грехов, ее должны поддерживать четыре добродетели. Во–первых, вера, чтобы он без колебаний верил, что с помощью исповеди получит прощение; во–вторых, любовь, чтобы он любил Бога и ближнего, любил Бога, возненавидев все свои прежние страсти, ближнего, прощая ему всякую вину; в–третьих, надежда, чтобы он твердо надеялся на благодать и помощь Божию; в–четвертых, сокрушение, чтобы он поистине поболел за совершенные грехи. Я заметил, что сегодняшний расслабленный болен двумя недугами: душевным — грехом и телесным — расслаблением. Христос исцелил его от обоих; сначала от болезни душевной: «Чадо, отпущаются тебе греси твои» (Мк. 2:5), — а затем от болезни телесной: «Востани, возми одр твой, и иди в дом твой» (Мк. 2:11). Когда Христос исцелил его душу, некоторые говорили: «Что Сей тако глаголет хулы?» (Мк. 2:7) А когда исцелил тело, все удивились и прославили Бога —»яко дивитися всем и славити Бога, глаголющим: яко нико–лиже тако видехом» (Мк. 2:12). Значит, люди ни во что не ставят исцеление души и ценят только исцеление телесное. Заболеет ли кто–нибудь из вас, христиан, его постель окружают озабоченная и испуганная жена, опечаленные дети, там слуги и служанки, готовые к первому приказанию, там родственники и друзья, пришедшие для утешения и посещения. Этот больной, конечно, не святой; он — человек, облеченный в плоть и живущий в мире; кто знает, сколько грехов и каких у него на душе? Итак, он болен и грешен. Но если кто–нибудь скажет родным больного, что необходимо призвать духовника, чтобы он исцелил больного от грехов, им кажется, что он говорит оскорбительные слова. «Что Сей тако глаголет хулы?» Вся забота и рвение направлены к тому, чтобы позвать врача, и не одного, а нескольких, чтобы они применили все лекарства для исцеления тела. — Совершаются молитвы, молебны, раздаются милостыни. Для чего же? Никогда для того, чтобы Бог простил грехи больного, а только — чтобы даровал ему здоровье. Не так Христос поступил с сегодняшним расслабленным: сначала исцелил его от греха, а потом от расслабления, дабы мы поняли, что в болезнях должно сначала призвать духовника, чтобы получить прощение, а затем врача для излечения. Чего же мы боимся, если с самого начала придет духовник? Разве исповедь есть смертельный приговор? Телесная болезнь очень часто происходит от греха души. Исцелим сначала душу, и тогда излечится тело. Грех — это корень, а болезни — ветви; если сначала срубить корень, то сами собой упадут ветви. Но мы поступаем совершенно наоборот. И что же происходит? Мы ждем последнего часа, когда зло наиболее усилится, когда у больного уже нездоровы ни чувства, ни разум, когда он ничего не узнает и ничего не понимает. Тогда какую исповедь, какое исправление может принести этот несчастный? О, если бы это не было более, чем истинно, — именно, что большинство христиан умирают нераскаянными, ибо когда мы говорим им сначала призвать духовника, им кажется это оскорбительным. «Что Сей тако глаголет хулы?» Великое заблуждение! Разве душу не дблжно предпочитать телу? Конечно. Когда заболеет тело, болеет и душа. С чего же мы начинаем лечение? С главного. С насмешкой говорят об одном живописце, который начинал портреты с ног и очень часто покрывал все полотно прочими членами тела, не оставлял места для головы. Какой смешной портрет! Что за недогадливый живописец! Ему нужно было начать с головы, чтобы сделать что–нибудь порядочное. Что я хочу этим сказать? Лечение нужно начинать с души, с самого главного, а потом уже думать о теле. Пусть сначала придет духовник простить грехи, сказать тебе: «Чадо, отпущаются ти греси твои», а затем с благодатью и помощью Божией врач исцелит его от болезни: «Востани, возми одр твой, и иди в дом твой».
Слово в третью неделю поста. О совести и Божием правосудии
«Иже бо аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми» (Мк.8:38)
О суд, о душа! Так я со стенанием и слезами восклицал, когда говорил о втором пришествии Христовом. И как мне не волноваться, как не ужасаться, когда только вспомню, что настанет час, когда я из гроба услышу трубный звук, глас Божий, призывающий меня на суд? Что я воскресну облеченный в прежнюю плоть, что у меня в руках будет книга, моя совесть, в которой будет написано подробно все, что я сделал, подумал, сказал в течение всей моей жизни?.. Что за все это я должен буду дать отчет без самооправданий и отговорок; что моими свидетелями будут небо и земля, судьей — Бог, весь — правосудие, без всякого снисхождения, весь — гнев, без всякой милости; что после суда состоится определение или о вечной жизни в раю, или о вечной муке в аду?
О суд, о душа! Не ждите, христиане, услышать сегодня от меня слова о втором пришествии Христовом с описанием всех сопутствующих обстоятельств, не ждите, чтобы я изобразил вам скончание века, торжественность судилища, трепет судимых и велелепие Судии. Обо всем этом вы очень часто слышите из церковных священных книг. Сегодня я взошел на этот священный амвон, чтобы возбудить в вас то чувство, какое испытал и я, думая о судном часе, — чтобы вы представили себе, что этот час настал и что мы стоим перед тем страшным судищем. Обратите внимание только на то, кто здесь подсудимый? Простой человек. А судья? Бог. Подумайте и о двух предметах — человеческой совести и Божественном правосудии. Итак, я желаю вам показать сначала, что человеческая совесть делает обвинение и постановление, а затем, что правосудие Божие совершает суд и воздаяние. Это Христос хотел сказать в сегодняшнем Евангелии: «Иже бо аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми». В этой жизни никто не может быть обвинителем и судьей или судьей и отмстителем. А это будет на грядущем суде: совесть человеческая и правда Божия. Вот это именно и привело меня в волнение и трепет. О суд, о душа!
1
Одна из самых достоверных истин нашей православной веры гласит о том, что наступит второе пришествие Христово, когда Он придет судить живых и мертвых, об этом очень выразительно говорят пророки в Ветхом и евангелисты в Новом Завете, с великим трепетом — святые отцы Церкви в своих сочинениях. В сей жизни мир полон несправедливости: часто злые достигают счастья и славы, а добрые живут в несчастье и подвергаются лишениям. Но Бог праведен. Поэтому в будущей жизни произойдет праведный суд и воздаяние: злые подвергнутся должному наказанию, а добрые получат должную награду. «Сотворшии благая» восстанут «в воскрешение живота, а сотворшии злая в воскрешение суда» (Ин. 5:29). В этой жизни Бог наказывает не всех злых и награждает не всех добрых для того, чтобы мы знали, что Он намерен совершить это на будущем суде, в той жизни. Весь мир есть одно заблуждение. Сколько хороших людей в глазах мира кажутся злыми из–за одной только своей свободной и незлобной простоты! И сколько плохих людей в глазах мира кажутся добрыми из–за своего лукавого лицемерия! Далее, что делают человеческое насилие и козни! Сколько властвует тиранов, сколько страдает невинных! И хотя Бог, чтобы явить хоть луч Своей правды, наказывал многих преступников, как фараона и Антиоха, и освобождал многих невинных, как Иосифа и Сусанну, однако большая часть грешников в этой жизни наслаждаются честью и славой, а невинные умирают в бесчестии и позоре. Но Бог правосуден. Поэтому когда–нибудь на всемирном суде Он должен обнаружить, где истинное зло и где истинная добродетель, дабы воссияла истина вещей. Так об этом пространно размышляют из восточных учителей Златоуст, а из западных — Августин. Чтобы проявилось правосудие, должен наступить будущий суд и все мы стать перед страшным судищем и подвергнуться суду каждый за свои добрые и худые дела. Об этом ясно говорит Павел: «Всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла» (2 Кор. 5:10). О суд, о душа!
В этот великий день все страшно, как я объяснил вам подробнее еще в прошлый раз. Но из всего этого самыми страшными кажутся мне два обстоятельства. Во–первых, человеческая совесть, которая делает обвинение и постановление, а затем Божие правосудие, совершающее суд и отмщение. О суд! О душа!
Начнем с первого. Нет ничего безобразнее греха. Даже сам человек, дерзнувший совершить грех, не может спокойно смотреть на него: он совершает грех, но старается, по возможности, скрыть его. Когда по своей воле он идет сказать о нем духовнику, то или искусно видоизменяет, или же покрывает его отговорками. А все это потому, что хотя он и сделал грех, но не может видеть его. Наша совесть, действительно, есть зеркало, которого человек волей–неволей должен стыдиться. Женщина при рождении чувствует боль, но потом — радость. Совершенно наоборот душа, когда грешит, испытывает удовольствие, а впоследствии — боль, и эта боль есть не что иное, как укоры совести. Пусть снаружи никто ничего не
