтрашнее утро, и одну из храмовых площадок. Но я преподнес ему сюрприз, который его смутил, взглянул на застывшего рядом маркиза Бонче и, уважительно кивнув ему, спросил:
— Уважаемый маркиз, вы не против, если мы с бароном Дузелем разрешим все свои противоречия прямо здесь и сейчас?
Бонче прищурил левый глаз, посмотрел на раскрасневшегося барона, затем на меня, и отрицательно покачал головой:
— К сожалению, нет, граф Ройхо. Я не стану портить праздник себе и своим гостям.
'Вот это да, — подумал я, — неожиданность. Маркиз отказал, а значит, придется биться официально. Ну, и ладно, прорвемся'.
Вновь посмотрев на облегченно выдохнувшего поэта, я обдал его презрительным взглядом, и сказал:
— В таком случае встречаемся завтра. Девять часов утра, площадка вблизи храма Ярина Воина. Стандартный пехотный доспех, шлемы и щиты. Оружие ирут. Бой насмерть.
— Я буду там, гвардеец!
— Отлично!
Демонстративно, я отвернулся от завтрашнего противника, и вновь вернулся к вину и разговору с друзьями. Поэт и его поклонники вскоре испарились. Мы тоже не задерживались, и все вместе вернулись в мой недавно отремонтированный особняк. Предстояло выспаться, принять законный допинг, заранее купленный в лавке при храме Бойры Целительницы и не являющийся магическим продуктом, и снова
