Единственно правильным было бы искать объяснение личных мотивов и поступков лысенок, прежде всего, в социальных условиях, диктовавших их поведение, ибо все их действия, все 'новации' логично вписывались в диапазон устремлений создателей и руководителей этого общества, как вписывается автомобиль, мчащийся по автостраде, в отведенную ему полосу. Автоматизм их сродни автоматизму водителя, строго подчиняющегося дорожным знакам.
Но, если говорить только о Лысенко, то мне кажется, что вся история его ожесточенной борьбы не с одним Вавиловым, а со всеми генетиками сразу, отвергает простой ответ -- дескать, был слепым орудием в руках таких людей, как Сталин. Нет, не слепым орудием он был! Он отлично знал, что делает. Потому он и стремился самые грязные дела творить чужими руками (как нередко делали умные люди, рвавшиеся к власти во все времена и эпохи), всегда искать и находить послушных исполнителей -- таких, как Презент, Глущенко, Якушкин или Долгушин, ибо прекрасно знал меру содеянному и боялся суда истории.
Социально обусловленной была и тяга Лысенко к 'чудесам'. Уже не раз говорилось, что вера в чудо, естественно вытекающая из веры в неминуемое 'светлое будущее', лежала в основе всех планов 'преобразования природы', подхваченных 'мичуринскими' биологами. Вера в 'чудо' заменяла им науку, так же как вера в чудодейственность своих социальных преобразований изначально двигала вождями нового -- коммунистического общества. Поэтому любые горячечные пророчества Лысенко с такой легкостью, даже радостью, воспринимались этими вождями. Наверняка, бывали случаи, когда они пусть неясно, пусть кожей, 'шестым чувством', но осознавали, что их обманывают, однако, как наркоман, умом понимающий вред страшного зелья, тем не менее, с мазохистской радостью принимает его, так и эти вожди хотели быть обманутыми. Талантливый лгун знал, что нужно сегодня врать, читал в глазах тех, кому врал, радость от услышанного -- и врал еще больше. И хоть отказ от науки (её 'преобразование' на классовый лад) вел к провалу планов, построенных на песке, бережного отношения к науке у властителей после этого не возникало. Напротив, принимались еще более ирреальные планы, публиковались еще более победные отчеты, и так продолжалось по экспоненте.
Такая практика устраивала верхи (о 'светлом будущем' можно было объявить народу как о мероприятии, надежно запрограммированном великими поводырями мира Марксом, Лениным и Сталиным), и вполне соответствовала интересам таких людей, как Лысенко, давая им возможность процветать не за счет реальной деятельности, а за красоту своих обещаний.
Естественно, всё это порождало злосчастную триаду -- утерю веры, цинизм и страх, причем устрашение как фактор повиновения становилось средством управления. Однако и к страху люди привыкают. Поэтому возникала новая задача -- необходимость нагнетания страха, внедрения в массы идеи о классовой борьбе, якобы обостряющейся с каждым днем, с каждой новой победой, и о необходимости усиления отпора классовому врагу внутри страны и сопротивления внешним силам, вербующим себе сторонников и засылающим шпионов.
'Классовая' борьба была многоликой, но однонаправленной. Из общества устраняли самые ценные личности -- критически мыслящих, образованных, способных к творчеству, и заменяли беспринципными хлопотунами, безграмотными исполнителями, 'винтиками', сильными лишь своим послушанием. Возможно, многие из последней категории людей не знали, не умели понять, что их деятельность вредна для страны и народа. Жадность и амбициозность исполнителей были естественным следствием их социального статуса. К тому же они были, как правило, не только хорошо управляемыми, но мстительными и злобными. Горе было тем, кто вставал на пути этих 'героев', конец приходил всякому, кто поднимал их на смех или подвергал критике. Дни этого человека были сочтены, ибо он выпадал (непременно выпадал!) из социальной системы, которая воздвигалась властями, как бы ни был велик собственный вес данного индивидуума (вернее сказать: тем быстрее он выпадал, чем большим был вес данной личности).
Поэтому возможен и такой подход, при котором историк отказался бы от рассмотрения личностных свойств Лысенко, не тратил бы время и силы на поиск ответов на вопросы о том, ощущал ли 'колхозный академик' свою преступность, были ли его поступки отражением тех или иных свойств его характера. В тоталитарном обществе личности исчезают, их заменяют бездушные, безэмоциональные фантомы, сохраняющие узкий спектр реакций и стремлений. Для них копание в душе лишено смысла. На первый план выпирает преступное по своей сути ДЕЛО, а всё остальное является для них рудиментом ушедшей в прошлое 'буржуазной сентиментальности'. Поэтому столь монотонной, лишенной обертонов, была мелодия, исполняемая солистами, игравшими в оркестре такого дирижера как Сталин.
История с Вавиловым, человеком, сделавшим в личном плане для Лысенко больше, чем кто- либо, ярко демонстрировала эту монотонность мотивов и действий 'биологического монополиста' Трофима Лысенко. Он не мог оставить Вавилова в неприкосновенности, и чувства Герострата вряд ли будоражили ему душу. Вавилова нужно было задавить, иначе собственное место казалось бы Лысенко не слишком прочно оккупированным, и если бы Вавилова не задавил Лысенко, то его смял бы другой такой же ходячий автомат, для которого вопросы чести и совести значили бы столько же или еще меньше.
Примечания и комментарии к главе XI
1 А.К.Толстой. Портерт. 1872-1873. Цит. по: Собр. Соч., т. 1, изд. 'Худож. лит-ра', М. 1963, стр. 542.
2 Г.Озеров (Л.Л.Кербер) Туполевская шарага, 2-е изд;., 1973, Изд. 'Посев', Франк фурт/Майне, стр. 10.
3 Рассказано Д.В.Лебедевым в 1987 году.
4 М.А.Поповский, Дело академика Вавилова. Изд. 'Эрмитаж', Тенафлай, 1983, стр. 153.
5 В.М.Молотов (Пред. СНК и Наркоминдел). Внешняя политика Советского Союза. Газета 'Правда', 2 августа 1940 г., ¦213 (8259), стр. 1-2.
6 См. редакционную статью 'Экспедиция ленинградских ученых'. Газета 'Ленинградская правда', 26 июля 1940 г., ¦171 (7660), стр. 2, В заметке говорилось:
'На Северный Кавказ из Москвы и Ленинграда отправилась большая экспедиция... Сельскохозяйственную группу этой экспедиции возглавляет академик Н.И.Вавилов. Задача группы -- исследовать пастбища и луга горного и предгорного Кавказа, чтобы выявить высококачественные корма для животноводческих колхозов Северной Осетии, Кабардино-Балкарии, Дагестана и Чечено-Ингушетии'.
7 Цитиров. по книге Поповского, см. прим. /4/, стр. 187. Записка хранилась у Лехновича в Ленинграде.
8 Благодарю доцента Нижегородской сельскохозяйственной академии Н.Я.Крекнина за пре- доставление копии этого письма и ряда других материалов, имеющих отношение к судьбе Е.К.Эмме.
9 О том, какое важное значение власти придавали ВСХВ, говорит такой факт. Только в областной ленинградской газете 'Ленинградская правда' за 10 дней -- с 16 по 24 августа было помещено 4 материала о выставке: 15 августа на стр. 1 и 4; 21 августа на стр. 1 и 24 августа на стр. 1. Месяцем раньше в этой же газете рассказывалось о ближайшем сотруднике Н.И.Вавилова проф. Розановой, чья работа была представлена на ВСХВ (см.: А.Моисеев. Биологи /в лабораториях советских ученых/. Газета 'Ленинградская правда', 10 июня 1940 г., ¦132 (7821), стр. 3).
10 Там же, 27 августа 1940 года. См. статью: 'Вручение медалей участникам Всесоюзной сель- скохозяйственной выставки'. В статье говорилось:
'Вчера в Смольном состоялось очередное вручение медалей и денежных премий участникам Всесоюзной сельскохозяйственной выставки', после чего указывалось, что Вавилов был удостоен медали и денежной премии.
11 ЦА ФСБ, ¦ Р-2311, том 4, л. 14-15. См. также М.А. Поповский, Дело Вавилова (главы из книги), в сб. 'Память. Исторический сборник', Москва 1977--Париж 1979, стр. 299, на основании выписки, сделанной из 'Следственного дела ¦1500', т. 4, листы 1-15.
12 О том, какие нравы воцарились в Институте генетики АН СССР после ареста Н.И.Вавилова и назначения Т.Д.Лысенко директором этого института, можно судить по истории, случившейся с сотрудником института Юлием Яковлевичем Керкисом. Керкис несомненно раздражал Лысенко тем, что решил заняться двумя темами, волновавшими Лысенко. Во-первых, он решил перепроверить опыты,
