– Если ты подашь ей, то и Господь сможет однажды подать тебе, – сказал Джи. Его глаза внезапно отразили всю бесконечность мироздания. – Вся наша падшая Вселенная стоит с протянутой рукой перед Господом, прося жалкую милостыню, и, может быть, однажды Он бросит ей золотой.
Вот такая неприметная старушка, которой ты вначале поскупился подать монету, явилась для тебя громоотводом, – заключил он.
Я воспрянул духом и, шагая рядом с ним по платформе, почувствовал себя счастливым. Мы вошли в первый вагон и сели на свободную деревянную скамью. Джи тут же достал дорожные шахматы и сказал:
– Предлагаю сыграть отчаянную партию, которая захватила бы твой дух. Если ты сможешь подключить к игре те враждебные “я”, которые окопались в глубине души и отчаянно сопротивляются обучению, то их удастся трансформировать.
– Вы даете мне легкий путь к трансформации психологического свинца? – обрадовался я.
– Он потребует от тебя предельной концентрации и тщательного самонаблюдения, – улыбнулся он.
Я с большим энтузиазмом открыл красную коробку с дорожными шахматами и, расставив фигуры, сделал первый ход. Я знал, что Джи превосходно сражается в шахматы с любым противником, и поэтому победить его нелегко. В первые минуты я был полностью захвачен партией, и напряжение игры достигло уровня сущности, но внезапно что-то произошло, и я перестал спонтанно замечать неожиданные ходы. Мне стало скучно.
– Вот ты и столкнулся со своим свинцом, – заметил Джи, – и не можешь его преодолеть.
– Не знаю, как это сделать, – поникшим голосом ответил я.
– Вырвись из привычных шахматных штампов, которыми ты пользуешься в игре. Сделай сверхусилие и преодолей свое тяжелое ощущение, пройди сквозь него, как доблестный воин.
Я попытался следовать его советам, но через пять минут произнес:
– Я не могу найти в этой партии ни одной интересной комбинации. Мне скучно, а скука для меня – труднопреодолимое препятствие.
– А ты пожертвуй одной из фигур, и за счет этого резко улучшишь свою позицию.
– Но тогда я могу проиграть вам эту партию!
– Если ты ее проиграешь в острой борьбе, то это совершенно меняет ситуацию.
– Самолюбие не позволяет, – признался я.
– Вот ты и наткнулся еще на один паттерн своей личности, – заметил он.
– Что вы имеете в виду? – заинтересовался я.
– Схему твоего механического поведения, когда ты включаешь в игру лишь свою ложную личность.
– Как же надо играть на самом деле?
– Должна играть сущность, которая постоянно будет сталкиваться со свинцовыми пространствами личности. И если ты сможешь на сверхусилии, как воин, пройти через эти препятствия, то тем самым ты трансформируешь свой свинец...
Сейчас наша остановка, – посмотрев в окно, спохватился Джи и, осторожно собрав шахматы, быстро пошел к выходу.
Я подхватил сумки и, изо всех сил раздвигая закрывающиеся двери электрички, едва успел выскочить из вагона.
Сойдя с платформы, мы зашагали по извилистой тропинке, пролегающей сквозь высокие кусты бузины и могучие заросли лопухов. Москва осталась далеко позади; здесь все было другим. Горьковатый аромат полевых цветов подчеркивал особую печальную прелесть бабьего лета. Золотистые солнечные лучи милостиво одаривали нас последним ласковым теплом. Следуя за Джи, я выжидал удобного момента, чтобы задать мучивший меня вопрос. Наконец он обернулся, и я снова заметил в его глазах странное сияние: сначала незаметное, оно вдруг становилось ослепительным. Тогда я спросил:
– В одном из разговоров вы упоминали о том, что в каждом человеке есть скрытое женское начало. Не могли бы вы объяснить, как мне раскрыть его?
– В алхимических трактатах женское начало символизируется ртутью и изображается в виде Белой Королевы, – ответил Джи. – Его надо выплавить путем различных трансмутаций из дальней материи, которой является неофит, то есть ты. Дальняя материя изображается на алхимических гравюрах в виде дракона – из него должна быть извлечена душа во всей ее чистоте. Белоснежная дева должна суметь приручить дракона, обуздать его мощь и поставить себе на службу.
Внутренней женщины можно достичь различными путями:
Первый изображен на многих индийских картинах: темно-голубой Кришна из бессмертного Космоса в окружении множества юных девушек. Человеческая душа всегда является юной девушкой, поэтому Кришна каждую девушку обнимал и любил, и каждой казалось, что только ей одной он дарит свою любовь. Кришна один, но он распался на сотни и миллиарды частей, чтобы объять все человеческие души.
И другой подход: вдова, много лет страдавшая кровотечением, пошла за Христом, веруя, что прикосновение к Его одежде исцелит ее. Христос почувствовал это прикосновение, произошла передача силы без Его ведома. “Дерзай, вера твоя спасла тебя”.
Я не знал, как мне воспользоваться ответом Джи, но не стал больше надоедать ему вопросами, надеясь осмыслить самостоятельно. На какой-то момент моя жажда знания была удовлетворена. Меж тем мы уже шли по дачному поселку. Солнце стояло в зените, и осень золотистыми листьями устилала нам путь. Возле глухого переулка, в котором, казалось, никто не жил, Джи приостановился.
– Это тайное “место силы” на перекрестке бесконечностей.
– Вы имеете в виду потусторонние миры? – спросил я.
– В этом месте могут появляться сущности из разных миров. Это пространство было построено для выхода в Зазеркалье. Оно восстанавливает силы, перезаряжая аккумуляторы души. На перекрестке разных миров на крыльях души оседает золотистая пыльца. Эта пыльца является реальной валютой в Космосе, ибо деньги там не имеют значения. Каждый платит только из золотого запаса своей души. И если у тебя за душой пусто, то ты никому не нужен, даже себе. Накопив алхимическое золото, ты легко проникнешь в иные миры, а если нет – то пойдешь путем обычного человека.
– Я тоже хочу научиться накапливать космическую валюту, – выпалил я.
– Ну тогда, – усмехнулся Джи, – готовься к встрече с неизвестностью.
Пока я пытался разгадать, что имел в виду Джи, он открыл калитку и зашел на участок, заросший малинником и диким кустарником. Я ожидал увидеть большой каменный дом, который мог быть, по моим представлениям, космическим перекрестком, но меня ожидало разочарование. Местом силы оказался маленький деревянный домик с мансардой, сиротливо стоящий среди крыжовника и густой крапивы, да покосившаяся деревянная кухня в заброшенном яблоневом саду. Золотистые бабочки-однодневки кружили над редкими цветами, выглядывающими из буйно разросшейся травы.
– Ты будешь жить в моем кабинете на первом этаже, а я расположусь в мансарде, – сказал Джи, исчезая за кустом отцветшего жасмина.
Обрывая мелкие ягоды одичавшего крыжовника, я неторопливо вошел в дом; половицы подозрительно заскрипели и под ногами. В комнате, которую Джи назвал кабинетом, стоял старенький столик с настольной лампой и две кровати на доисторических пружинах, покрытые бордовыми одеялами; на полках стояли пожелтевшие книги Гофмана и Германа Гессе, а на стене ярко выделялись странные геометрические знаки. Я сразу же сел за стол, смахнув с него пыль, и стал делать путевые заметки. Среди прочих моих наблюдений я записал, что идеи, которые проводит Джи, не могут жить в мире обычных людей, никогда не задумывавшихся о великом Пути Освобождения. Окончив записи, я вышел в сад, заглянул в летнюю кухню и увидел там Джи, сидящего на грубо сколоченном табурете с кружкой чая; его голову украшало соломенное сомбреро, а глаза выражали неприступную строгость испанского гранда, остановившегося в избушке лесника. Увидев меня, он смягчил взгляд и, став уютно добродушным,
