конце концов и делается неисцелимой. «Неисповеданное зло есть для души гнойная болезнь». Адам, где ты? Ева, что ты наделала? Они подыскивают отговорки в грехе. Соблазнительно и стыдно сказать, что мы слышим в это время на исповеди, особенно от женщин. Одна обвиняет своего мужа, другая — свекровь, та — сноху, эта — сына, служанку. «Змий прельсти мя». Как велико должно быть терпение у духовника, когда он слушает суесловие исповедующейся женщины, которая говорит обо всем, только не о своем грехе. Но если ты, Ева или всякая другая женщина, обвиняешь других, а не себя, — это уже не исповедь, а осуждение. Таким образом, ты идешь к духовнику с одним грехом, а возвращаешься с двумя. Идешь грешная, а уходишь еще грешнее.
Но чего ты стыдишься? Зачем ты оправдываешься, о христианин? Ты благородный вельможа и потому не хочешь, чтобы кто–нибудь иной знал твой поступок, несогласный с твоей честью? Но ведь Давид был царем; он совершил прелюбодеяние и убийство и все–таки не устыдился, не стал отговариваться, чтобы скрыть свой грех. «Беззаконие мое», говорил он, «познах и греха моего не покрых» (Пс. 31:5). Я согрешил, согрешил перед Господом, сказал он пророку Нафану, пришедшему обличить его от имени Божия. Вот поэтому–то пророк и дал ему тот же час прощение от имени Божия — «Господь отъя согрешение твое» (2 Цар. 12:13). Зачем ты, о христианин, стыдишься и подыскиваешь отговорки. Ты — клирик и потому не хочешь объявить свое падение, недостойное твоего священства? Но послушай и ужаснись. В древнее время, когда клирики пылали большой ревностью по вере, насколько часто возникали ереси, настолько часто созывались соборы, чтобы исторгнуть их из Церкви Христовой. На одном из таких соборов на западе один епископ по имени Потамий, человек почтенных лет, славный в добродетели, особенный ревнитель целомудрия, побудил собор установить правило против тех, кои впадали в плотские грехи. Но вскоре после этого, по попущению Божию, он сам пал; пал, но поднялся, осознал свой грех и решил исповедать его таким образом. Спустя год был снова созван собор, на котором присутствовало пятьдесят епископов, много священников, монахов, учителей. Председательствовал на соборе сам Потамий. Он сознавал, как в его сердце боролись два противоположных чувства: стыд и сокрушение. Потамий, говорил ему стыд, с одной стороны, что это ты хочешь сделать? — Потамий, возражало, с другой стороны, сокрушение, чего ты до сих пор ждешь и не делаешь что решил? Не стыдно ли тебе людей? — говорил стыд. Но ведь ты не устыдился Самого Бога, возражало сокрушение. Твой грех тайный и может быть заглажен тайной же исповедью. Но раз он явен в очах Божиих, что заботы, если он станет явным же и в очах людских? Не забывай того, что ты епископ и подашь миру повод к великому соблазну. Помни, что ты епископ и должен служить для мира примером ко всему великому. Потамий, подумай! Потамий, не теряй времени! Победило сокрушение, а стыд уступил. Потамий подымается со своего кресла и со словами Давида: «беззаконие мое познах и греха моего не покрых», становится посреди собора и во всеуслышание исповедует свой грех. Такой исповедью были удивлены, поражены даже ангелы небесные. Где вы, о времена, видевшие такой пример!? Довольно ли тебе этого?
И после примера епископа, не устыдившегося открыто исповедать свой грех всему собору, ты стыдишься тайно исповедать свой грех перед собратом — священником?! Нет, брат, без стыда и отговорок дерзновенно скажи свой грех, признайся, что никто другой, а только злая твоя воля есть причина твоего греха. Исповеданный грех не есть уже грех. «Господь отъя согрешение твое». Грех же, который не вполне исповедан из стыда или не исповедан должным образом ради самооправдания, есть мука. «Невысказанное зло есть для души гнойная болезнь».
Но вот ты с помощью Божией исповедался без стыда и отговорок. Ты получил от духовника прощение, получил его молитву и уходишь. Теперь что же еще остается тебе сделать? Тебе остается самое необходимое. Во–первых, выполнить епитимию, возложенную на тебя духовником. Истинный духовник, как и опытный врач, должен владеть двумя особенностями: легкой рукой и верным глазом. Легкой рукой, т. е. чтобы он был сострадательным, ибо сострадательность духовника очень полезна, как говорит Григорий Богослов: «Снисходительность имеет большое значение для спасения». «Больное нужно исцелять, а не сокрушать», — говорит он же. Верный глаз, т. е. чтобы он был наблюдательным, различал лица. На богатого должно налагать епитимию в виде милостыни, на бедного — в виде покаяния, на крепкого — в виде поста, на слабого — в виде молитвы. Прежде всего, повторяю, ты должен выполнить епитимию, возложенную на тебя духовником; во–вторых, исправить свою жизнь. Иначе то, что ты сделал есть не исповедь, а суесловие. Василий Великий говорит так: «Это — одно суесловие, когда кто–нибудь исповедуется, а не исправляется».
В том, что ты обязан исправить, нужно особенно отличать три главных пункта. Во–первых, в ссоре ли ты с кем–нибудь? Все, что худого он тебе сделал, ты должен простить ему от всего сердца, ибо если ты его не простишь, то и сам не получишь прощения. Так говорит Христос: «Аще… отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный; аще ли… не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш» [Небесный] «отпустит вам согрешений ваших» (Мф. 6:14–5). И знаете ли, что происходит в это время?
Между Аристидом и Фемистоклом, афинянами, была великая вражда и несогласие. Отечество избрало их в послы по очень важному делу. Им необходимо было условиться между собой. Тогда Аристид сказал Фемистоклу: «Хочешь ли, Фемистокл, оставим вражду свою здесь, на границе, а при возвращении, если угодно, возьмем ее снова?» Так они и сделали; оставили свою вражду на границе, во взаимном согласии выполнили дело своего отечества, а при возвращении снова взяли ее и остались по–прежнему врагами. То же делают и два христианина. Смертельные между собой враги, ни в чем не преходящие к соглашению. Когда настает время исповеди, они оставляют свою вражду. Но где? У порога церковного. Они согласно причащаются, испрашивают друг у друга прощения; выходя же из церкви, у дверей, где они оставили вражду, снова берут ее и становятся врагами по–прежнему. Разве это исповедь? Одно пустословие. Во– вторых. Ты питаешь к некоторым лицам грешную любовь и дружбу. Оставь, откажись от них навсегда, ибо ты не можешь одновременно любить блудницу и Бога. Однажды какой–то мудрец отправился в далекий путь. На море случилась великая буря и он рисковал утонуть, но был чудесно спасен и благополучно вернулся домой. Из одного окна было видно море, и, чтобы это не соблазнило его ко второму путешествию, он велел заложить его стеной. О христианин, сколько раз в этой горькой любви ты рисковал потерять жизнь и душу! Ты спасся? Так избегай соблазна, не вступай снова на этот путь, не входи снова в эти двери, не смотри больше в это окно, хорошенько закрой свои глаза, дабы опять не вполз к тебе в сердце змий. В противном случае то, что ты сделал, есть не исповедь, а суесловие. Наконец, имеешь ли в руках что–нибудь чужое? Обидел ли кого–нибудь? Возврати, ибо невозможно иначе получить прощение. Не только духовник, простой священник, но и патриарх, целый собор, все небесные ангелы не имеют власти простить тебя, если не возвратишь чужое. Даже Сам Бог, если можно так сказать, не может этого сделать; Он правосуден, даже — само правосудие, и поэтому оно не может пожелать несправедливого. Нет, узы несправедливости неразрешимы! Умер человек, отнявший у нищего какую–то вещь. Бог восхотел совершить чудо и воскресил его. Приходит нищий и просит свою вещь обратно, но тот не хочет возвратить ее. Оба идут в суд. Я опять спрашиваю: этот человек, обидчик, обязан возвратить чужую вещь или нет? Да, он должен это сделать, говорят богословы, ибо это — душевный долг, который остается в силе, доколе живет душа. Душа бессмертна, стало быть и долг ее вечен. Он обязан возвратить отнятое в течение жизни своей и даже по смерти, до времени самого будущего суда. Он умер, был обязан; воскрес, тоже обязан. Хотя бы он тысячу раз умирал и воскресал, долг всегда остается в силе. Итак, смерть не может разрешить узы несправедливости, которые остаются неразрешимыми. Ты хулишь имя Божие, отметаешься от веры, повторно распинаешь Христа; есть ли грех больше этих? И однако, если ты раскаешься и исповедаешься, духовник имеет достаточно власти, чтобы тебя простить. Но если ты имеешь чужую вещь, исповедаешь это, но ее все–таки не возвратишь, он не имеет власти простить тебя. Почему же? А потому, что грехами (первого рода) ты оскорбляешь Бога. Относительно всего того, что делают против Него люди, Бог сделал Своим представителем духовника; даровал ему власть, так что связано и разрешено все то, что он свяжет или разрешит. И духовник, как представитель Божий, может простить те грехи, которые совершены против Бога. Но ты удерживаешь вещь обиженного бедняка; он не сделал духовника своим поверенным и не уполномочивал его простить тебя. Поэтому духовник, не будучи поверенным бедняка, не может простить тебя за его вещь. Ты заказываешь сорокоуст, делаешь столько пожертвований на монастыри — этим надеешься заслужить прощение? Молчи. Никакой закон — ни Божеский, ни человеческий — не позволяет одному дарить вещи другого. Вещь бедняка, которую ты удерживаешь, чужая. Кто может подарить ее тебе? Если десятословие, которое запрещает нам не только брать, но и желать чужой вещи, есть пустая выдумка,
