ученые и какие результаты будут отныне приветствоваться властями: её передовая была названа 'Науку -- на службу стране', и в ней превосходные оценки высказывались в адрес 'Т.Д.Лысенко, крестьянского сына', который, оказывается, уже стал 'крупнейшим мировым ученым', причем, 'в небывало короткий срок', и 'чьи труды обильным урожаем расцветают на колхозных и совхозных полях!' (124). 'Блестящими работами' были названы и яровизация, и переопыление сортов, и летние посадки картофеля!
В соответствии с приказом свыше, началось быстрое выдвижение новых членов Академии наук. Оно происходило под контролем утвержденной Политбюро ЦК КПСС комиссии в составе Маленкова, Щербакова, Вознесенкого, Кафтанова и Большакова (125). На 50 вакансий академиков и 100 членов-корреспондентов АН СССР претендовали 248 и 501 кандидат, соответственно. Как писала в начале января 1939 г. газета 'Правда', среди участвующих в конкурсе на звание академика есть 'такие имена как Лысенко, Ширшов [полярный исследователь], Ал. Толстой, Вышинский и другие, заслуженно пользующиеся уважением народа'. 10 января Келлер высказался на страницах 'Правды' о желательности выбора в академики Цицина (126). 11 января Бах, Келлер и другие обрушились с уже описанными выше политическими нападками на Кольцова и Берга (127). 16 января уже в передовой статье было сказано:
'Нет в нашей стране человека, который бы не знал имени Т.Д.Лысенко, Н.В.Цицина. Эти выдающиеся ученые служат народу' (127).
Выборы состоялись 29-30 января 1939 года и закончились еще одной победой Лысенко: 29 января академиком избрали Цицина, а на следующий день, после небольшой заминки был избран и он сам (в первом туре ему не хватило голосов, и руководство академии потребовало переголосовать). Теперь он стал членом трех академий, а Политбюро ЦК решением от 26 января 1939 года ввело его в состав Президиума АН СССР (129). Одновременно стали членами АН СССР Сталин (почетный академик) и Вышинский. Так Академия наук СССР получила 'достойное' пополнение, и работа ее 'в правильном направлении' была обеспечена.
Лысенко усиливает борьбу с Вавиловым
Что и говорить, когда все мелкие факты, коротенькие заметочки в газетах, равно как и поражающие степенью злобствования цитаты лысенковских клевретов, извлеченные из многословных, витиеватых писаний, выстраиваются в ряд -- получается жуткая картина. День за днем, час за часом плел Лысенко свою паутину -- строго упорядоченную, тонко продуманную. Одна линия усиливалась другой, плелись связки между нитями, новые силы вводились в действие, чтобы укрепить всю сеть, не дать жертве вырваться из нее.
За десятилетия, которые канули в лету, эта сеть исчезла от взоров, и нелегко восстановить даже узловые ее точки, ибо, как рассыпавшееся мозаичное панно превращается в хаотичную груду цветных камешков, так и выписанные из разных источников цитаты долго не складывались в одно целое. В отдельности каждый факт и фактик были яркими, я пытался составить из них нечто единое, хотя бы отдаленно напоминающее первоначальную картину, и при каждом движении вперед сердце сжималось. Мелкие, ничтожные -- и по масштабу дел и по помыслам -- паучки старательно и кровожадно затягивали множество жертв и среди них нескольких гигантов. Они плели и плели свою липкую паутину, обволакивали становящихся всё более безоружными гигантов и душили их, понимая, что в зловонной атмосфере той поры их сети не порвет ветер очищения, ибо всё пространство вокруг также пронизано липкими нитями, уже оплетено другими пауками... и паучки торопились, спешили занять оставленную для них нишу.
Но когда факты стали на место, когда принципиальные очертания сатанинской сети прояснились, мне стало невыносимо тяжко. Господи, -- спрашивал я, -- как это стало возможным? Описать это трудно, а как же было жить в те годы, как переносить каждодневную муку -- прежде всего нравственную, но и чисто физическую тоже? И как хватало сил у главного паука и всех его отродьев на пакостную их работу?
Конечно, задумываясь над этим, я видел много причин и объяснений этому псевдоподвижничеству. Я понимал также, что, начав свой 'труд', они не могли уже остановиться, не задушив всех жертв до смерти, иначе бы сами полетели вниз. А всё отпущенное им судьбой время они тратили без остатка на такую вот деятельность, так как ничего другого за душой не имели и ни к чему стоящему в жизни так и не сподобились. Интрига -- одна всё пожирающая страсть занимала дни и ночи. Они стали мастерами интриги, интриганами с большой буквы. А жажда славы дразнила, манила, подталкивала. Хотелось большего.
Поэтому-то, добившись еще одного решающего успеха в жизни, оттеснив достойных занять место действительного члена Академии наук СССР и прежде всего достойнейшего из достойных -- Кольцова и став -- через это -- 'троекратным академиком', Лысенко не помягчел, не успокоился и грязных трудов не оставил. С утроенной энергией он продолжил борьбу с Вавиловым, Кольцовым и другими генетиками.
Буквально через день после избрания в 'большие академики', 1 февраля 1939 года, он очередной раз ударил по Вавилову. В этот день в газете 'Соцземледелие' была напечатана статья Вавилова 'Как строить курс генетики, селекции и семеноводства' (130). В ней Николай Иванович уже твердо отстаивал позиции генетики в споре с лысенкоистами и писал:
'Отворачиваться от современной генетики нельзя нам, работникам Советской страны. Предложения, которые иногда приходится слышать о кризисе мировой генетики, о необходимости создания какой-то самобытной генетики, не считающейся с мировой наукой, должны быть отвергнуты. Тому, кто предлагает изъять современную генетику, мы прежде всего предлагаем заменить ее равноценными величинами. Пусть заменят хромосомную теорию новой теорией, но не той, которая отодвигает нас на 70 лет назад' (131).
Редколлегия газеты заранее познакомила Лысенко со статьей Вавилова. Статья привела Трофима Денисовича в ярость, и он написал 'Ответ акад. Вавилову' (132), опубликованный в этом же выпуске газеты. В нем содержались нападки самого грязного политиканского свойства. Автор, например, писал:
'Н.И.Вавилов знает, что перед советским читателем нельзя защищать менделизм путем изложения его основ, путем рассказа о том, в чем он заключается' (133).
Пугая миллионные массы читателей газеты абсурдными приговорами генетике (в самом деле, а почему вдруг советские читатели не могут быть познакомлены с основами науки о наследственности? Что, это -- антисоветчина?), Лысенко обвинял Вавилова в идеализме и реакционности и продолжал:
'Особенно невозможно стало это теперь, когда миллионы людей овладевают таким всемогущим теоретическим оружием, как 'История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), краткий курс'13 . Овладевая большевизмом, читатель не сможет отдать своего сочувствия метафизике, а менделизм и есть самая настоящая, неприкрытая метафизика' (135).
После этой публикации многие генетики направили возмущенные письма в редакцию газеты, постоянно и нарочито встававшей на защиту интересов Лысенко. В редакцию написали Жебрак, молодые сотрудники МГУ Н.Шапиро и М.Нейгауз. (Последний из упомянутых погиб в первые же дни войны, уйдя на фронт в отряде добровольцев, и, спустя сорок лет, Александра Алексеевна Прокофьева-Бельговская вспоминала в лекции в день своего 80-летнего юбилея: 'Почти все добровольцы, ушедшие из МГУ на фронт -- с палками против танков, -- погибли. Среди них был Миша Нейгауз, напоминавший мне Пьера Безухова, близорукий и добрый. Он погиб уже на 10-й день войны').
Ни одно из писем напечатано не было. Вместо этого редакция решила усилить впечатление критики генетики, опубликовав 14 июня 1939 г. коллективное письмо студентов Тимирязевской академии 'Изгнать формальную генетику из вузов' (136). Приводя слова Лысенко 'вещество наследственности морганистами выдумано, в природе оно не существует', студенты уверенно заявляли, что 'представление о гене противоречит материалистической диалектике', требовали изъять новый учебник для вузов, написанный Гришко и Делоне (137), сокрушались, что 'адепт... формальной генетики Жебрак... все еще продолжает читать нам лекции', соглашались с Лысенко, что преподавание генетики надо полностью запретить в вузах, и в предпоследнем абзаце отвергали заявление Вавилова, 'что отбрасывание генетики отодвинет биологию на 70 лет назад'. 'Это неверно, -- заявляли они. -- Оставление ее, по нашему мнению, отбрасывает биологию в средневековье'. Они заканчивали свое письмо просьбой к академику Лысенко написать новый учебник 'советской генетики или же, в крайнем случае, возглавить бригаду работников по его составлению'.
Сотрудник редакции Д.Криницкий опубликовал 8 сентября умело состряпанный 'Обзор писем в редакцию', в котором сообщил, что большинство читателей, а также студенты Тимирязевки не хотят, чтобы
