панцирным в поле, но из-за валов дерутся превосходно и при таком перевесе своих сил несомненно отразят атаку. Хмельницкий рассчитывал на молодость и неопытность Потоцкого, но при молодом каштеляне находился старый солдат, староста живецкий, пан Стефан Чарнецкий, гусарский полковник. Тот увидал опасность и уговорил каштеляна вернуться назад, за Желтые Воды.

Хмельницкому не оставалось ничего более, как следовать за ними. На другой день, переправившись через желтоводские болота, войска оказались лицом к лицу.

Но ни один из вождей не хотел начинать дела первым. Обозы начали поспешно окапываться. Была суббота, пятое мая. Весь день шел сильный дождь. Тучи так заволокли небо, что было почти темно. Под вечер ливень еще более усилился. Хмельницкий потирал руки от радости.

— Пусть только степь размокнет, — говорил он Кшечовскому, — и нам нечего будет бояться встречи с гусарами. Все они в своем тяжелом вооружении в грязи потонут.

А дождь все лил и лил, точно само небо хотело прийти на помощь Запорожью.

Войска лениво и медленно окапывались под проливным дождем. Огня развести — и думать нечего. Несколько тысяч ордынцев вышли из обоза проследить, чтобы польский отряд, пользуясь ночным мраком, не вздумал искать спасения в бегстве. Наступила ночь, воцарилась глубокая тишина, прерываемая только шумом дождя и свистом ветра. Едва ли кто сомкнул глаза в обоих обозах.

Перед утром в польском лагере заиграли трубы, потом послышались бубны. День начинался, печальный, темный, сырой; ливень прекратился и перешел в мелкий, пронизывающий дождь.

Хмельницкий приказал выстрелить из пушки. За первым выстрелом последовал другой, третий, десятый… Скшетуский сказал своему казацкому ангелу-хранителю:

— Захар, выведи меня на вал. Я хочу видеть, что там делается. Захара самого разбирало любопытство. Они вышли на высокую стену, откуда, как на ладони, открывался вид на степь, желтоводские болота и оба войска. Пан Скшетуский окинул все беглым взглядом, схватился за голову и воскликнул:

— Господи! Да ведь их горсточка, не больше!

Действительно, валы казацкого обоза тянулись почти на четверть мили, тогда как польский занимал самое ничтожное пространство. Неравенство сил было так разительно, что победа казаков виделась очевидной.

Сердце наместника сжалось болью. Минута кары для бунтовщиков еще не наступала!

Отдельные стычки под перекрестным пушечным огнем уже начались. Всадники, маленькими группами и поодиночке, нападали друг на друга. Это татары дрались с солдатами Потоцкого, одетыми в гранатное с желтым платье. Всадники то приближались друг к другу, то вновь разъезжались, обменивались пистолетными выстрелами или старались подцепить друг друга на аркане. Издали это походило на турнир, и только кони, скачущие взад и вперед по полю без всадников, указывали, что игра идет не на жизнь, а на смерть.

Татар становилось все больше и больше; вскоре все поле почернело от их тесно сплоченных масс. Тогда и из польского обоза начали появляться новые воины и строиться в боевом порядке перед окопами. Все это было так близко, что зоркие глаза пана Скшетуского легко различали значки, бунчуки, даже лица ротмистров и наездников, занимавших места сбоку колонн.

Сердце пана Скшетуского начало бить тревогу; на бледном лице выступил румянец. Он с восторгом кричал при появлении всякого нового отряда:

— Вот драгуны пана Балабана! Я видал их в Черкассах!

— Вот вольшская хоругвь с крестом на знамени!

— О! Вот и пехота спускается с валов!

— А вот и гусары! Гусары пана Чарнецкого! Действительно, показались и гусары, над ними тучи крыльев

и лес луков, украшенных золотистой китайкой и черно-зелеными значками. Они выехали из-за окопа и построились под валами, такие спокойные, сильные, ловкие, что на глаза пана Скшетуского невольно навернулись слезы и на минуту скрыли всю картину.

Хотя силы были так неравны, хотя против нескольких хоругвей чернела громадная масса запорожцев и татар, пан Скшетуский уже верил в победу. Лицо его расцвело улыбкой, силы возвратились, глаза горели огнем.

— Эй, молодец! — пробурчал старый Захар. — Хотелось бы душе в рай?

В это время несколько отдельных отрядов татар, с криком и воем бросились вперед. Обоз принял их выстрелами. Но это была ложная атака. Татары, не доезжая до польских рядов, повернули назад, рассыпались в разные стороны и смешались со своими.

Но вот послышался большой бубен Сечи, и в ту же минуту гигантский татарско-казацкий фланг развернулся полумесяцем и помчался с места в галоп. Хмельницкий, очевидно, пробовал, не удастся ли ему смять врага одним натиском. При всеобщем замешательстве это, пожалуй, было бы и возможно, но польские отряды стояли спокойно, готовые к бою, прикрытые с тыла окопами, а с боков обозовыми пушками, так что нападение возможно было только с фронтд. Первое время казалось, что они примут битву на месте, но когда полумесяц прошел половину разделявшего противников расстояния, из-за окопа послышался сигнал к атаке, и лес копий сразу опустился вниз.

— Гусары пошли! — крикнул пан Скшетуский.

Всадники наклонились в седлах и двинулись вперед, а за ними драгунские хоругви и вся боевая линия.

Натиск гусаров был ужасен. Сначала они ударили в три куреня, два стеблевских и миргородский, и смяли их в мгновение ока. Громкий вой достиг ушей пана Скшетуского. Люди, валившиеся с ног под тяжестью железных всадников, падали, как трава под ударами косы. Сопротивление длилось так мало времени, что Скшетускому показалось, что какой-то гигантский змей одним глотком проглотил эти три полка. А они составляли цвет украинского воинства. Кони, испуганные шумом крыльев [33], в свою очередь, производили беспорядок в рядах запорожцев. Полки ирклеевский, калниболоцкий, минский, шкуринский и тировский совсем смешались и гонимые неприятелем отступили в беспорядке. А в это время подоспели драгуны и принялись за свою кровавую жатву. Курень васюринский дрогнул и в диком беспорядке побежал назад. У армии Хмельницкого не было времени, чтобы опомниться и выстроиться вновь.

— Черти, а не ляхи! — крикнул старый Захар.

Скшетуским овладело какое-то опьянение. Тяжко больной, он не мог совладать с собою, смеялся и плакал в одно и то же время, иногда просто выкрикивая слова команды, точно сам предводительствовал хоругвью. Захар еле удерживал его.

Свалка так приблизилась к казацкому лагерю, что можно было ясно различить отдельные лица. Из-за окопов неустанно палили пушки, но ядра, попадая то в своих, то в неприятеля, еще более увеличивали беспорядок.

Гусары наткнулись на пашковский курень, который составлял гетманскую гвардию и в середине которого находился сам гетман. Вдруг страшный крик вырвался из груди запорожцев: большое малиновое знамя заколебалось и упало.

Но в это время Кшечовский во главе своих пяти тысяч бросился на поле битвы. Он верхом на огромном буланом коне скакал впереди всех, без шапки, с саблей над головой, ободряя смущенных низовцев, которые, видя приближающуюся подмогу, возвращались на свои места. Битва вновь закипела.

На флангах Хмельницкому тоже не везло.

Татары, дважды отбитые валашскими хоругвями и отрядом Потоцкого, потеряли всякую охоту к бою. Под Тугай-беем убили двух лошадей. Победа, очевидно, склонялась на сторону молодого Потоцкого.

Битва, однако, продолжалась недолго. Дождь, наконец, полил как из ведра, и степь обратилась в озеро. Потемнело так, что в двух шагах ничего не было видно. Шум дождя заглушал команды. Подмоченные мушкеты и самопалы замолкли. Само небо положило конец резне.

Хмельницкий, промокший до нитки, разъяренный, страшный, возвратился в свой лагерь. Он ни с кем словом не перемолвился. Наскоро разбили ему палатку из верблюжьих шкур, и он засел туда, одинокий, мучимый горькими мыслями.

Им начинало овладевать отчаяние. Только теперь он понял, за какое дело взялся. Он был разбит,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату