подозрительность ко всякому движению сердца; ставши на этот путь, можно потерять чувство важного и неважного, запутаться в мелочах. В таких случаях надо временно оставить испытание своей души и, посадивши себя на простую и питательную духовную диету, молитвой и добрыми делами упростить и прояснить свою душу.
Приготовление к исповеди не в том, чтобы возможно полно вспомнить и записать даже свой грех, а в том, чтобы достигнуть того состояния сосредоточенности, серьезности и молитвы, при которых, как при свете, станут ясны грехи. Иначе — приносить духовнику надо не список грехов, а покаянное чувство, не детально разработанную диссертацию, а сокрушенное сердце.
Но знать свои грехи, это еще не значит–каяться в них. Правда, Господь принимает исповедание — искреннее, добросовестное, — когда оно и не сопровождается сильным чувством раскаяния (если мы исповедуем мужественно и этот грех — наше «окамененное нечувствие»). Все же «сокрушение сердца», скорбь о грехах своих, есть важнейшее из всего, что мы можем принести на исповедь. Но что же делать, если «иссохшие греховным пламенем» наше сердце не орошается живительными водами слез? Что. если «немощь душевная и плоти неможение» так велики, что мы не способны на искреннее покаяние? Это все– таки не причина откладывать исповедь — Бог может коснуться нашего сердца и в течение самой исповеди: само исповедывание, наименование наших грехов может смягчить наше сердце, утончить духовное зрение, обострить покаянное чувство. Больше же всего к преодолению нашей духовной вялости служат приготовления к исповеди, пост, который, истощая наше тело, нарушает гибельное для духовной жизни наше телесное благополучие и благодушие, молитва, ночные мысли о смерти, чтение Евангелия, житий святых, творений св. отцов, усиленная борьба с собой, упражнение в добрых делах. Наше бесчувствие на исповеди большею частью имеет своим корнем отсутствие страха Божия и скрытое неверие. Сюда и должны быть направлены наши усилия. Вот почему так важны слезы на исповеди — они размягчают наше окаменение, потрясают нас «от верху до ногу», упрощают, дают благодетельное самозабвение, устраняют главное препятствие к покаянию, нашу «самость». Гордые и самолюбивые не плачут. Раз заплакал, значит — смягчился, истаял, смирился. Вот почему после таких слез — кротость, безгневие, умягченность, умиленность, мир в душе у тех, кому Господь послал «радостотворный» (творящий радость) плач». Не нужно стыдиться слез на исповеди, нужно дать им свободно литься, омывая наши скверны. «Тучи ми подаждь слез в поста красный день, яко да восплачу и омыю скверну, яже от сластей, и явлюся тебе очищен» (1–я седмица Великого Поста, пон. вечера).
Третий момент исповеди–словесное исповедание грехов. Ненужно ждать вопросов, надо самому сделать усилия; исповедь есть подвиг и самопринуждение. Говорить надо точно, не затемняя неприглядность греха общими выражениями (например, «грешен против 7–й заповеди»). Очень трудно, исповедуясь, избегнуть соблазна самооправдания, попыток объяснить духовнику «смягчающие обстоятельства», ссылок на третьих лиц. введших нас в грех. Все это признаки самолюбия, отсутствия глубокого покаяния, продолжающегося коснения в грехе. Иногда на исповеди ссылаются на слабуо память, не дающую, будто, возможности вспомнить грехи. Действительно, часто бывает, что мы легко забываем свои грехопадения; но происходит ли это только от слабой памяти? Ведь, например, случаи. особенно больно задевшие наше самолюбие, или, наоборот, польстившие нашему тщеславию, наши удачи, похвалы по нашему адресу — мы помним долгие годы. Все, что производит на нас сильное впечатление, мы долго и отчетливо помним, и, если мы забываем наши грехи, то не значит ли это, что мы не придаем им серьезного значения?
Знак совершившегося покаяния — чувство легкости, чистоты, неизъяснимой радости, когда грех кажется так же труден и невозможен, как только что далека была эта радость.
Раскаяние наше не будет полным, если мы, каясь, не утвердимся внутренне в решимости не возвращаться к исповеданному греху. Но, говорят, как это возможно? Как я могу обещать себе и своему духовнику, что я не повторю своего греха? Не будет ли ближе к истине как раз обратное — уверенность, что грех повторится? — Ведь, опытом своим, всякий знает, что через некоторое время неизбежно возвращаешься к тем же грехам; наблюдая за собой из года в год, не замечаешь никакого улучшения, «подпрыгнешь — и опять останешься на том же месте!» — Было бы ужасно, если бы это было так. Но, к счастью, это не так. Не бывает случая, чтобы, при наличии доброго желания исправиться, последовательные исповеди и св. Причастие не произвели бы в душе благодетельных перемен. Но дело в том, что — прежде всего — мы не судьи самим себе; человек не может правильно судить о себе, стал ли он хуже или лучше, так как и он, судящий, и то. что он судит. — величины меняющиеся. Возросшая строгость к себе, усилившая зрячесть духовная, обостренный страх греха могут дать иллюзию, что грехи умножились и усилились: они остались те же, может быть, даже ослабели, но мы их раньше не так замечали. Кроме того. Бог, по особому Промышлению Своему, часто закрывает нам глаза на наши успехи, чтобы защитить нас от злейшего греха — тщеславия и гордости. Часто бывает, что грех–то остался, но частые исповеди и причащение Св. Тайн расшатали и ослабили его корни. Да сама борьба с грехом, страдания о своих грехах — разве не приобретение? «Не устрашайся», говорил Иоанн Лествичник, «хотя бы ты падал каждый день, и не отходил от путей Божьих; стой мужественно, и Ангел, тебя охраняющий, почтит твое терпение».
Если же нет этого чувства облегчения, возрождения, надо иметь силы вернуться опять к исповеди, до конца освободить свою душу от нечистоты, слезами омыть ее от черноты и скверны. Стремящийся к этому всегда достигнет того, чего ищет.
Только не будем приписывать себе свои успехи, расчитывать на свои силы, надеяться на свои усилия. — Это бы значило погубить все приобретенное. «Рассеянный мой ум собери. Господи, и оледеневшее сердце очисти; яко Петру, дай ми покаяние, яко мытарю — воздыхание и якоже блуднице — слезы».
Беседа о Католичестве и Православии
Понимание вещей дается очищенному сердцу, и это понимание вырастает по мере нашего духовного роста. Но сейчас я буду говорить, главным образом, о католическом официальном учении в Церкви.
Для начала же хочу сказать, что, несмотря на все различия с нашей Православной Церковью, в Католической Церкви были великие святые, и есть настоящая вера и в служителях Церкви, и в отдельных людях. Мы же, несмотря на полноту Истины, которою обладает наша Православная Церковь, во многом недостойны Ее и должны учиться у тех же католиков — их церковной и педагогической работе, хотя бы.
Не надо также забывать, что, в самом центральном, в самом основном, что составляет сущность христианства, мы с католиками объединены, несмотря на все наши различия. Это основное — вера в святую Троицу и в Христа как Богочеловека.
Что же в Католической Церкви является искажением Истины, в чем она отошла от полноты христианского вероучения?
Различия формальные: Filioque. Ватиканский догмат о примате и непогрешимости Папы, Immaculata conceptio (догмат о непорочном зачатии Божией Матери), чистилище, индульгенции, учение о человеке.
Корни этого различия: «Латинство», унаследованное от формально и юридически мыслящего древнего Рима, с его идеей «ordo» — прежде всего. Эта идея порядка, единовластное юридическое понимание структуры общества отразилось прежде всего на том, что нас с католиками больше всего разделяет — на учении о Церкви.
В католичестве Церковь мистически обоснована и переживается верующими прежде всего как организация, а не как Организм. Организация во главе с Папой–монархом. Это учение, введенное в III веке, и догмат о примате и непогрешимости Папы как Викария Христа (утвержденный на Ватиканском Соборе в 1870 г. ), абсолютно чужды букве и духу Евангелия. Все евангельские тексты относятся к первенству Ал. Петра среди Апостолов. Епископом он никогда не был. И никакой связи между первенством Петра в
