идентификация (я люблю яблоко и в силу этой любви ем его, т. е. уничтожаю). Затем Любовь выражается в чувственности — экстра-гениталь-ной и генитальной — и нежности. Наконец, Любовь выражается в особых состояниях близости людей, — высшая форма проявления любви среди людей». Очевидно сходство этих идей с взглядами русских философов, товарищей Осипова по эмиграции Бердяева, Вышеславцева, Лосского. Этот последний приписывал Осипову идею о том, что любовь раньше, чем страсть, стала базовым условием человеческой жизни и не может быть сведена к чисто физиологической привлекательности. Он сожалел о том, что болезнь, а затем смерть не позволила Осипову «развить во всех подробностях учение о любви как основном космическом факторе, объясняющем связи людей друг с другом иначе, чем фрейдисты, склонные к пансексуализму»119.
Одной из последних работ Осипова была статья «Революция и сон» (которую он написал в год 10- летия Октябрьской революции и намеревался послать Фрейду). Он сравнил революцию со сном — на том основании, что и здесь, и там происходит реализация вытесненных импульсов, — или с регрессией в нарциссизм, т. е. отсутствием любви, уходом в небытие, смерть120. Осипов намеренно смешивал категории нравственные с психологическими, Фрейда — с Толстым. Сам Фрейд, вероятно, критически отнесся бы к такому толкованию психоанализа: известен его скепсис в отношении метафизики как «пережитка религиозного миросозерцания»121. Но с точки зрения русской культуры такое философствование было уместно и даже необходимо: поколение «детей» должно было совершить переход от идеологии «отцов» к новой психотерапии, не забыв «на той стороне» ни деятельного гуманизма земских врачей, ни учения Льва Толстого, ни психологизма русской литературы. Посреднические функции, взятые на себя Осиповым и его современниками, заключались не только в том, чтобы перевести и издать западную литературу, создать русскоязычную терминологию, воспитать новое поколение психотерапевтов, но и в том, чтобы «перевести» психоанализ и психотерапию на язык русской культуры. Эта роль (престиж которой в науке, увы, невысок) Осипову и его коллегам замечательно удалась. Залогом успеха было то, что психотерапия и воспринималась, и подавалась им через литературу, с иллюстрациями и комментариями, взятыми из произведений Толстого, Достоевского, Гоголя, Гончарова. Сам Осипов признавал за литературой глубокий психотерапевтический эффект. Так, он считал, что в «страшных рассказах» Гоголя и Достоевского «утверждается преодоление всяких страхов путем признания абсолютных ценностей», и советовал невротикам читать эти произведения122.
Осипов не написал законченной работы с изложением своей концепции психотерапии, как вообще не издал ни одной монографии. Вплоть до смерти он работал над рукописью, озаглавленной «Поликлиника неврозов», в которой хотел обобщить более тысячи изученных им случаев и дать новую классификацию неврозов (в частности, расширив область психоневрозов и отнеся к ним, наряду с истерией и неврозом навязчивых состояний, еще и неврастению, ипохондрию, циклотимию и наркоманию). Но закончить рукопись не смог — «очень допекали живые невротики»123. В эмиграции он продолжал и свой философский труд «Органическая натурфилософия в современной русской науке». Из него опубликован лишь один отрывок, озаглавленный «Жизнь и смерть», — размышления ученого о вечных вопросах в духе Толстого. В свое время Толстой написал эссе, которое сначала назвал «О жизни и смерти», но затем решил опустить слово «смерть». Он объяснял: «для меня это слово потеряло совершенно то значение, какое я ему придавал в заглавии»124. Осипов оставил «смерть» в названии своей работы, но утверждал в ней то же, что Толстой: жизнь сама по себе есть не абсолютная ценность, а возможность осуществления абсолютной ценности. «А смерть? Смерть в биологическом смысле неизбежна, но ничего страшного не представляет. Наполеон говорил, что только врачи и священники делают смерть мучительной»125.
1 Безумное желание исправлять мир
3 Цит. по:
4 Письмо от 1 ноября 1891 года, цит. по:
5
6 Письмо С.А. Толстой ее сестре, цит. по:
7
8
9 В.И. Ленин (1908), цит. по:
10 См.:
11 Цит. по:
12
13
14 Там же. С. 11–12.
15 Российский государственный архив литературы и искусства (РГА-ЛИ). Ф. 2299. On. 1. Ед. хр. 13. Л. 26.
16 РГАЛИ. Ф. 2299. On. 1. Ед. хр. 18. Л. 28. Психоаналитический диагноз Осипова выглядел «щадящим» по сравнению с «аффективной эпилепсией», которую приписывали Толстому другие патографы (см. ниже, гл. 6). Интересно, что Толстой читал и обсуждал с домашними статью психиатра А.А. Токарского «Страх смерти». См.:
17 Письмо редактора журнала «Современные записки» В.А. Руднева М.П. Полосину от 21 октября 1927 г. // РГАЛИ. Ф. 2299. On. 1. Ед. хр. 88.
18М.О. Вульф — Н.Е. Осипову, 1927 г. // РГАЛИ. Ф. 2299. On. 1. Ед. хр. 44. Л. 2.
19
20 Tolstoy’s Diaries / Ed. and trans.
21 Ibid. P. 322.
22 Цит. по:
23
24 Об отношениях Толстого с медициной существует огромная литература, написанная главным образом врачами. См., напр.:
Толстой и Харьковское медицинское общество // Клиническая медицина. 1993. Т. 7. С. 174–