что она не любит мирской славы, которую между тем не перестает любить. В таком состоянии человек, домогающийся власти, бывает робок, пока еще стремится к ней; а когда достигает желаемого, тогда становится он дерзновенным. Сперва робость его происходит в нем от опасения неудачи; но после того, как он достигает своей цели, в нем тотчас рождается уверенность, что так и должно быть и что он имел на то полное право. Наконец, по достижении им власти, пользуясь и злоупотребляя ею для удовлетворения суетным желаниям своим, он охотно уже забывает свои благочестивые и богобоязненные предположения (quid quid rel giose cogitavit). Поэтому, когда душа увлекается слишком смелыми и необычайными предприятиями, необходимо в тоже время обратить взор на прошедшие дела свои: пусть каждый, в подобном состоянии, поразмыслит о том, как он поступал прежде, находясь в подчинении (subjectus); тогда только узнает, способен ли он на те добрые дела, которые предполагает совершить на высоком посту начальственного служения (praelatus). Ибо никогда не научится смирению на высоте почестей тот, кто и в низком состоянии не переставал гордиться. Не сумеет он избегать похвал, когда оне посыплются ему со всех сторон, если он жаден был к ним и тогда, когда их вовсе не было. Никогда не победит он в себе любостяжания, имея в руках своих способы для поддержания многих, если он и прежде один не умел довольствоваться своим состоянием. Итак пусть каждый рассматривает прежнюю жизнь свою, дабы в стремлении к высокому сану не обольститься ложными мечтами. Среди многочисленных и многообразных забот пастырскаго служения, особенно по управлению, человек иногда утрачивает и тот навык к добрым делам, который легко сохранялся у него в тихой частной жизни. Так и на море, в тихую погоду, и малосведущий корабельщик может хорошо править кораблем; но когда поднимется буря и разъярятся волны, то и самый искусный кормчий может растеряться. А что такое в самом деле высокая власть управления, как не мысленная буря? В ней корабль души нашей постоянно потрясается бурными волнами разных помышлений, непрестанно ударяется то в ту, то в другую сторону, так что ежеминутно грозит ему опасность разбиться и погибнуть от какихъ-нибудь необдуманных речей языка или поступков дела, подобно тому, как на море гибнут от попадающихся на пути непредусмотренных подводных камней. Между тем какому же правилу следовать и какого начала держаться нам в настоящем деле, как не последовать тому, чтобы на высоту пастырскаго служения, волею-неволею, восходил тот лишь только, кто богат совершенствами добротетелей, а кто не обладает потребными для сего качествами, тот и не принимался бы за это высокое служение, хотя бы его к тому и принуждали? И потому, кто наделен благодатными дарами, но совершенно отказывается от своего призвания; тот пусть блюдется, чтобы ему не подпасть осуждению за сокрытие своего таланта в земле: ибо оставить в бездействии и праздности дарования, полученныя от Господа, есть тоже самое, что закопать талант в землю (Матф. 25, 15–30). А тот, кто не только не имеет хороших способностей для управления, но и подвержен слабостям, между тем, не смотря на это, домогается власти, пусть не забывает того, что он своим соблазнительным примером может послужить для ближних только препятствием в достижении Царствия небеснаго, подобно фарисеям, которые, по словам Божественнаго Учителя, и сами не входят в него и другим заграждают доступ (Матф. 23, 18). Равным образом надлежит ему помнить и то что пастырь духовный, принимающий на себя пастырское служение в Церкви Божией, есть вместе и врач душевных недугов. Следовательно, если он и сам одержим таковыми недугами и страждет от них; то как дерзнет он врачевать язвы других, нося язвы сам на лице своем?
10. Кто может и должен приступать к пастырскому служению и принимать на себя в оном начальственное управление
Итак всемерно должно стараться, чтобы на степени пастырей и пастыреначальников поставляемы были в образец жизни для пасомых и подчиненных только такие мужи, которые, умерши для всех плотских страстей, живут уже духом, которые отложили всякое попечение о мирских благах, которые не страшатся никаких бедствий, которые помышляют только о благах внутренннх. Вполне соответствуя благочестивым намерениям и стремлениям таковых людей, им не противоречит уже ни тело их под предлогом немощи, ни дух их под предлогом оскорбления. Они не посягают на чужое добро; напротив, они охотно раздают свое собственное. Они всегда готовы от чистаго сердца и сострадательной любви извинять и прощать ближняго, не снисходя впрочем преступлениям его до слабости, но соблюдая законы правосудия. Они ничего не позволяют себе противозаконнаго, а противозаконныя действия других оплакивают, как свои собственные грехи. Они искренио соболезнуют чужому несчастию, благосостоянию же ближняго так радуются, как бы оно составляло их собственное благо. Во всем, что ни делают они, являют себя пред другими достойным подражания примером, внушая к себе во всех такое уважение, что никто не может упрекнуть их в жизни ни чем, за что бы они должны пред ними краснеть. Они стараются жить так, чтобы и самыя черствыя и закоснелыя души ближних могли размягчаться и умиляться исходящим из уст их благодатным учением, оправдываемым ими на самом деле. Они, как опытные в молитве, из прежних примеров жизни познали уже, чего могут просить и чего не должны просить, и потому могут получить от Господа все, чего бы они ни попросили; имъ-то, как бы в особенности, и слышится этот отрадный глас Божий: и еще глаголющу ти, реку: се приидох (Ис. 18, 9; 65, 24). Таковы именно должны быть пастыри и пастыреначальники! Ибо, когда и к нам кто приходит с просьбою походатайствовать за него пред тем или другим начальником, который на него разгневался и недоволен, но нам незнаком коротко; то мы тотчас же отвечаем ему: «нет, любезный, нельзя нам ходатайствовать за тебя пред этим господином, потому что мы и сами не пользуемся его особенным благоволениемъ». Если же, таким образом, и человек пред человеком, на котораго мало надеется, не отваживается быть ходатаем за кого бы то ни было; то как дерзнет брать на себя ходатайство пред Богом за грехи народа тот, кто не знает и не уверен, заслужил ли он жизнию своею благоволение Божие к себе самому? или как он будет просить у Него прощения и помилования для других, если не надеется от Него прощения и помилования самому себе? Тут надобно даже опасаться, чтобы, вместо предполагаемаго умилостивления, не подвигнуть Господа на больший еще гнев изъ-за своих грехов; ибо все мы хорошо знаем, что когда и пред людьми берется ходатайствовать такое лицо, которое им не нравится, то гнев их чрез то лишь больше усиливается. Итак, кто еще не отрешился совершенно от земных страстей, тот пусть остерегается принимать на себя звание посредника или ходатая в Церкви Божией: иначе он своим предстательством может больше и больше возбудить гнев и раздражить Верховнаго Судию на занимаемом им месте, и вместо примирения с Божественным правосудием может повергнуть паству свою в совершенное разорение.
26. Каким образом должно наставлять тех, кои, не понимая надлежащим образом священнаго Писания, мечтают о себе, что они постигают его, как следует, и должны быть руководителями другихъ; как — тех, кои хотя и понимают его хорошо, но, высокомудрствуя о себе, тщеславятся своим знанием пред слушателями своими: общий их недостаток, который должен иметь в виду проповедник, есть недостаток смирения
Иначе должно наставлять тех, кои неправильно понимают учение слова Божия, но по своему горделивому упрямству мечтают о себе, что они мудрее других и призваны быть учителями ихъ; а иначе — тех, кои хотя и правильно понимают это учение, но, гордясь своим знанием, высокомудрствуют о себе пред поучающимися у них. И тем и другим надлежит внушать, что общий их недостаток заключается в недостатке
