переговаривается: она на их стороне. Справедливость — с полицейскими. Они — стражи порядка.
На них показывают пальцами, улыбаются. Ими гордятся. Радуются. Порок наказан, справедливость восторжествовала.
Виктор растерянно оглядывается:
— Блин! Где мой телефон?
Он возвращается на пустырь за коммерческими палатками, ходит, чертыхаясь, вглядывается в вытоптанный снег и, в конце — концов, находит его. Но пользоваться им ему уже никогда не придется. Он разломан ко всем чертям.
Ему навстречу идет Алекс. Он первым увидел спецназовцев и убрался в сторону, чтобы не подвести Виктора и Анастасию. Тем ведь категорически запретили брать с собой иностранца:
«Вы что, оборзели?. А страховка? А выплата пособия семье при несчастном случае? „Черный тюльпан“? Транспортировка? За чей счет, гаврики?»…
— Ну что, капитан, выпьем? — спрашивает Виктор.
— Сейчас? — Крончер вздрагивает.
Они следуют в ларек, у которого только что разыгрывался бой местного значения, Виктор о чем-то переговаривается с продавцом. К ним присоединяется Анастасия и они проходят в святая-святых, в глубь.
Тут еще недавно кто-то выпивал. Немытые стаканы, крошки хлеба оборванные бумажки-лицензии…
Продавец открывает им бутылку «Привета». Потом — банку огурцов. Ставит три стакана…
— Ты, действительно, завтра летишь? — спрашивает Виктор.
— Да. Эмиссар мной не очень доволен…
— Значит, и тебе ничего не светит?
— Абсолютно.
— Тогда это, тем более, необходимо отметить. Чень — весьма крутой мужчина. И мы справились с ним.
— И с Рындиным тоже, — добавляет Анастасия.
Ей невесело. Может, еще в большей мере, чем Крончеру.
Чернышев разливает водку.
— Видела бы меня сейчас моя мать, — криво ухмыляется Алекс.
— Ну, — машет рукой Виктор, — моя к такому давно привыкла… Может, у нее было на это больше времени?!
И снова аэропорт. Только на этот раз — международный. «Шереметьево».
В том, что эту ночь ни Анастасия, ни Алекс не спали, у Виктора нет никаких сомнений: у обоих от зевков, как они не старались это скрыть, стягивало лица, а под глазами, как чеканка, выделялись темные круги.
Какое идиотство — условности, подумал Чернышев, глядя на них.
Им явно хотелось скорее остаться вдвоем, но показать этого они не могли. Более того, — пытались всем своим видом продемонстрировать чисто официальную сдержанность.
Так продолжалось, пока Чернышев внезапно не вспомнил, что здесь, в аэропорту, работает его старый знакомый — диспетчер, и ему во что бы то ни стало необходимо с ним встретиться.
Именно сейчас…
Он исчез, и они остались вдвоем: Алекс и Настя.
— Когда у тебя отпуск? — словно он ее об этом не спрашивал раньше, осведомился Алекс.
— В августе…
— Месяц?
— Месяц плюс время на дорогу!
— Я встречу тебя в аэропорту имени Бен-Гуриона…
— Это далеко от Иерусалима?
— Меньше часа езды, — вздернул он брови: у нас расстояния иного порядка. — А раньше не сможешь?
Она мотнула головой:
— У нас график…
Он взял в руки ее лицо и тихо, с нежностью прикоснулся. Она прикрыла глаза.
— Мы с тобой, как два поезда: встретились на дальнем полустанке и понесемся в разные стороны, — прошептала она.
— Поезда уходят и возвращаются, — провел он пальцем по ее подбородку.
— Но не пассажиры…
— И пассажиры тоже, — поправил он убежденно.
Перед ними снова возник Виктор. Его, буквально, трясло от смеха. О знакомом диспетчере он явно забыл.
— Колобок! — зашелся он до кашля от хохота. На него, ничего не понимая, глядели Настя и Алекс.
— Какой «колобок»? Ты что городишь? — спросила Анастасия с досадой.
—
— Да можешь ты, в конце — концов, толком объяснить?!
Всхлипнув в последний раз и с трудом вытерев глаза платком, Виктор объяснил:
— Карточный шулер! Вон он! Летит в одном самолете с Алексом на свою новую родину…
И он показал рукой на маленького лысоватого мужчину лет сорока в кожаном добротном пальто: тот едва доставал до плеча стоявшей рядом с ним даме.
— Да он самому Господу Б-гу толкнет фуфло! И так, братцы, что тот и не заметит ничего…
Алекс, сморщившись, словно случайно вместо молока глотнул уксуса, смотрел на пару неподалеку от себя.
Хрюкнув напоследок от смеха, Виктор поманил шулера пальцем:
— Митьков, а ну — на минуту!
Тот подошел, самой своей походкой демонстрируя солидность и даже некую снисходительность.
— Знакомьтесь! — показал на него Виктор, — Мой старый знакомый и по совместительству новый репатриант — Колобок. А это капитан израильской полиции — Алекс Крончер. Не ты ли тут, в Шереметьеве, прокомпостировал мозги капитану, когда он прилетел. Нет? Кореша твои? Смотри! Все равно лучше тебе с ним заранее познакомиться…
Ни один мускул не дрогнул на лысоватой физиономии Митькова. На нем даже появилось подобие улыбки.
— Вы так, господин майор, всех моих клиентов распугаете!
— Новых найдешь! За тобой не заржавеет…
— Это как получится…
Колобок уже собирался вернуться к очереди.
— Постой…
Виктор напоминал кота, поймавшего мышь, которому в последний момент, перед тем, как слопать ее, пришло в голову слегка позабавиться.
— Как старому знакомому, Колобок… Открой секрет. Все равно больше не увидимся! Трудно вот это — стать евреем? И обрезание пришлось сделать? И где? В консульстве? Или в «Сохнуте»?
Митьков, сдержался, не сказав ни слова, отошел в сторону…
Алекс иронически хмыкнул, но Виктор взял его за руку:
— Ничего ты не понял, капитан! Думаешь, это я так? Для смеха? Да ты знаешь, какой шулер к вам едет? Какого класса?! Ну нет, без нас вы, господа, долго еще не обойдетесь. Все равно вызывать на подмогу придется… Чернышев неожиданно улыбнулся:
— Что это я, в самом деле, к нему привязался?! — жестким движением он провел ладонью от макушки ко лбу и дальше — до подбородка. Алекс еще и раньше заметил: это был его излюбленный жест. — Нам-то, российским ментам, что до того, правда, Настя?!
