У Алексея перехватило дыхание от страха.
Господи! Что случилось с отрядом фашистов? И почему они расстреливали деревья? Неужели, похожее может произойти и с ними! Ведь рота красноармейцев, перед которой поставлена задача — захватить высоту Черноскальная — тоже продвигается по этой дороге!
Алексей посмотрел на матерого разведчика и увидел, что тот испытывает похожие самые чувства.
— Они стреляли прямо здесь, в лесу? — спросил разведчик, часто сглатывая. — Кого они здесь встретили?
— Они поливали очередями деревья вокруг себя, — сказал Зайнулов. — А точнее, вокруг дороги, по которой они шли… по которой мы идем… Немцы отстреливались, словно сумасшедшие!
— Я же говорю, что немцы свихнулись! — произнес разведчик, скорее успокаивая себя, чем настаивая на своем мнении.
— Может, это партизаны? — выдал версию Калинин. — Немцы могли наткнуться на партизан. Те напали из леса, немцы ответили огнем. Вполне логично.
— Логично? Хорошо, а где трупы? — спросил Зайнулов. — При такой плотной стрельбе, которую мы наблюдаем на стволах деревьев, должны быть трупы. Куда они подевались?
— Возможно, их закопали в снегу.
Зайнулов разочарованно покачал головой.
— Это точно не партизаны. Партизаны не оставили бы оружие. К тому же, здесь в округе из селений одна только деревня Потерянная. Откуда партизанам взяться?
Калинин понимал, что Зайнулов прав. Алексей повторно стал обходить загадочное место, изредка бросая пугливые взгляды в темноту между деревьями. На одном участке дороги он наткнулся на новые элементы.
— Здесь не только оружие, — громко произнес Калинин.
Они стали внимательнее исследовать снег. В свете фонарей появились немецкие ранцы, жестяные фляги, упакованные продукты сухого пайка. Алексей так же нашел маленький альбом с фотографиями немецкой семьи и туго перетянутую резинкой пачку писем.
— Я не понимаю, — сказал он, наконец. — Немцы расстреливали окружающие деревья, потом бросили оружие, личные вещи и… Что же случилось с ними дальше?
— Я же говорю, что они сбросили весь лишний груз, — произнес разведчик. — Мало ли зачем им понадобилось налегке идти!
— Да? — усмехнулся политрук. — А как на счет этого?
Он поднял что-то из снега. В тусклом свете фонаря Калинин увидел в руке политрука тонкую немецкую шинель.
— Можно оставить оружие, — сказал Зайнулов, — можно бросить личные вещи и продукты. Но бросить шинель — это самоубийство. В наши февральские трескучие морозы даже такая одежда не будет лишней. Мы не знаем, что здесь произошло. Поэтому, нужно быть настороже.
Рядовому Александру Парамонову было необходимо отойти в лес. По причине своей природной стеснительности, он не мог справить «большую» нужду поблизости от людей. Вот поэтому, прислонив к дереву винтовку и взяв керосиновую лампу, он по сугробам стал пробираться вглубь леса. Откровенно признаться, в лесу было страшновато. Темнота стояла густая и почти не рассеивалась фонарем. Тени огромных деревьев пугали.
Парамонов двигался до тех пор, пока шум из лагеря не перестал слышаться, хотя огонь от костров ещё виднелся вдали между деревьями. Только здесь, на большом отдалении он мог почувствовать себя спокойно.
Луч света от фонаря скользнул по стволу, открыв взору нечто странное. Удивленный Парамонов приблизился и поднял фонарь на уровень глаз. На небольшом участке дерева отсутствовала кора. Ее срезали ровно и искусно в форме овала. На обнажившемся стволе была вырезана надпись. Парамонов подивился качеству надписи, провел по ней подушечками пальцев. Буквы были настолько мелкими, что читались с трудом. Фразы, которые они образовывали, состояли из нескольких строчек. Вся надпись обрамлялась сложным узором из переплетающихся волнистых линий.
Парамонов сам занимался резьбой по дереву. Нельзя сказать, что он являлся мастером этой работы, но оценить и отметить качество надписи он, несомненно, мог. Очень кропотливая работа, очень изящная и очень миниатюрная.
— Бес… беспреде… — попытался прочитать надпись Парамонов, но у него ничего не получалось. Хотя почти все буквы были знакомыми, слова, которые слагались при прочтении, становились совершенно бессмысленными.
Еще некоторое время Александр любовался надписью на стволе дерева, которую невесть кто вырезал в этом дремучем лесу. Затем позыв в кишечнике напомнил, зачем Саша здесь оказался.
Успешно справившись со своей задачей и, воспользовавшись комком снега в качестве бумаги, Парамонов поднялся. Странный это был лес. Ни следов зверей, ни щебета птиц. Да и сами деревья диковинные. Он никогда не видел таких могучих сосен, а уж за свою деревенскую жизнь Александр много разного леса повидал. И за грибами хаживал, и за черникой с ежевикой, и за зайцем длинноухим…
Парамонов двинулся назад. Он видел свет костров и шел точно на него.
— Хи-хи, — вдруг раздалось откуда-то из-за деревьев.
Парамонова едва не хватил паралич. Виски стянуло словно стальным обручем, сердце забилось как маленькое дрожащее от страха животное. Дыхание сделалось глубоким и неровным.
— Царица небесная матушка! — пробормотал пришибленный страхом Парамонов. — Господи, спаси и сохрани!
Это был смех маленькой девочки. Или ему показалось? Нет, определенно ему это показалось! Откуда в этом дремучем лесу может взяться маленькая девочка? Видимо от усталости у него началось помутнение рассудка.
Обрадованный этой догадкой, Парамонов сделал два шага вперед. Керосиновая лампа осветила пространство впереди него, и на какое-то мгновение, когда только-только свет разогнал мрак, Александр увидел край легкого голубого платья, исчезнувший за стволом.
Он несколько раз поморгал глазами и потер их. Вновь ему что-то почудилось. Край платья! Парамонов невольно усмехнулся своим мыслям. Под вечер мороз подбирался градусам к пятнадцати. Бегать в глухом лесу в легком платье… Нет, пожалуй, надо прилечь отдохнуть. Прилечь до тех пор, пока не поднимет старшина или пока маленькие девочки не прекратят мерещиться в глазах…
— Саша…
Он явственно услышал собственное имя. Пищевод вдруг сжался и ни за что не хотел возвращаться в нормальное положение. Парамонов чувствовал, что сейчас задохнется. Страх на мгновение отступил, позволив дышать. С рыдающим звуком Александр втянул воздух и задышал часто-часто.
Это снова был голос маленькой девочки. Но…
Щемящая ностальгия вдруг накатилась на него. Это был голос девочки из прошлого. Его маленькой подруги из деревни Аляково.
— Даша? — спросил он.
Лес молчал.
Он и Даша дружили, когда им было по девять лет. Они вместе купались в маленькой речке, вместе лежали под огромным дубом на окраине деревни. Она была первой девочкой, которая его поцеловала.
Парамонов двинулся в направлении раздававшегося голоса, совершенно позабыв о том, что та маленькая Даша, которую он помнил, давно выросла, имела троих детей и уже успела потерять мужа на войне.
Проваливаясь в сугробы по колено, Саша Парамонов пробирался в лесную тьму.
— Даша! — позвал он.
В темном лесу его слова прокатились эхом, вернувшись обратно искаженными до неузнаваемости. Он поднял фонарь и снова увидел край голубого атласного платья. У Даши никогда не было такого, но этот голос… он твердо знал, что голос принадлежит ей.
— Даша!
