дружинного побратимства и подчеркнутого единения князя с воями своими…
Перед Древнерусским государством в десятом веке стояли большие и сложные внешнеполитические задачи, а в определенные периоды эти задачи вообще становились главными, оттесняя на второй план внутренние дела.
Классовые противоречия внутри страны еще не обострились настолько, чтобы требовать каждодневного и пристального внимания князей. Во многих своих проявлениях внутренняя жизнь державы текла как бы сама собой, в устойчивом, веками сложившемся русле родовых обычае». Обычаями определялись и взаимоотношения сельских общин-миров с князьями, и величина дани — уплачивалась она киевскому князю или пришельцам-хазарам; обычным правом руководствовался княжеский суд, и воля богов в судебном поединке по-прежнему отмечала победой невиновного…
Первые столетия русской истории были легендарным временем грандиозных военных походов, которые совершенно затмили в памяти восхищенных потомков и незаметную, внешне неброскую работу по «строению» государства, и почти неощутимое для одного поколения перерастание родовых порядков в порядки феодальные. Не случайно на страницах летописей звенят мечами славные вой, ведомые полусказочными вождями; с шорохом взрезают синюю паволоку моря остроносые ладьи под русскими стягами; в знойном мареве дрожат миражи царьградских башен и куполов…
Но военные дела самого князя Игоря были сначала негромкими, почти домашними. Никто серьезно не угрожал Руси, не на кого было собирать великие рати.
В начале княжения Игоря к степным рубежам Руси подошли кочевники-печенеги. Великие печенежские князь я заключили мир с князем Игорем и прошли со своими ордами дальше к Дунаю, а малые орды, оставшиеся у Днепра, вели себя хоть не совсем мирно, но и не ратно. Набегали на пограничные села, грабили дворы и угоняли скот, чинили препятствия посольствам, а весной, собираясь в большие ватаги, подстерегали судовые караваны возле днепровских порогов. Только однажды князь Игорь воевал с печенегами, но война оказалась непродолжительной и закончилась в то же лето. Печенеги откочевали к морю, а русские дружины, поблуждав по степным балкам и солончакам, возвратились в Киев. Славы князю Игорю этот поход не прибавил…
Хазары, сидевшие на Нижней Волге и отделенные от Руси широкой полосой печенежских степей, вели себя незаносчиво, довольствовались десятиной с торговых караванов да невеликой вятичской данью. Вятичи еще не были под властью Киева, и потому наезды на Оку конных хазарских отрядов мало беспокоили князя Игоря.
Спокойно пока было и на западе. От воинственных польских князей Русь отделяли ничейные земли, населенные племенами, не платившими дани ни той, ни другой стороне. А кривые сабли венгров были обращены на Византию. Для князя Игоря венгры были скорее возможными союзниками, чем врагами…
От посягательств Византийской империи Русь защищали грозные воспоминания о царьградском походе князя Олега Вещего и заключенный по его поручению тринадцатью послами-варягами мирный договор. Да и не до Руси было в то время императору Роману Лакапину. Со всех сторон надвигались на империю грозовые тучи войны. Затянувшаяся война с болгарским царем Симеоном истощала силы империи. Беспокоили набеги венгров. Вызывали тревогу хищные замыслы германского императора, который пытался вытеснить византийские гарнизоны из сказочно богатой Италии. Стратиги западных фем[9] непрерывно просили войско, а где его было взять? Из одной войны империя падала в другую, и не видно было конца военным тяготам…
Успешнее шли у Византии дела на востоке. После ожесточенной войны, продолжавшейся с перерывами целую вечность, дрогнул и зашатался Арабский халифат; попятились, истекая кровью, арабские полчища, недавно еще казавшиеся неисчислимыми. Армения и Грузия поспешили признать власть императора.
Но успехи давались дорогой ценой. Своего войска катастрофически не хватало, и Роман Лакапин нанимал воинов из других стран. Князь Игорь по просьбе щедрых на золото и посулы императорских послов охотно отпускал дружины искателей богатства и военных приключений, варягов и руссов. Они плавали с флотом византийского патриция Косьмы в Лангобардию, а с протоспафарием Епифанием — в Южную Францию; стояли гарнизонами у Понта;[10] сражались в Сирии с конницей халифа; служили в дворцовой страже в Царьграде. Возможно ли было императору при таких обстоятельствах нарушать мир с Русью?..
Пользуясь затишьем на границах, князь Игорь округлял свою державу, склонял под власть Киева славянские племена. Три лета его воевода Свенельд осаждал неприступный град уличей — Пересечен, и взял его копьем. Упрямые уличи смирились и обязались платить дань. За великие подвиги эта дань была отдана Свенельду. И дань покоренных древлян тоже пошла Свенельду, хотя и роптали другие мужи- дружинники: «Вот отдал ты одному мужу слишком много, а другим что останется?»
Но князь Игорь не послушался недовольных, сказав, что надо было бы им самим, как Свенельду, примучивать соседние земли. «По мужеству и дань!»
Сам Игорь смотрел на передачу воеводе Свенельду уличской и древлянской дани как на дело временное. Воевода Свенельд и его дружинники-варяги скоро понадобятся. В глубокой тайне Игорь вынашивал планы большого морского похода, который прославит его, как на все времена прославил князя Олега Вещего царьградский поход.
Князь Игорь делился своими честолюбивыми замыслами с Ольгой и, не встречая сочувствия, сердился: «Тебе бы ключами звенеть у подклетей да с тиунами гривны считать, ничего тебе больше не надобно!»
Ольга упрямо поджимала губы, отводила в сторону глаза, не осмеливаясь перечить мужу — князь Игорь в гневе бывал страшным.
Неоднократно, подливая мужу за трапезой его любимое греческое вино, Ольга начинала осторожные разговоры о выгодах царьградской торговли, о том, что на вышгородском дворе скопилось много меда, воска, мехов и зерна — некуда больше складывать, и самое бы время снаряжать торговые караваны в Византию.
Князь Игорь угрюмо отмалчивался, но Ольга чувствовала — морскому походу быть. А тут еще начали приходить нехорошие вести из Царьграда: византийцы насильничают над русскими купцами…
Ясным весенним днем 941 года огромный судовой караван отплыл от пристаней Киева и Витичева. Одни говорили, что князь Игорь повел на Царьград тысячу ладей, другие — десять тысяч, но точного числа ладей и воинов не знал никто.
На высоких просмоленных бортах перевернутыми языками пламени алели овальные щиты. Поблескивали на солнце островерхие шлемы дружинников. Покачивалась над ладьями камышовая поросль копий. Бесчисленные весла разбрызгивали днепровскую воду.
Русь выступила в поход!..
По Днепру судовая рать двигалась спокойно и неторопливо. Крепкие сторожевые заставы загодя вышли к порогам и отогнали печенегов. Не о безопасности заботился князь Игорь (кто осмелится напасть на такое войско?), а о скрытности. Недобрый чужой взгляд способен погубить великое дело.
Последняя стоянка на родной земле, на зеленых лугах и в рощах днепровского острова Хортица. Игорь приказал принести в жертву у священного дуба черного, как ночь, быка: пусть боги оценят жертву киевского князя и будут благосклонны к нему.
И вот уже морской ветер в днепровском лимане погнал навстречу ладьям соленые волны.
Русское море! Мечта и тревога! Ставшие явью манящие сны!
Из днепровского устья ладьи повернули на закат.
Плыли, таясь, ночами, а днем отстаивались в безлюдных местах, под песчаными береговыми обрывами. Встречные купеческие суда останавливали и приказывали следовать за собой, клятвенно обещая отпустить с миром, когда минуют византийскую границу.
Позади остались устья трех великих рек — Буга, Днестра и Дуная. Дальше ладьи плыли еще осторожнее. Далекий болгарский берег походил на туманную прерывистую полоску, и самые зоркие глаза береговой стражи не смогли бы приметить ладьи.
Но все предосторожности оказались напрасными: император Роман уже был извещен об опасности. Херсонский стратиг получил от печенегов весть, что по днепровскому пути проплыло множество русских
