живым воплощением могучей силы, которая разнесла вдребезги обветшавшее здание Хазарского каганата и теперь напружинивала мускулы для нового прыжка.
Вожди кочевых племен и наместники обширных областей, стратиги византийских фем и императорские сановники, мусульманские визири и прославленные полководцы арабского халифата ловили слухи о числе воинов князя Святослава, подсылали соглядатаев, составляли про запас хитроумные посольские речи, готовили караваны с богатыми дарами на случай мира и копья на случай войны. Но больше всего их интересовал сам русский князь, неожиданно вознесшийся из небытия на вершину воинской славы. Они расспрашивали очевидцев хазарского похода о словах и делах Святослава, прикидывали, как использовать его возможные слабости, чтобы повернуть дело на свою пользу. Даже за внешней простотой, которой, по слухам, отличался предводитель русского войска, подозревали какой-то особый, пугающий своей непонятностью скрытый смысл. Гадали, к какой религии склонится князь, ибо не может правитель огромной страны довольствоваться никому не ведомыми языческими идолами! Делали многозначительные выводы из милости князя к тмутараканским христианам, а потом недоумевали, почему купцы-мусульмане тоже хвалят Святослава. Все, казалось бы, взяли на заметку и разложили в удобном для себя порядке многоопытные вершители государственных дел, даже то, что князь Святослав был молод, очень молод — в лето хазарского похода ему исполнилось двадцать три года. Возраст, когда чувства еще властвуют над разумом, когда не
Представлялось вероятным, что юный предводитель руссов шагнет через Босфор-Киммерийский, в сказочно богатую Таврику, где среди вечной зелени нежатся на берегу теплого моря белые города, где сады отяжелели от диковинных фруктов, а несчитанные отары овец сползают по горным склонам в долины. Разве можно удержаться при виде незащищенного богатства? А то, что богатство Таврики само просится в руки князя Святослава, было ясно каждому. Не херсонский же стратиг со своими обленившимися лучниками может остановить руссов! Вот когда император пришлет триеры с войском, тогда начнется настоящая война. Но произойдет это очень не скоро, вероятнее всего, после зимних штормов, и войско князя Святослава успеет насладиться благодатным покоем и щедрыми дарами Таврики. Способен ли юный правитель варварской страны заглянуть далеко вперед, чтобы уяснить грядущие опасности? Устоит ли перед опрометчивыми советами варягов, которых, по слухам, много в его войске и которые жаждут только добычи?..
Начертанный растревоженным воображением, таврический путь князя Святослава казался единственно возможным и даже неизбежным, как ливень, который следует за черной тучей…
Но они ошибались, эти многомудрые мужи, угадыватели чужих мыслей и похитители чужих тайн, и причина их ошибки коренилась в непонимании самой сути хазарского похода князя Святослава. К Босфору-Киммериискому пришел не лихой стяжатель военной добычи, а предводитель войска могучей державы, и его стремительный бросок через Хазарию был лишь началом единого сабельного удара, который прочертит на карте Восточной Европы широкий полукруг от Каспия до балканских владений Византийской империи. Князь Святослав мыслил иными масштабами, чем предводитель хвалынского похода варяг Свенельд или даже его собственный отец Игорь Старый, мечты которого не простирались дальше военной добычи, даров византийского императора и выгодного торгового договора. Но о сиюминутной выгоде думал князь Святослав, остановивший войско на пороге беззащитной Таврики, но о будущих великих походах.
Время воевать с византийским императором еще не пришло. Недавние завоевания требовали закрепления. Еще сидел за кирпичными стенами Саркела царь Иосиф, мечтавший сложить из обломков Хазарии новый каганат. Ненадежны были вятичи, которым невредимый Саркел по-прежнему казался символом хазарского могущества. Чем были для вятичей победы князя Святослава под Итилем и в предгорьях Северного Кавказа? Даже эхо этих побед едва долетело до вятичских лесов. А Саркел был рядом, на глазах, и по-прежнему оставался хазарским. Князь Святослав понял, что только гибель Саркела под ударами его войска лишила бы вятичей последней веры в силу Хазарского каганата.
Самому Святославу взятие Саркела не сулило ни добычи, ни славы. Что значило овладение маленькой крепостцой, затерявшейся в глубине степей, по сравнению с недавними громкими победами над хазарами? Но было нечто такое, что перевешивало добычу и славу, — военная и государственная целесообразность. Князь Святослав пошел своим, никем не предсказанным, но единственно возможным путем. Это уже была зрелость полководца и правителя…
Правоту этого шага подтвердил впоследствии русский летописец. Спустя столетие он расскажет как о великом успехе о взятии князем Святославом Саркела, но умолчит о подобных сказкам победах в дальних землях, и объяснить это следует, конечно, не случайностью или неосведомленностью: летопись зафиксировала то, что было действительно важно для Руси!..
Пройдут века, и ревностные историки примутся искать причины неожиданного поворота князя Святослава от заманчивой Таврики на хмурый север в посольстве грека Калокира, сына херсонского протевона[19] который будто бы вошел в доверие к «начальнику тавров» и склонил его на союз с византийским императором. Недаром-де император Никифор Фока потом осыпал почестями удачливого херсонца и поручил ему важнейшее посольство в Киев…
Но не правильнее ли предположить, что Калокир добился желаемого ухода русского войска от порога Таврики лишь потому, что это входило в намерения самого князя Святослава?
Князь Святослав извлек немалую пользу из поспешной готовности Калокира сделать все, что могло бы способствовать успеху переговоров. Зерно, солонина и фрукты из селении херсонской фемы пополнили запасы войска. Дружинники оделись в легкие греческие ткани, которые не притягивали солнце, но отталкивали его, оставляя плечи прохладными. Искусные ладейные мастера из эмпориев южного берега помогали снаряжать суда. Сославшись на трудности приступа к каменным стенам Саркела, князь выговорил у Калокира даже катапульты для своего войска. Да что удивляться щедрости херсонцев? Посол Калокир был готов усыпать розами и окропить вином всю дорогу от Босфора-Киммерийского до Саркела, лишь бы князь Святослав поскорее ушел от порога Таврики!..
Святослав чувствовал, что в дружеских заверениях Калокира скрывается не только опасение за судьбу Херсона, но еще какой-то неясный, дальний расчет. Туманные намеки на возможность совместного похода в цветущие балканские земли воспринимались князем как окно в неведомое, как мостик, который греки готовы услужливо перекинуть через непреодолимую глубину рва, отделявшего Русь от больших европейских дел. Грекам явно что-то нужно от русского князя! Осторожная недоговоренность посольских речей Калокира воспринималась Святославом как желание предварительно заручиться согласием императора, ибо не о единении с херсонской фемой туманно говорил посол, но о будущем союзе двух великих держав. Последующие события показали, что предчувствия не обманули князя Святослава…
Князь Святослав уходил из Тмутаракани, оставляя позади себя не кровь, не проклятия и дым пожаров, как в хазарской земле, а благодарную память жителей. Добрые семена доверия и дружбы, посеянные им в тмутараканской земле, скоро прорастут щедрой нивой. Поднимется на берегу Сурожского моря еще одно русское княжество, и будут править там князья русского рода, пока не сметет их черное половецкое половодье…
Саркел по-хазарски означает «Белый дом».
Свое название Саркел перенял у старой крепости, которая была построена когда-то на другом берегу Дона из белоснежного камня-известняка. Старая крепость давно погибла, развалины ее заросли колючей степной травой, но название «Белый дом» осталось в памяти людей.
И когда на левом берегу реки построили новую крепость, название осталось ей как бы в наследство.
В новом Саркеле не было ничего, что бы оправдывало древнее название. Стены крепости были сложены из красно-бурых больших кирпичей. Шестнадцать квадратных башен как зубы сказочного дракона угрожающе торчали над степью. Еще две башни, самые высокие и мощные, стояли за внутренней стеной, в цитадели. По ночам на башнях зажигали костры, чтобы путники могли в темноте найти крепость.
Но попасть внутрь Саркела было нелегко. Крепость отгородилась от степей не только несокрушимым кирпичом стен, но и водой. С трех сторон невысокий мыс, на котором стоял Саркел, омывался волнами
